– Родовая травма? – все так же эмоционально вопрошала Вера. – Как же ты справляешься, Юля?
На лице узбекской женщины появилась спокойная и добрая улыбка. Без всякого подвоха и надрыва она ответила:
– Хорошо справляюсь.
Вера смотрела на нее глазами, полными удивления и страха. Этот ответ бедной женщины изумил Веру больше, чем все предыдущие описания. Вера молчала, а Юлдуз продолжала:
– Дочку в школу устроила. Соседка помогла, когда я дворником работала. Сын дома занимается, учительница из школы ходит.
– А живете вы где?
– Комнату снимаем.
Вера закачала в недоумении головой, словно хотела сказать: «Такого не бывает», но молчала. Она не знала, что еще спросить. И тут она вспомнила, с чего начала этот разговор, с простого вопроса:
– Юля, а сколько тебе лет?
– Тридцать один.
– Тридцать один, – повторила Вера, и потом, точно обращаясь к какому-то новому невидимому собеседнику, произнесла: – Да-а! Значит, когда тебе будет столько, сколько мне, ты станешь директором нашей компании.
Юлдуз опять рассмеялась.
– Я не хочу быть директором, – по-детски искренне возразила она. – Я хочу, чтоб дочка в медицинский колледж поступила. Медсестрой будет работать.
Она отвернулась и стала с умилением разглядывать орудия своего труда, аккуратно уложенные на столе, потом выбрала одну тряпочку и направилась в дальний конец кабинета к рабочему столу Надежды Семеновны.
Вера взяла сумку и подошла к двери.
– Юля, – сказала она на пороге, – я поговорю с начальницей насчет другой должности для тебя. Не могу обещать, но у нас на складе есть вакансии, там зарплаты в два раза больше…
Вера говорила все это поспешно, словно боялась не успеть сказать нужные слова, но скорее всего она боялась, что передумает, и ей не хватит смелости предложить свою помощь.
– И еще. Свой стол я протерла, – как-то стыдливо добавила Вера. – До свидания!
– До свидания! – ответила Юлдуз, провожая Веру взглядом, не выражающим ни зависти, ни злости, ни надежды.
* * *
Когда Вера вышла на улицу, было еще не совсем темно, и это радовало и удивляло одновременно. За долгие месяцы кромешной зимней темноты глаз отвык видеть город в дневных красках. День прибавлялся, пусть на несколько минут за сутки, но эти малые минуты были так ощутимы, словно добавляли целую жизнь.
Вера шла в сторону метро по уже опустевшей улице. Населенные офисными работниками, вечерами, центральные кварталы становились пустыми, словно закрытые музеи, и Вера рассматривала старинные фасады и чугунные ограды, высокие колонны и гербы над парадными большими дубовыми дверями, будто видела это все впервые.
«В этих домах всегда жили богатые люди, – почему-то подумала она. – И сейчас здесь обитают люди не самые бедные. Работают в красивых офисах, на первом этаже у них ресторан, а там, где раньше был бальный зал, теперь – конференц-холл. А кто-то моет туалеты на вокзале… Почему одним достается все и легко, а кто-то добывает малую искорку ценою собственной жизни? Может, мы так расплачиваемся за свои прошлые грехи, может, это и есть ад… прямо здесь?» – Верин взгляд вонзился в огромный рекламный плакат, на котором длинноногая блондинка в золотом платье зачем-то держала в руках разводной ключ. Вера вздрогнула от неожиданности. Ей показалось, что мысли в ее голове чеканятся в ритм ее шагов, потому она немного замедлила шаг. «Эта женщина, видимо, сделана из камня, – она опять вспомнила Юлдуз. – Такая покорная и тихая с виду, никогда не перечит, стойко сносит все унижения. Но сколько в ней силы – больше, чем в каждом из нас. Уж точно больше, чем во мне».
Чем ближе Вера подходила к метро, тем больше она окуналась в свечение разноцветных рекламных экранов, в звуки перекликающихся между собой мелодий, доносившихся из каждого кафе, в людские голоса, в движение толпы. В конце концов этот бурлящий городской водоворот поглотил ее, и поток ее мыслей остановился.
Когда она встала на эскалатор и тот потащил ее вместе с другими пассажирами, как страшный конвейер, в горнило подземки, Вера почувствовала знакомое и такое неприятное ощущение – у нее опять заболело где-то в районе солнечного сплетения.
Эти странные болевые ощущения преследовали Веру уже многие годы. Сначала она думала, что это банальный гастрит, но врачи убедили Веру, что это шалит поджелудочная. Множественные исследования и долгие приемы лекарств не возымели никакого действия. Боль периодически возникала снова и оставалась на несколько недель. Она не давала нормально дышать и двигаться, спать и есть, мешала работать и вселяла отчаяние и злость.
