Каждый из зеков считал своим долгом подойти к зарешеченному окну с выбитыми стеклами и вылить наружу поток брани. Не остался в стороне и Бабанский, показавший из окна кукиш и хлебную гранату, покрытую черной сажей. К тюрьме подтянулась пресса, кто-то уже установил треногу с видеокамерой. В разгар переговоров появилась съемочная группа Александра Невзорова, который намеревался пополнить здешней хроникой свои «600 секунд». К тюремной стене приставили лестницу, и Невзоров лично поднялся к окну, где виднелась мрачная полупьяная физиономия Кутаса.
— Это абсолютно бессмысленно, — крикнул телеведущий. — Я вам серьезно говорю. Не надо! Это все кончится однозначно. Ну, что значит нет? Давай тогда другой вариант: вы отпускаете женщину, а к вам иду я…
Кутас и Невзоров общий язык не нашли. Бандита больше интересовала многодетная мать, чем телеведущий, пусть и популярный. Спектакль затягивался. Террористы стали агрессивнее. Гамов сел в углу кабинета, обхватил колени руками и срывающимся, почти истеричным голосом завопил:
— Нам всем кранты! Нас перестреляют прямо здесь! Им нельзя верить! Я не хочу умирать!
— Завяжи фонтан, гнида! — подскочил к нему Кутас. — Не они, а я прикончу тебя!
Вернувшись к окну, пахан заявил: если сейчас не прибудут автоматы и бронежилеты, он начнет убивать заложников. К этому времени сводный отряд специального назначения готовился к штурму. Начальник «Крестов» полковник Демчук опять подошел к окну:
— У этой женщины — четверо детей. Четверо. Ты хоть это понимаешь? Мы не хотим ваших жизней, мы хотим ее спасти. Мы не хотим крови. Выпустите женщину…
— Время идет, мент! — кричал сверху Кутас. — Через десять минут я взорву гранату.
— Разрешение на вылет самолета в Швецию (зеки желали лететь исключительно к нейтралам. — Авт.) может дать только Москва. МИД уже сделал запрос в посольство, но ответ придет лишь через час. Потерпите еще час.
Зеки перестали мелькать у окна. Судя по всему, они совещались. Вскоре они вновь начали приплясывать у решетки, размахивая столовыми ножами, которые нашли в кабинете. Каждый бил себя в грудь и обещал лично исполосовать заложников. Осмелевший Гамов публично клялся отрезать кинологу голову и выбросить в окно, Стасик грозился лишить Акулову ушей и носа. Внезапно Бабанский, жонглирующий хлебной '«лимонкой», увидел в толпе свою пассию. От спиртного он и так уже разошелся вовсю, а теперь устроил целый спектакль.
1 и 2. Татуировки лагерных «бойцов»
— Таня, Таня, иди сюда! — истошно завопил зек, стараясь перекричать своих коллег по террору.
— Куда?
— Чтобы я мог тебя видеть. Видеть в последний раз. Я взрываю эту гранату, Танечка. Прощай! Прощай!!! Я любил тебя!
— Не надо! Ведь ты же знаешь, что с мамой может случиться?!
Бабанский на миг притих, потом с новой силой забился у окна. Стоявшие рядом с ним зеки, потрясенные не столько глубокой страстью, сколько амплитудой гранаты (бывший минер-подрывник махал ею самым угрожающим образом), слегка отпрянули. Голос Бабанского звучал уже в одиночестве:
— Прощай, Таня! Я любил и люблю тебя. А ты еще молода, у тебя вся жизнь впереди. Ая… Я ухожу…
— Убери гранату! Зачем ты это все делаешь?
— Танюша! Прощай, лапушка! Я…
Тут голос террориста дрогнул так, что у зеков внутри все похолодело. Стасик отобрал у Бабанского гранату, которую тот уже занес над собой.
— Ты, это… Не пыли. Все испортишь. Отвали от окна.
— Я никуда не уйду. Таня, я люблю тебя!
— Да уберите вы этого психа! — выкрикнул кто-то из офицеров.
.
Тут вмешался Кутас:
— Как можно остановить человека, который для себя уже все решил?
Он демонстративно положил руку на плечо плачущего Бабанского, как бы пытаясь увести «психа» в глубь кабинета. Тот продолжал надсаживаться:
— А я плевать хотел! Я люблю ее. Таня, прости… Полковник, ты, я вижу, парень с головой. Чем быстрее ты выполнишь наши требования, тем быстрее все это кончится. Тем быстрее мы их отпустим. Понимаешь ты это, козел, или нет?! Педерасты! Вы все педерасты! Мы только через «лимонку» встретимся. Я не люблю тебя.
— А жену?
— Я людей люблю! Поняла? А жену не люблю. Она дура.
Стрелка часов подходила к двум часам. План штурма уже был разработан, и камуфлированные бойцы начали занимать исходные позиции. Во двор тюрьмы въехали пожарная машина и «скорая». Два снайпера взяли под прицел окно на первом этаже. Переговоры вступили в свою последнюю стадию, которая была использована лишь для переброски бойцов. Для подготовки внезапной атаки пришлось произвести массу обманных маневров. Окна камер, которые выходили во внутренний двор, были облеплены стрижеными головами: зеки криком докладывали о всех перемещениях ментов. Стоит отметить, что скрытых подходов к комнате с террористами не нашли. Массивная дверь на внутреннюю лестницу 9-го отделения была закрыта. Пять штурмовиков затаились у двери, готовые по сигналу расстрелять замок и кувалдой вывалить тяжелую дверь.
