Ты мог бы выбросить его в море, сказала бы ему Катарина снова, как и много лет тому назад.
Может, и стоило послушаться ее тогда.
А Вильгельмина — дорогая прямодушная Вилли! — она бы вынудила его открыться Катарине, а потом пришлось бы рассказывать все и Джулиане. Все, а не только то, что он поведал ей сейчас. Камня, который ты держишь в руках, за эти четыреста лет не видел никто, кроме Пеперкэмпов. И никто не сможет доказать, что он существует. Это были слова его отца, когда Джоханнес в детстве впервые увидел Менестреля.
Но теперь эти слова были ложью.
Однако, разве это имеет значение. Что было, то прошло.
На импровизированную сцену вновь вышла Джулиана лучезарно улыбаясь публике, и Джоханнес ощутил прилив горделивого восхищения. Несмотря на пережитое по его вине потрясение, Джулиана начала второе отделение концерта с той же пылающей энергией, с той же безукоризненной виртуозностью, с какими играла в первом.
Уже через несколько минут Катарина толкала локтем в бок старшую сестру.
— Вилли! Вилли, проснись!
Вильгельмина шумно втянула носом воздух.
— Я не сплю.
— Уже не спишь. А минуту назад у тебя глаза были закрыты.
— Ну уж!
— И больше не храпи. А то Джулиана услышит тебя.
— Ладно.
Вильгельмина проявляла невиданную для себя уступчивость. Она выпрямилась на неудобной скамье.
— Все эти сонаты звучат для меня как одна.
— Ты неисправима, — сказала Катарина, но в ее голосе Джоханнесу послышалась нежность.
«В прошлом ничего подобного не было, — подумал старый огранщик. — Но если бы все складывалось так же гладко, то не было бы Джулианы. Она — утешение для всех нас. Для Катарины, для меня, и даже для Вилли. И потом, благодаря ей сохранится не просто традиция Пеперкэмпов, сохранится наш род».
Глава 1
Лэн Везеролл прислонился к изящной металлической ограде перед «Аквэриан» и наслаждался декабрьским полуденным солнцем. Он любил понаблюдать за людьми, и лучшего места, чем Нью-Йорк, для этого не придумаешь. Здесь, разнообразия ради, он и тешил себя таким занятием. Ему, постоянно находившемуся в центре внимания, это было несказанно приятно. Лэну Везероллу, звезде НБА, до семи футов недоставало трех дюймов. Был он черным и богатым, вкус его — изысканным, а обязанностей у него — великое множество. Он знал, что теперь на улицах Сохо ему невозможно раствориться в толпе, как в других местах. Но здесь, по крайней мере, его никто не посылал к черту.
Даже для такого большого города люди двигались очень быстро. Лэн видел, как из-за угла вывернула женщина с розовыми волосами, в енотовой шубе. Она шла мерным шагом. На ней были красные вязаные перчатки и красные виниловые ботинки, губы покрывала ярко-красная помада. Ее глаза…
Лэн выпрямился и застегнул пуговицу на своем пальто из верблюжьей шерсти от Джанни Версачи. У нее были изумрудно-зеленые глаза, а их он узнает всегда и везде.
— Д. Д. Пеппер.
Увидев его, она широко улыбнулась, ослепительно блеснув белым по ярко-красному. Даже при резком дневном свете в ее глазах была та же таинственная притягательность, что и во всей ее жизни. Подойдя к нему вплотную, она поднялась на цыпочки, а он склонился и чмокнул ее густо нарумяненную щеку. Его жена Мэри никак не могла понять, для чего Д. Д. нужно подобным образом красить волосы и лицо. «Если смыть с нее этот розовый гель, она наверняка окажется великолепной блондинкой, — сказала однажды Мэри. — Могу поспорить, что и кожа у нее прекрасная. И зачем она так мажется?»
И правда, зачем? Но Лэн уже понял, что бесполезно задавать Д. Д. Пеппер слишком много вопросов. Она лишь удивленно взглянет на тебя, словно ты с луны свалился, и уйдет от прямого ответа. Он как-то раз поинтересовался сколько ей лет, и она сказала: «Ну, около тридцати». Так же и с ее внешним видом. Крашеные волосы, старомодные платья, яркий макияж и искусственные бриллианты — это часть ее имиджа. Это то, что она показывает людям. Свою упаковку. За пятнадцать лет, проведенных в «Нике», Лэн выслушал много советов, как упаковаться ему. И он узнал, что труднее всего — оставаться самим собой, но он научился этому. Д. Д. тоже рано или поздно научится.
Д. Д. Пеппер впервые появилась в «Аквэриан» прошлой весной. Клубу был всего год, но он уже стал одним из самых оживленных ночных мест Нью-Йорка. Лэн открыл его почти сразу, как отыграл центровым свой последний сезон в «Нике». Когда-то он мечтал завести бедный и грязный джазовый притон и назвать его «Гринвич Вилидж». Но если он что-то и узнал за долгие годы, проведенные на баскетбольной площадке, так это то, кто он такой и, самое главное, — кем он никогда не станет. Бедность и пороки не были его уделом, да и в джазовые фанаты он не мог себя записать. Он остановился на коктейле — немного поп-музыки, немного рока, немного легкой классики, и не стал связывать руки музыкантам, предоставив им самим делать свое дело. Его клуб должен обладать легким шармом и иметь свое лицо. Таков был предел его требований. Ему хотелось, чтобы клуб стал тем местом, где люди смогут хорошо проводить время, носить свои лучшие наряды, проявлять свои лучшие качества.
Поначалу ему показалось, что Д. Д, не впишется сюда. Она пришла в одном из своих сумасшедших платьев пошива тридцатых годов, увешанная искусственными бриллиантами, и уселась за рояль с таким видом, словно говорила — эй, привет, малыш, я своя. Тогда же он понял, что она умеет обращаться с инструментом. Бог с ними, с ее безумными волосами цвета лаванды и его собственным ощущением, что она чего-то недоговаривает.
Она поиграла несколько секунд, остановилась и повернулась к нему.
— Вам известно, что у него хрипят басы?
— Верно, — уклончиво ответил Лэн.
— Сегодня я как-нибудь обойдусь, но вы должны настроить его.
— Обязательно, крошка. Мы все поправим.
И не успел он спихнуть ее маленькую попку со стула, как она начала играть. И тут он уже не смог прервать ее. Он просто стоял и слушал. Ее техника была поразительной. Он никогда не слышал, чтобы этот роялишка издавал такие звуки, и к черту басы! Но она не давала себе увлечься, неотступно следуя нотам, которые были в ее голове. А он вдруг почувствовал, как что-то внутри нее рвется наружу. И если оно когда-нибудь выплеснется — черт! — он хотел бы посмотреть, как будут сотрясаться эти стены!
Она сыграла три мелодии и остановилась. Затем повернулась на стуле. Снизу в ожидании вердикта на него сквозь розово-голубые пряди волос смотрели ее глаза. Она ровно дышала и совсем не казалась взволнованной. У Лэна сложилось впечатление, что если он откажет ей, она просто пожмет красивыми покатыми плечами и прошествует к выходу, а ее самолюбие останется нетронутым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