И сейчас Верино лицо перекосила мученическая гримаса, а в мыслях, обращаясь сама к себе, она заключила: «Прекрасно! Хотела сбросить пару кило – сейчас сбросишь все пять!»
Это горестное утверждение было неслучайным. Каждый раз, когда Веру настигал очередной приступ болезни, она стремительно худела просто потому, что не хотела и не могла есть. Ее рацион составляли травяные чаи и овсяная каша на воде, которые спасали только тем, что от них болевые ощущения не усиливались, потому что любые другие, даже самые безобидные блюда вызывали страшное ощущение тяжести, «словно в груди зашит шар для боулинга», – говорила Вера.
«А ведь завтра у нас встреча с девчонками», – с горечью вспомнила Вера. Эти встречи стали уже традиционными, они проходили один-два раза в месяц у кого-нибудь из девчонок дома. Основным развлечением на этих мероприятиях было, конечно же, меню. И не просто меню, а тематический банкет: украинская, грузинская, мексиканская кухня, «сладкий вечер» с шампанским, пивная вечеринка с креветками, индийский ужин в окружении благовоний и свеч. По телевизору всегда щебетала какая-нибудь новая мелодрама, звучали бесконечные рассказы о несносных мужьях или любовниках, о безвкусно одевающихся коллегах и, конечно же, о неподдающихся воспитанию детях, на фоне пирогов со шпинатом делалось много селфи, которые тут же выкладывались во все социальные сети.
Такая встреча должна была состояться завтра дома у Лены, ближайшей Вериной подруги, с которой в институте они пять лет просидели рядом на всех лекциях. Эта вечеринка обещала быть приятнейшим и милейшим праздником сердца, ума и желудка, Вера ждала ее, как единственного глотка свежего воздуха. И тут такое разочарование.
«Может, обойдется», – с угасающей надеждой подумала Вера. По опыту она знала, что эти ощущения не имеют никакой системы и не связаны с внешними причинами. Боль вспыхивала, как назойливый голос цикады в ночи, необъяснимо, по одному ей ведомому желанию. Она могла остановиться спустя недолгое время, а могла тянуть свою песню бесконечно.
В вагоне метро было уже не так много пассажиров, как сразу после окончания рабочего дня, и в углу даже было одно свободное место, но Вера решила не садиться, опять же по той причине, что от этого ей могло стать только хуже. Она держалась за перила и смотрела то на свое отражение в окне, где ее лицо, как в кривом зеркале, уродливо растягивалось, то на рекламные постеры. На одном из них, где рекламировали отдых на море, была помещена фотография пляжа с пальмами и влюбленной парочкой, уходящей по песку вдаль. Фотография была нереально красочная и резала глаз. Вера даже слегка прищурилась или поморщилась, как от вспышки, при первом взгляде на нее.
«Почему идеальный отдых возможен только в паре? – пришло ей вдруг на ум. – Вот у меня нет пары, значит, я априори не могу хорошо отдохнуть? И море будет не таким ядовито-голубым, и песок будет не лимонного цвета… Так получается?»
Вера горестно вздохнула и перевела взгляд на свое отражение в стекле, словно возвращаясь из сказочного мира в реальность. Там ее лицо в этот момент походило на какую-то маску из фильма ужасов. Она наклонила голову вбок, и плоскость стекла изменилась. Стало еще хуже, у нее выпучился нос и рот, и лицо превратилось в обезьянью мордочку. Вера улыбнулась: «Вот и ищи себе пару с такой рожей».
Она не отводила глаз от стекла, заставляя себя смотреть на уродливое отражение. Это самоистязание было не чем иным, как колким стеблем, вытянувшимся из зерна физической боли. «Мама права, ты уже не первый сорт, а скоро будешь и не второй».
Поезд выехал на станцию, за окнами побежали ряды белого мрамора, и отражение в стекле исчезло, точно страшные демоны из параллельного мира, испугались света. Вере пришлось опять взглянуть на картинку с пляжем. «А может, он ее бьет, а она ему изменяет, – с ядовитой ухмылкой подумала Вера, разглядывая мускулистую фигуру мужчины и тонкое тело девушки. – Кто решил, что именно так выглядит человеческое счастье? Почему они не поместили сюда старенькую бабушку с внуком или двух подружек среднего возраста, таких, как мы с Ленкой. Мы бы с ней великолепно отдохнули, дали бы нам такую возможность».
