– О, боже! Рей! Только не плачь, ради всего святого! Я ж под трибунал попаду: бабу на ринг выпустил!
Я на это, конечно, уже давно не злюсь. Даже смешно. И стыдно немного. Знал ведь, на что подписывался.
И, конечно, со временем постепенно наступает какое-то обесценивание поражений. Просто понимаешь, что поражение – это часть жизни. Все проигрывают, что уж там. Даже такой флагман, как Тоби. Чем больше поражений, тем спокойнее их воспринимаешь. Выползаешь такой с поля боя, а тебе с ресепшна: "А-а, продул! Лу-узер!" И ржут. И ты тоже начинаешь. К тому же, ты постепенно становишься своим человеком. А своим даже при проигрыше нормальную медпомощь обеспечивают.
Еще мне часто приходилось ходить с забинтованными руками или пальцами (и не только, но остального под одеждой не видно) и в черных очках.
В середине февраля я сражался с еще одним гладиатором, Верту. Победил.
Ну и теперь, под конец месяца, решил походить на учебу.
В кабинет вошла толстая тетка в платье-мешке и с лавандовым мочалом на голове. Это была наша преподавательница по какой-то там экономике.
Началась перекличка. Назвали всех, кроме меня.
– Вы меня не назвали! – обратился к экономичке я со своей последней парты.
Она, презрительно сощурившись, посмотрела на меня сквозь узкие очечки и изрекла:
– А-а, вы, я полагаю, легендарный Загорский?
– Он самый, – буркнул я.
С прошлого семестра же знакомы. Или у нее память не дольше недели?
Хорошо хоть, следующей парой была математика. Преподаватель по математике был самым лучшим преподавателем во всем институте. Я вообще люблю таких людей, которые и умные, и понимающие, и с юмором. Кроме того, математик был единственным из моих знакомых преподавателей фанатом "Армагеддона". Меня он знал еще и как Рекса, и поэтому, в частности, относился ко мне очень положительно, и с уважением. Он был единственным, при ком я мог позволить себе улыбаться во все зубы (если ко мне вообще применимо такое выражение).
Еще у нас на втором курсе была тетенька-лингвистка, которая души во мне не чаяла. Стоило мне появиться, подсесть к ней поближе, на первую парту и мило улыбнуться, поджимая губы, и она, едва ли не растекаясь по столу от умиления, рисовала мне "пятерочки" за так. А немного поговорить за жизнь – и автомат был обеспечен всей группе… Так что, эти засранцы мне еще и обязаны.
Как только математик зашел в кабинет, я сразу помахал ему рукой и крикнул:
– Здрасте, Павел А***ич!
– Реймонд! Какие люди! – улыбнулся он, кивнув группе присаживаться.
– Я тут слышал краем уха, что у вас сегодня контрольная работа, – с улыбкой сказал я.
– А вы к ней готовы? – поинтересовался математик.
– Наверное, нет. Но попробовать-то стоит, – усмехнулся я, и, фыркнув, добавил: – По крайней мере, про халифат на этот раз писать не буду!
Математик расхохотался. Это была притча из предыдущего семестра. Я как-то раз на контрольную по основам статистики пришел на следующий день после битвы. В теоретической части мне нужно было ответить что-то про дисперсию, я не очень соображал, и выстроил примерно такую логическую цепочку: "Дисперсия… Дис-пер-си-я… Хм, Персия. Это где-то на востоке…"
А потом математик, проверяя работы, смеясь в кулак и утирая слезы, сказал, что ответ у меня хороший, конечно, но контрольную придется переписывать. На мой вопрос "почему?" он объяснил, что при всем желании не может зачесть за матстатистику политические системы восточных государств…
Математик раздал нам контрольные работы. В кабинет вошла женщина в бордовой кофте:
– Павел А***ич, зайдите на собрание кафедры, пожалуйста.
– Сейчас? – удивился он.
– Да, сейчас. С вашими студентами я посижу.
– Хорошо, – вздохнул он и вышел.
Женщина села за стол.
Я достал телефон и глянул время.
И тут она как заорет:
– Молодой человек на галерке! Вот вы, с зелеными волосами! Мы не пользуемся телефонами на контрольной!
– Я время посмотрел, – сказал я.
– Вот часы перед вами! – взвизгнула она, указав на часы над дверью.
– Они стоят! – воскликнул я.
– Вы со мной спорить будете!? – завопила она еще истеричнее: – Пересядьте на первую парту и телефон мне на стол!
Я сидел, не шевелясь, возмущенно на нее смотря.
– Ну же, я жду!
Я чертыхнулся, взял свои вещи и пересел на первую парту, со стуком опустив свой телефон на преподавательский стол.
– В институт как на дискотеку ходят! – осуждающе воскликнула она.
Мне хотелось ей сказать, что это не ее дело, но я, стиснув зубы, промолчал. Скандалы с преподавательским составом – последнее, что мне было нужно.
