третий год и неизвестно, когда и чем всё закончится. Только сумасшедшие могут заводить детей в такое время.
— Поверь, донюшка, времена никогда не бывают достаточно хорошими. Когда я рожала тебя, страна разваливалась, магазины стояли пустыми. Даже молока купить было невозможно! Питание для новорождённых выдавали по талонам. Папа утром ходил на молочную кухню и приносил для тебя бутылочки.
В самом деле? Нет, я, конечно, знала, что девяностые принято называть «лихими». Но была уверена, что наша семья пережила эту «лихость» без убытков. Мне досталось счастливое ванильно-сливочное детство. Родители удовлетворяли алчность моих младенческих желаний, и я никогда не задумывалась, чего им это стоило.
— Если даже тогда было трудно, что же говорить о сегодняшнем дне? Дефицит — это ничто по сравнению с бомбёжками и обстрелами.
Мама с притворным недоумением оглянулась вокруг: где? Мир, согретый ярким пасхальным солнцем, наполненный пряными запахами и птичьим гомоном, выглядел таким безмятежным, таким готовым к новому цветению и плодотворению, что мои аргументы растаяли мыльными пузырями. Я смутилась, но не сдалась.
— Это может случиться в любой момент. Мир балансирует на грани. Я не хочу, чтобы мой ребёнок страдал!
— Ты любишь своего мужа? — пытливо прищурилась мама.
— Мужа? — удивилась я.
— Отца ребёнка.
— Мы с Родионом не расписаны… Просто живем вместе. Он — мой коллега. И да… люблю.
— Неправда. Катюша, ты не умеешь лгать. В противном случае не ссылалась бы на времена. Ты ещё не встретила свою настоящую любовь. Но она уже зреет внутри тебя. Прошу тебя, не отказывайся от неё.
— Нет, мам, не могу! Это безответственно! В конце концов, у меня есть право решать, хочу я завести ребёнка или нет.
— Заводят кошечек и собачек, донюшка. А дети посылаются как дар. Есть ли у тебя право отказаться? Наверное, есть. Но мир сейчас балансирует на грани именно потому, что люди слишком увлеклись собственными правами и напрочь забыли о долгах.
— Я всегда плачу свои долги! — независимость была предметом моей гордости.
Но мама в ответ только снисходительно-любовно усмехнулась.
— Долги людские — это не ипотека. Не дёргай Бога за бороду, донюшка.
Слова показались странно-знакомыми, но не было времени раздумывать, почему. Я спешила выдать маме новые доказательства собственной правоты.
И тут внезапно что-то ткнулось мне в ногу. Я опустила глаза: у кроссовки лежал неизвестно откуда подкатившийся резиновый мячик, составленный из четырёх разноцветных ломтей. У меня в детстве был точно такой же: сине-красно-жёлто-зелёный. От нечаянного привета из радужного детства стало легко и радостно.
— Мам, помнишь…? — я повернулась к маме.
Но рядом со мной никого не было. Только на спинке скамьи примостилась белощёкая синица — «птичка-невеличка». Она хитро склонила головку набок, блеснула бисеринкой глаза, чивикнула. А затем вспорхнула и неровными воздушными нырками — вверх-вниз, вверх-вниз — полетела прочь.