На оконную решетку одного из помещений первого этажа набросили крюк с тросом. Добротные стальные прутья, залитые в бетон еще в прошлом веке, можно было вырвать лишь рывком мощного автоагрегата. Им стал пожарный автомобиль, который вызвать подозрений никак не мог. Во дворе толпились родственники террористов. Мать Василия Кутаса плакала и умоляла непутевого сына сдаться. Налетчик лишь пробасил из окна:
— Все, мать, хватит. Хватит, я сказал! Похоронишь меня в могиле отца. Все!
Под конец переговоров конвой привел из камеры блатного авторитета Coco. Вор в законе лениво задрал голову и заорал:
— Кончай шуметь, братва! Если пустите кровь — вас достанут даже в Швеции… Отпустите хотя бы бабу!
Террористы дружно обложили блатного лидера бранью. Авторитет поморщился, вопросительно взглянул на полковника и молча пожал плечами. Тот же конвой увел Coco обратно в камеру. Из-за решетки слышались истерические вопли. Медлить со штурмом уже никто не решался. Атака началась с двух сторон — ОМОН врывался со стороны окна, спецназ — со стороны внутренней лестницы.
Гамов, брызгающий слюной возле решетки и размахивающий ножом, внезапно замер, покачнулся и стал заваливаться назад. На его лбу появилось багровое отверстие с неправильными краями. Снайпер лежал на крыше гаража в сотне метров от окна. Зеки оцепенели. Акулова закричала. За дверями, ведущими на лестницу, раздалась длинная автоматная очередь: офицер спецназа выпустил почти весь рожок по периметру замка. Дверь не поддавалась. Не смогли ее сорвать и мощные удары кувалды. Оконную решетку смогли вырвать лишь с третьей попытки. Пожарный автомобиль ревел и дергался вперед. Трос рвался дважды, прутья гнулись, но все еще оставались на месте.
В первые секунды штурма террористы были шокированы. Тесная комната, в которой находились девять человек (один из которых уже был трупом), наполнилась грохотом, пылью, пороховой вонью. Автоматные очереди крошили штукатурку на стенах, отрывали щепки с деревянного шкафа. «Черемуха», ворвавшаяся в комнату внутри газовых патронов, раздирала глаза. Стасик, стоявший ближе всех к Акуловой, поднял заточку и кинулся к женщине. Офицер спецназа, который держал под прицелом окно со стороны лестницы, дал короткую очередь. Стасик продолжал двигаться вперед, но уже мертвый.
— Под стол! — закричал офицер. — Акулова, под стол!
Корпусная скорее механически, чем осознанно рухнула на пол и поползла под стол. Решетка еще не поддавалась. Кинолог начал отползать в угол. Это заметил Кутас:
— Не уйдешь, сука! Умрешь вместе с нами.
Пахан сжал заточку и бросился к Яреме. В ту же секунду пуля по касательной обожгла ему голову. Кутас отлетел к стене, выпустил нож, схватился за голову и что-то заорал, но его никто не слышал. Трое зеков заспешили к дверям и выскочили в коридор. В комнате остался в добром здравии лишь Бабанский. Дрожа всем телом, он на четвереньках подполз к кинологу и приказал:
— Ори, гад, во всю глотку! Останови бой. Я убью тебя, понял?
Бабанский дважды ткнул заточкой в грудь заложника. Рука его тряслась, губы дрожали, глаза затравленно косились на входную дверь. Кинолог молчал. Зек завопил и вновь ткнул связанного контролера:
— Ну! Кричи, сволочь! Умрешь же… Лежавший на боку Ярема перевернулся на спину, застонал от боли и послал Бабанского к черту. Тот завизжал и с размаху воткнул клинок в грудь пленника. Зек целился в сердце, но в последний миг кинолог успел повернуться, и удар пришелся в правую часть груди…
Из показаний бойца ОСНАЗа (отряда специального назначения):
«Когда началась операция по освобождению заложников, я вместе с милиционером И. находился на внутренней лестнице 9-го отделения. Открыв по команде стрельбу на поражение, мы через решетчатое окно корпусной целились в заключенного, который угрожал заложнице заточкой. Тот упал грудью на стул. После моей команды Акулова спряталась под столом. Мы начали стрелять по другим заключенным, препятствуя им приблизиться к этому столу. Когда решетку удалось все-таки сорвать, я вслед за И. вбежал в корпусную, где четверо участников покушения на побег лежали на полу кучей без движения. Один из них, заключенный Кутас, внезапно бросился на меня с ножом. Мне удалось выбить нож: и обезвредить Кутаса. Остальные террористы лежали без признаков жизни. У одного из них, оказавшегося Бабанским, в боку, чуть ниже груди, торчала металлическая заточка. Сначала я принял его за мертвого, но потом заметил, что заточка движется в такт дыханию. Им мы заниматься не стали, а вытащили из-под стола Акулову, которая находилась в шоковом состоянии и не могла ни сидеть, ни стоять, ни говорить, а только кричала и плакала. Подтащив женщину к окну, передал ее ОМОНовцам. Вдруг кто-то стал теребить меня за ногу. Посмотрев вниз, я увидел, что на полу лежит молодой мужчина в наручниках. Он сказал: „Я свой“ — и протянул мне служебное удостоверение, из которого следовало, что это Ярема. Я освободил его руки от наручников и осторожно передал Ярему в окно. Заключенный с заточкой в боку продолжал лежать без движения».
