Но теперь не было разницы между дорогой и полем: все вокруг засыпало снегом. В лесу еще ничего, но в поле, среди этой белизны, дорогу невозможно было различить. Арон не видел даже собственных ног. Он попробовал идти на ощупь: что там под ногами — твердое или мягкое? У Лурва это получалось лучше, он шел увереннее, и Арон под конец сдался и позволил ему вести себя через бурю.
Порывы ветра становились все сильнее и сильнее. Сквозь бурю до Арона доносился треск поломанных деревьев. Снег шел сплошной стеной. Арону приходилось рукой смахивать его с лица, чтобы можно было видеть и дышать.
Постепенно они вошли в деревню, но Арон этого не заметил. Он шел, опустив голову, не видя огней в окнах домов, слыша только бурю. Внутри него умерло все, кроме стремления идти вперед. Но тут шарф, обмотанный вокруг шапки, развязался, и Арон остановился, чтобы замерзшими непослушными руками нащупать концы шарфа и опять завязать его. Приподняв голову, он сперва не понял, что это за бледные желтые квадраты в темноте. Лурв стоял рядом.
Ему потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что перед ним дом и что они в деревне. Арон потрепал Лурва по голове и попытался что-то сказать, но лицо превратилось в ледяную маску, и губы не слушались. Из горла вырвался слабый хрип, который ветер тут же подхватил и унес прочь.
Арон стоял и думал, что в такую ночь, как эта, ему вряд ли могут отказать в приюте. И он пошел по сугробам на свет вместе с Лурвом, дрожавшим и жавшимся к его ногам.
Когда ему удалось открыть входную дверь, ветер толкнул его в спину и ворвался в дом вместе с ним.
— Закрой дверь, человек! — донеслось из избы. — А то нас снегом завалит.
Ему с огромным трудом удалось закрыть дверь: проход успело занести снегом. Закрыв дверь, Арон огляделся по сторонам. Он молча стоял в сенях. Онемевший от холода и голода, скиталец не мог произнести ни слова. Ощущение было такое, словно холод, буря и голод загнали его глубоко внутрь себя, откуда он не мог выбраться обратно.
Наконец Арон разглядел в избе мужчину, женщину и детей за столом. Оторвавшись от вечерней каши, они молча смотрели на него.
Арон понял, что нужно что-то сказать. Сказать, что ему нужна крыша над головой, что буря, что Лурв... что ему нужна помощь. Он чувствовал, что должен все это сказать, но голос его не слушался. Из горла вырвался только кашель.
— Простите, — прохрипел он и замолчал.
Хозяин опустил ложку и в упор уставился на незваного гостя. В его взгляде не было враждебности, но он был долгим и пристальным. Их глаза встретились, и хозяин не отводил взгляда, пока Арон не пришел в себя.
— Хельга, — сказал хозяин, — помоги гостю управиться с тулупом и сапогами. Он весь промок.
Арон даже шапки не снял. Она была вся в снегу, как и шарф и тулуп. Женщина бережно стащила с него шапку и шарф, открыв лицо. Она посмотрела на него, и Арону стало так стыдно, что захотелось спрятаться. Женщина потянула тулуп, и на пол посыпался снег. Волна стыда обожгла Арона, ему хотелось что-то сделать, но он не знал что и продолжал стоять как огромное неуклюжее животное посреди сеней. Хозяйка подвинула скамеечку, чтобы помочь ему снять сапоги. Арон изо всех сил пытался снять их сам, чтобы не быть таким беспомощным. Ему хотелось сказать женщине что-то, но единственное, что приходило в голову, было «простите», а это он уже сказал. «Спасибо» пока говорить было рано. Его мучило то, что он не сказал «добрый вечер». Что они о нем подумали? И есть еще Лурв. Что делать с Лурвом на улице? Он там не выдержит в такой холод.
Женщина достала веник и принялась сметать оставшийся снег с его брюк. Стряхивая снег, она поворачивала его туда-сюда, как куклу, и Арон снова потупился от смущения. Когда они наконец оказались лицом к лицу, женщина улыбнулась. Ее улыбка была как эхо далеких шагов, и, хотя он был не в силах улыбнуться в ответ, Арон поднял глаза и посмотрел на нее.
— Ну вот! — сказала она удивительно звонким и четким голосом. — Теперь его хоть видно! — Хельга повернулась к мужу. — Пусть расскажет нам, кто он такой, — промолвила она.
Арон переводил взгляд с нее на мужа, пытаясь разжать непослушные губы.
— Арон Рюд, — наконец пробормотал он. — Зовите меня Арон, — добавил он с сильным акцентом.
— Тогда Арона Рюда надо накормить, — сказала хозяйка, подталкивая его к столу.
Арон посмотрел на мужчину, на детей, исподтишка бросавших на него любопытные взгляды, на женщину, которая, налив молока в кашу, поставила перед ним тарелку.
