На сострадательную молитву за людей вдохновляет любовь Христова; в ней совместно участвуют и душа, и тело. Несение скорбей за грехи брата в подобной молитве становится общением в искупительных страстях Господа: “…Христос… пострадал за грехи (наши), праведник за неправедных… Он пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его” (1 Петр. 3: 18; 2: 21). Сораспинаться Ему есть дар Духа Святого. Благоволит Отец наш небесный, когда мы болеем, видя преткновения братьев наших. По духу заповеди: люби ближнего, как самого себя — мы должны соболезновать друг другу; необходимо, чтобы создалась как бы круговая порука, соединяющая всех нас пред лицом Бога, Творца нашего.
В молитвенном томлении души о спасении людей заключена животворная сила и святая радость. Неземной, но богоподобный характер христианской жизни в том, что в ней сочетаются чудным образом и скорбь, и радость, глубина и высота, прошлое и настоящее и будущее в многовековой истории земли. Как солнце посылает свои лучи во всех направлениях, наполняя теплом и светом окружающее его пространство, так и Свет и тепло любви Христовой прорывает все ограничения, выводя наш дух в беспредельность. Какой поэт найдет достойные слова, чтобы выразить благодарное удивление за данную нам жизнь? В ней умирание прелагается в жизнь вечную чрез воскресение: “…кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее” (Мф. 16: 25). “Истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою потеряет ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную” (Ио. 12: 24–25).
Медлительным кажется нам процесс усвоения Свыше данного человечеству Откровения. И это не только в жизни людской массы, но и в личном подвиге каждого из нас. Вот два показателя: 1) Синайское Откровение: АЗ ЕСМЬ СЫЙ — потребовало от еврейского народа пятнадцать веков, прежде чем явилось некоторое число людей, способных воспринять восполнение сего Новым Заветом (Мф. 5: 17–19). 2) Двадцать веков прошло с того момента, когда в нетварном Свете на Горе Фаворской и затем в сошествии Святого Духа в Сионской Горнице — дано было миру совершенное Откровение о Боге Святой Троице. А много ли таких, что действительно усвоили его? Нелегко ассимилируется нами жизнь Бога. И те, что возлюбили пришествие Христа — Агнца Божия, не вмещают полноты изливаемого на них благословения. До боли страдают всю свою жизнь те, что в горячем порыве веры взяли на свои рамена крест и последовали за Ним (Мф. 16: 24). Укреплялись они надеждой по исходе отсюда войти в ту светоносную сферу, “где Он”: “Кто Мне служит, Мне да последует; и где Я, там и слуга Мой будет; и кто Мне служит, того почтит Отец Мой” (Ио. 12: 26).
Какою бы ни была огненною вера христианина, задание “преобразить уничиженное тело” наше так, чтобы оно стало “сообразным телу Господа” (Фил. 3: 21), требует многолетнего подвига поста и покаянной молитвы. В длительном процессе этого подвига раскрывается дотоле недоведомый объем Адамова падения. Сие видение дается не всем в равной мере. Но возможны, хоть и не часто, случаи, когда Дух Божий проведет кающегося чрез недоступные другим бездны.
Вера в абсолютного Бога должна быть свободною от всякого колебания. За годы моей жизни на Афоне я не помню такого момента, когда бы прикоснулось к моему уму и сердцу сомнение. Но были случаи, когда болезненное от долгой молитвы сердце отталкивалось от Бога: “О, это выше моих сил!” Последствия, однако, подобных мгновений бывали весьма положительными.
Мы прежде всего и больше всего любим Христа. Чем полнее любовь, тем больнее переживается всякое нарушение гармонии. Даже при наличии долгого опыта и знания “механизма” подобных испытаний мы не без страха обнаруживаем в себе возможность нового падения. Отсюда молитва с глубоким плачем к Богу: “исцели меня до конца”. И Он исцеляет. И сердце с радостью благодарит Бога: любовь, казавшаяся до того совершенною, возвышалась качественно и с умноженным разумением благости Господа.
Усиленной молитве свойственно увлекать и сердце, и ум в их движении к вечному настолько, что все прошлое забывается, и нет в уме мысли о земном будущем; в душе единственная забота: не потерять ТАКОГО Бога; перестать быть недостойным Его. Чем сильнее наше влечение к Беспредельному, тем медлительнее кажется нам наше приближение к Нему. С одной стороны томящее ощущение своего ничтожества, с другой — созерцание неисповедимого величия Искомого — делает невозможным достоверное суждение о нашем действительном положении: приближаемся ли мы к Богу или удаляемся? В созерцании святости Бога человек растет быстрее, чем прогрессирует в своей способности сообразовать свою жизнь с заповедью. Отсюда впечатление, что расстояние между нами и Богом не перестает возрастать. В научной работе всякое новое открытие, не будучи конечным, обнаруживает наше прежнее неведение и тем самым как бы расширяет область неведомого и недоведомого, впереди лежащего.
