Я простился с ними пожатием руки, но пожатие было просто из вежливости, особенно чувствовал при этом неловкость Антонович. ‹…› Вчера был у Потапова; принял хорошо, но мне не понравились чиновники: говорят о пустяках, пьют водку… Вечером Потапов сделал скандал: обругал стряпку всячески за то, что она спит и не хочет идти за водкой. Я увидел в нем пермяка-чиновника, невежу вполне, мечтающего, что он чиновник… Он мне ужасно надоел, и я хочу порешить с ним всякое знакомство.
Без даты, но не позже 29 мая 1865
В «Искре» помещены две карикатуры на Благосветлова. Для нас, знающих хорошо положение Благосветлова, такие карикатуры кажутся нелепостью, а для не знающих, в чем дело, оно очень невыгодно для редакции и репутации «Русского слова». Разве Благосветлов виноват, что ему не платят деньги?
Разве он не имеет права защищаться? Как же ему поступать в таких случаях, когда ему не дают ходу противники, считая его за защитника нигилистов и называя его бессмысленной башкой? Карикатуры довольно нелепые, так и видно, что «Искра» не знает, чем осрамить человека, особенно невинного Зайцева.
Кажется, журнал либеральный, считает себя одних убеждений с «Современником» и «Русским словом», а делает гадости своим товарищам. Все дело из-за денег и из-за статьи «Нерешенный вопрос», которая очень не нравится Антоновичу, вероятно, потому, что ему завидно, что в «Русском слове» хорошие люди пишут.
29 мая 1865
… Переход со старой квартиры в эту кажется довольно резким. Там мы занимали пять комнат, сами имели хозяйство были полными хозяевами, потому что сами имели квартирантов, а здесь живем в углу за два рубля в месяц и берем кушанье из кухмистерской, довольно несытное, на двоих, за пятнадцать рублей в месяц, четыре блюда в сутки. Комната сама по себе небольшая, с одним окном, выходящим на двор, где кроме деревянных домов и крыш видно еще небо и кой-где садики. Комната находится во втором этаже в деревянном доме, и она вся загромождена двумя постелями, комодом, железной печью, шкафом, столом и тремя стульями; собственно, это третья часть другой комнаты, которая перегорожена от нашей занавеской. Так как на одной кровати спит хозяйка, то по нашей кровати комната разделяется занавеской… так что когда спишь на полу, то ноги оказываются в другом владении. ‹…› Петергоф хотя и город, но походит на сад или дачу. Куда ни повернись, все сады и пруды, но все это сделано искусственно и очень неприятно слышать, что на поправки, сады и фонтаны выходит в год не одна сотня денег. 10 июня приедет государь с царской фамилией, и тогда будет музыка, но я уеду и не буду чувствовать наслаждения [1]. Ораниенбаум больше походит на город, Кронштадт кое-где с виду кажется крепостью, но в
Петергофе народу почти не видать, и если его видно, то из петербургской аристократии немногие гуляют в садах, а в Кронштадте то и дело попадаются матросы и вообще морские чины. ‹…› Потапов спился совсем, разругался со мной и ничего не сочиняет. Он проклинает товарищей на казенной квартире, которые будто бы приучают его к пьянству.
19 сентября 1865
Сегодня я именинник и сижу без копейки. Сидеть без копейки после приезда из Пермской губернии мне приходится чуть ли не шестой раз. Все это произошло по милости редакции «Русского слова». Перед отъездом из
Петербурга я отдал туда окончание «Между людьми», или третью часть, сделав в ней такое заключение, что герои явится впоследствии, когда разовьется.
Благовещенский через неделю сказал мне, что написано много лишних вещей, и если я дозволю ему, он займется выправкой. Я дозволил; через несколько дней я спросил Благовещенского, могу ли я ехать и получу ли деньги в Соликамске.
Меня обнадежили, и я поехал с сорока рублями. Прожил я в Соликамске три недели, в Перми — полторы — ни писем, ни денег нет. Наконец, жена заложила вещи, выслала мне 50 руб., и на эти деньги я съездил в Екатеринбург.
Приезжаю оттуда, получаю письмо от Благовещенского с штемпелем редакции «Русского слова». Он пишет — окончание они решили не печатать вовсе (подлинные слова), потому что оно не докончено. Приезжаю в Петербург, прошу статью и ее получаю от Комарова всю исчерченною. По приезде я отдал в редакцию две фельетонные статьи о Перм. губ. — не взяли. Просил у Благосветлова денег, он оттягивал целый месяц, говоря, что денег нет, и, наконец, написал такое письмо, чтобы я не думал о надежде получить денег в долг. Пришлось закладывать вещи. Хотел я отдать туда свой роман, но говорят, что они будут читать тогда, когда я напишу весь. Я отдал первую часть романа в редакцию «Современника»; там та же история, — велели обратиться к Некрасову. Некрасов принял меня любезно, но сказал, что он поместит роман не раньше, как в ноябре или декабре, на том основании, что у меня роман не окончен. Впрочем, он согласился прочитать со мною начало романа и обещал поговорить Звонареву насчет издания «Подлиповцев». ‹…› В редакции «Современника» рассуждают, что «Русское слово» — журнал дрянной… а в «Русском слове» говорят, что «Современник» устарел. По моему мнению, некоторые статьи «Русского слова» очень дельные, но ‹…› Писарев и Зайцев очень зазнаются и провираются. Антонович же говорит толком, но тоже не сдерживаясь провирается. Мне нравится, что Пыпин не ввязывается в ихнее дело, молчит Некрасов, а в «Русском слове», по настоянию Благосветлова, почти все ‹…› идут против «Современника» и, считая себя умниками, хочут закидать грязью «Современник», в котором они следят, кажется, только за полемикой. ‹…› Благосветлов оказывается мазуриком. Он согласился издать сочинения Помяловского таким образом: когда он выручит затраченные на издание деньги, тогда остальные деньги пойдут в пользу семейства Помяловских. Письменных условий заключено не было, потому что считали Благосветлова за честного человека. Он издержал на издание 1450 руб., конечно, за хлопоты высчитал себе 500. Но выручивши 1450 руб., он из остальных денег за остальные экземпляры стал давать Помяловским половину, говоря, что он прежде так условливался. Теперь Помяловским приходится получить около 1800 руб., а они получат только 900 руб. Вот она, честность-то! Вот и реалисты!
3 декабря 1865
Очень бы я желал, чтобы мой дневник, или мои заметки, после смерти моей напечатали.
Теперь я очень хорошо понял, что те, которые ратуют за свободу, — или богачи, или такие люди, которые пользуются особенным почетом тех, которые давят человечество. Настоящей свободы человеку нет: человек всегда будет подчиняться другому и будет находиться в зависимости от людей богатых.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