Так мы просидели еще минут 15 по ощущениям. Потом ее кто-то позвал, и она вышла.
Слева от меня сидел отличник по имени Велимир, человек действительно умный, но вредный, самоуверенный и высокомерный. Называет себя "флагманом нашей посредственной группы". Я слышал, как сегодня он хвастался, что через хозяина выселил из съемной квартиры соседа-дебошира, и теперь ищет нового соседа.
– Велимир, – шепотом позвал его я: – Скажи, пожалуйста, производную от…
– Не скажу, – огрызнулся тот: – Не видишь, я свое решаю, – и, немного погодя, добавил: – У меня у самого не сходится…
Я внимательно посмотрел в его записи, и мне прям сразу бросилось в глаза…
– Да потому что ты дифференцируешь вместо того чтобы интегрировать, дурила! – рявкнул я.
Надо было видеть его лицо…
– Ай, блин, точно… Бли-ин!.. – он изумленно посмотрел на меня: – А ты что-то понимаешь, да?..
Не хватало только честно добавить: "А я думал, ты совсем кретин!.."
Вернулся математик. Грустно посмотрел на меня и сказал:
– Не стоит ссориться с зав кафедрой, Рей…
– Она невменяемая, – буркнул я. – Она мне советовала время по стоящим часам смотреть.
– Ладно, сдавайте свои каракули, – обратился он уже ко всем.
Тут же послышались возмущения и жалобы, "что мы не успели". Математик усмехнулся и сказал: – Да ладно вам, что вы заморачиваетесь? Все равно потом пойдете "Свободная касса!" кричать. Из вас нормальная работа будет только у одного человека, – и посмотрел на Велимира.
– Причем это буду я! – добавил я и согнулся от смеха.
Шутку мог понять только математик, засмеявшийся в кулак. Ведь это был специфический юмор. Гладиаторский.
После института я пошел на шоу. Не драться, разумеется, я еще не "зализал" прошлые раны.
У ресепшна сейчас стоял Сюифи. Я, подойдя, к стойке, нахально отпихнул парнишку ладонью по лицу:
– Прочь, молокосос!
– Э-э-э! Обалдел?.. – шутливо огрызнулся тот. Сюифи знал, что я шучу. У нас на Армагеддоне друг к другу относились хорошо. Это на ринге мы враги, готовые порвать друг друга в клочья. А так… Можно сказать, товарищи по интересам.
Это был большой плюс Армагеддона. Он был лишен лицемерной грязи, свойственной модельным агентствам, эстраде, театрам и т.п. Где на подиуме/сцене вы друзья-подружки, а внутри строите друг дружке подленькие козни за спиной, с кнопками в обуви, слабительным, подкупами и прочей грязью, чтобы подложить свинью соперникам и чтобы, скажем, какой-нибудь Большой Директор выбрал именно вас…
Помимо этого достоинства, стоит сказать еще пару (тройку-четверку) слов о значении Армагеддона для меня.
Это шоу для меня стало настоящей школой жизни. И не надо восклицать: "ах, чему же может научить человека жесточайшее батальное шоу своего времени?!"
Первое, это деньги. Огромные деньги. Я начал получать такие деньги, которые позволили мне платить по долгам, оплачивать жилье и вообще жить по-человечески. Ушли в прошлое дни, когда я ночевал под открытым небом, укрываясь от дождя или снега одною лишь курткой, когда ходил по буфетам в поисках чьего-нибудь недопитого чая, когда на каждом шагу боялся, что меня убьют за долги, когда неделями выживал без сна на одном лишь кофе, работая ночи и дни…
Второе, это статус. Именуемый гладиатором пользуется особым статусом в обществе. Коллекторы отказались покупать мой второй кредит, а по вопросам первого стали гораздо тактичнее. Я перестал бояться, что меня убьют – теперь теневая сторона общества боялась меня.
Третье, я научился держать удар. Я узнал, что я сильнее, чем я думаю; что я могу сражаться, что я – не сопляк с мышиными способностями. Я стал смелее, потому что теперь знал, что чего-то да стою.
… И тогда я встретил дядю. С той лишь разницей, что теперь я был охотником.
Он, как всегда, поймал меня. Точнее, я позволил ему себя поймать.
С ним были двое парней. Он часто приходил с кем-нибудь, кто мог подержать меня в вертикальном положении, если я слишком быстро сдавался, и он не успевал наиграться.
Сначала он даже не понял, что что-то изменилось… А потом я "показал зубки". Я очень быстро расшвырял его парней; поняв что все серьезнее, чем они думали, они поспешили сбежать. Мне они были даром не нужны, и я охотно отпустил их. А вот дяде я уйти не позволил… Тогда я первый раз его "покусал". И я забрал у него медальон с двадцатью восемью его зарубками. И, зачеркнув последнюю, сказал: "Начинаем обратный отсчет. Двадцать семь".