Умное видение цели нам может быть дано в кратчайший момент, независимо от физического возраста, но практическое осуществление того, что предвосхищено интуитивно, может потребовать напряжения всей жизни; и даже при этом с необязательным успехом. В области науки и искусства наличествуют некоторые точки опоры для суждения; иначе обстоит с духом, влекущимся к Безначальному.
Известно, что и артист, и философ, и ученый — действительно могут страдать в своем творческом борении, хотя задача их воистину ничтожна по сравнению с нашей.
Когда молящийся ум христианина бывает оторван от своего пребывания в Вечном дурными помыслами, тогда страх, разумеется, духовный, овладевает им. Видеть себя в рабстве низким страстям, отвлекающим его от Бога, — оскорбляет его до боли великой. От отчаянного горя молитва собирается внутрь, в самую сердцевину существа нашего и принимает форму “спазмы”: весь человек сжимается воедино, подобно крепко сжатому кулаку. Молитва становится воплем без слов. Это одно из самых горестных переживаний: сознавать себя в темной яме греха, недостойным Святого святых. И нет иного — легкого пути для преодоления страстей.
Всякое христианское “дело” непременно сопрягается с подвигом; любовь же, как высшее из всех дел, требует и наибольшего труда. Жизнь христианина, в своем внутреннем существе, есть следование за Христом: “Что тебе (до кого бы то ни было иного)? Ты иди за Мною” (ср.: Ио. 21: 22). В силу этого каждый верующий в той или иной мере повторит путь Господа, — но не своею силою возьмет он крест на рамена свои, чтобы идти в Гефсиманию и далее на Голгофу: “…ибо без Него не можем мы делать ничего” (ср.: Ио. 15: 5). И кому было дано сие страшное благословение, те предвосхитили воскресение свое; удел других — вера в милосердие Божие.
Так благоволил о нас Отец небесный: все земнородные должны “взять крест свой”, чтобы унаследовать жизнь вечную (ср.: Мф. 16: 24–25). Уклоняющиеся от крестоношения — не избегнут рабства страстям и пожнут от плоти тление (Гал. 6: 8; Рим. 8: 13). Заповеданная любовь к Богу и ближнему исполнена глубочайших страданий, но им сопутствует небесное утешение (ср.: Мк. 10: 29–30): душу животворит тот мир, который преподал Господь апостолам пред своей Голгофой. Когда же дух человека вводится в сферу светоносной любви Бога и Отца нашего, тогда забываются все боли и душа неизъяснимо блаженствует (Ио. 12: 50; 17: 3). Так женщина, “когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир” (Ио. 16: 21). Так и еще более радуется христианин, когда в разуме и глубоком чувстве сознает себя рожденным в Боге для вечности.
Естественно верующему ревниво хранить истину данного Церкви Откровения в его, если возможно, полноте и чистоте. Многовековый опыт Церкви убедительно показал, что всякое отступление от пути заповедей евангельских удаляет от того познания, в котором заключена вечная жизнь (Ио. 12: 50; 17: 3). Мы не в силах достигать совершенство заповедей, но от нас зависит проявить максимальное прилежание, и тогда остальное завершит Он Сам. В труде нашем стяжать любовь Христову дается нам созерцать недоступность святости Бога, а вместе и безмерность Его смирения. Сила евангельских заповедей в том, что они естественно вводят в беспредельность Божественного Бытия. Душа блаженно удивляется пред Богом; она в восторге пред Его предвечным величием, она поражена и Его снисхождением к нам в воплощении. Во всем ее Учитель Христос (Мф. 23: 8). Без Него человечество неизбежно погибнет в глубинном мраке своей злобы. Христос — Свет миру; чрез Него явлена истина и “от полноты Его все мы принимаем и благодать на благодать” (ср.: Ио. 8: 12; 1: 16–17). Смиренный “Бог гордым противится, смиренным же дает благодать” (1 Петр. 5: 5; Мф. 23: 12). Благодать есть Его, Бога, жизнь, и Он дает Свою жизнь стремящимся к подобию Ему. “Кто унижает себя, тот возвысится”. В силу этого принципом нашей аскетики является движение к самоумалению, к “бесконечно” малому, и никак не гордая потуга к самовозвеличению. Наш путь есть путь апофатического подвига чрез наше “истощание” в следовании Христу, истощившему Себя даже до крестной смерти (ср.: Фил. 2: 5–9). Чем глубже идем мы “вниз”, тем радикальнее очищаемся от последствий гордого падения нашего Праотца Адама. И когда сердце наше становится чистым (Мф. 5: 8), тогда вселяются в нас и Отец, и Сын, и Дух Святой, и мы вводимся в непоколебимую реальность Божьего Царства, где неисповедимое величие слито воедино с соответствующим ему смирением и кротостью.