— Ешь, — сказала она.
Он ел в тишине, чувствуя на себе их взгляды. В них не было подозрительности, не было неприязни. В этих людях есть что-то особенное, подумал Арон.
В последний раз он ел горячую пищу за столом на том хуторе между Хельсинландом и Медельпадом. С тех пор он несколько недель питался холодной картошкой, черствым хлебом и отбросами. Ему внезапно стало жаль животных, не знающих горячей еды. От тепла его бросило в жар. Лицо горело. Наверно, я весь красный, подумал Арон со стыдом. Он тщательно выскреб миску, облизнул губы и сказал:
— Спасибо!
— Главное, что ты сыт…
— Спасибо, — повторил Арон.
Он переводил взгляд с мужчины на женщину, словно ища понимания.
— Дело в том, — начал он, — дело в том, что у меня с собой… собака.
— Так приведи ее, — тут же сказал хозяин.
— Она довольно большая… Я ее оставил у двери.
— Пусть зайдет в сени. Мы тут не боимся собак.
Открыв дверь, Арон снова впустил в дом ветер со снегом.
— Входи, Лурв, — позвал он и потянул за ошейник.
Захлопнув дверь, он остался стоять в сенях вместе с собакой.
Дети, подошедшие посмотреть, тут же бросились наутек. Мужчина стоял с открытым ртом, глядя, как Лурв отряхивается от снега. И вдруг он расхохотался:
— Ты уверен, что не медведя притащил в сени?
Арон удивленно посмотрел на него. Это что, шутка такая?
— Боже всемогущий! — воскликнула женщина, подходя к ним.
— Это правда собака? — спросил мужчина, глядя на Арона круглыми глазами. — Такая большая?
Арон кивнул и робко улыбнулся. Хозяин снова расхохотался.
Позади него женщина с ребенком на руках тоже залилась смехом. Внезапно хозяин подошел к лежанке за занавеской в углу комнаты.
— Отец, — воскликнул он, — ты должен это видеть! У нас в сенях ручной медведь! Он ведь ручной? — спросил он Арона, доставая из кровати старичка и возвращаясь с ним на руках в сени. — Видишь, папа? — завопил он старичку на ухо. — Видишь?
Дети кричали от страха, но мать продолжала хохотать. Дети постарше залезли под стол, они тоже прониклись всеобщим весельем и начали хихикать.
Арон стоял рядом со своим огромным псом, оглушенный этой искренней радостью. Все хохотали как безумные.
Наконец мужчина отнес отца обратно в постель. У них обоих по лицу текли слезы от смеха.
— Да, — протянул он. — Недурная у тебя животина!
Еще один приступ смеха в комнате.
— Ее, наверно, нелегко прокормить? — спросил хозяин сквозь смех.
— Да нет, — ответил Арон. — Это ведь почти всё шерсть, — и ткнул Лурва в бок.
— Шерсть! — согнулась от смеха женщина.
Лурв тем временем лег, уткнувшись носом в передние лапы. Он с измученным видом смотрел на смеющихся людей в избе, не понимая, с чего такой переполох.
Арон вдруг почувствовал, что он пришел домой. Он стоял и смотрел на людей, боясь поверить, что все это происходит наяву.
— Бедняжка, — вдруг сказала хозяйка, — он, наверно, проголодался!
Она быстро вывалила картофельные очистки и другие остатки в миску от каши и поставила перед Лурвом:
— Вот все, что осталось.
— Придется завтра зарезать корову... если он ее раньше не загрызет. Кстати, меня зовут Соломон, совсем забыл сказать, — спохватился мужчина.
Хозяин крепко пожал Арону руку.
— А это Хельга, — сказал он, притягивая жену к себе. — Тот старик — мой отец... он неходячий, а это, — он подмигнул детям, — малышня! Теперь ты всех знаешь!
Они присели рядом с печкой. Соломон курил трубку, пуская колечки дыма. Арон рассказал о буре и о том, сколько ему пришлось пройти. Хозяева спросили, откуда он и почему у него такое странное произношение, но услышали лишь уклончивый ответ «из соседней страны». Они не стали больше расспрашивать. Потом хозяева показали ему комнатку на чердаке, где он мог лечь спать. Оставшись один, Арон сложил руки и молился, пока не заснул.
~~~
Пусто. Слышен только стук моего сердца. И другого... из-под снега... горячего... трепетного.
Ели... они тоже прислушиваются. Вся природа слушает. Застывшие облачка пара над деревьями. И крик, крик, бьющийся внутри, ищущий путь наружу Он зовет меня. Я хочу пойти. Хочу ли? Я ничего не хочу. Это не я. Это ноги, тропинка, дорога. Крик поднимает меня как птицу с ветки березы. Где-то среди деревьев я жду себя. Странное ощущение. Мои шаги... я слышу, как иду.
