– Сюда! – крикнул Джимми Ширилло. Он объехал их на «додже» и смотрел навверх.
– Залазь в машину, – приказал Такер Харрису.
Главарь был рад тому, что в каждой руке у него было по Томпсону.
– Не заставляйте меня стрелять кому-нибудь из вас в спину, – сказал Такер, открывая заднюю дверь «доджа».
Люди Баглио сохраняли тишину.
Он скользнул в машину, всё ещё смотря на них, поднял дробовик и выстрелил в воздух, когда Джимми рванул с места, захлопнул дверь уже во время движения и свалился на сиденье ниже уровня окна, пока, по его расчетам, машина объезжала верхний изгиб.
– Мы просто бросим Бахмана здесь? – спросил Харрис.
Такер снял маску и убрал свои гладкие волосы с лица. Его желудок беспокоил его пуще прежнего. Он сказал: «У нас нет шансов забрать его и сдержать одновременно целую армию Баглио». Он рыгнул и почувствовал вкус апельсинового сока, который и составлял весь его завтрак.
– Правда? – начал Харрис.
Такер перебил его, и голос его был напряжённым и горьким: «Бахман был прав – нам нужен был пятый человек».
––––––––
– Нас зажали, – сказал Ширилло.
Отсюда и дальше частная дорога уже не шла вдоль края ущелья, сворачивая по направлению к широким внутренним склонам горы с открытым пространством по обеим сторонам. Огороженная соснами, она шла прямо к круговой подъездной дорожке перед ослепительно-белым с множеством окон монстроидальным домом Розарио Баглио всего лишь в миле впереди. Только что преодолев подъездную дорожку, черный «мустанг» повернул по направлению к ним.
– Не зажали, – сказал Такер, указывая вперёд и налево, – Это съезд?
Джимми уставился. «Да, выглядит так».
– Давай туда.
Парень повернул резко влево и выехал на грязную дорогу, притормозил, едва избежав столкновения с несколькими небольшими, но прочными соснами, сильно стукнулся, когда переезжал через канавы, появившиеся во время дождей, но всех их, очевидно, это не побеспокоило. Втопив педаль газа в пол, он ухмыльнулся в зеркало заднего вида и сказал: «Это не моя машина».
Неожиданно для себя, Такер засмеялся: «Просто смотри за дорогой».
Джимми смотрел в оба, когда перемахнул большой камень, который был посередине дороги и прибавил скорости.
Ветер свистел в открытом боковом окне, и насекомые стукались о стекло как мелкокалиберные пули.
– Они у нас за спиной, – сказал Харрис. – Только что свернули.
Такер и Харрис вдвоём уставились в заднее окно, в котором из-за тряски были видны смазанные очертания деревьев и подлеска, ежевики и травы, которые хлестали по обоим сторонам, ожидая, когда «мустанг» выскочит в зону видимости. Затем они сильно удивились, когда Ширилло полностью остановил машину на трёх четвертях подъёма на возвышенность. «Что за чёрт?», – спросил Такер.
– Перед нами через дорогу лежит бревно, – ответил Ширилло, – или мы его сдвинем в сторону, или пойдём отсюда пешком.
– Все из машины, – сказал Такер, – Мы его сдвинем. Пит, возьми Томпсон.
Бревно оказалось сосной длиной тридцать футов и столько же дюймов[11] в диаметре, с парой толстых веток, обрубленных накоротко острым топором. Оно выглядело так, как будто было положено здесь для того, чтобы оградить кого-либо от использовния дороги за этой точкой, несмотря на то, что лежало так, как будто было выронено с грузовика, когда лес перевозился на бумажную или мебельную фабрику. Такер сказал им всем взяться за бревно с одного конца, на протяжении трёх футов, через один фут[12] с каждой стороны дерева. Все вместе, приставными шагами в нелепом маленьком танце, они смогли перенести его на расстояние около ярда[13].
– Недостаточно, – сказал Ширилло.
Харрис спросил: «И где «мустанг»?»
– Он не может двигаться так же быстро на таких плохих дорогах, как может наша тяжёлая машина, – сказал Такер. Он перевёл дыхание и сказал: «Ещё раз!»
В этот раз они передвинули барьер на расстояние, которого почти хватало для того, чтобы «додж» просочился, но когда они разогнулись, чтобы восстановить дыхание, и их спины хрустнули с ужасной болью, Харрис сказал: «Я слышу другую машину».
Такер прислушался и тоже услышал, потёр свои изодранные руки, чтобы они перестали гореть: «Возьми Томпсон и будь готов встретить этих джентльменов, Пит».
Харрис улыбнулся, взял пулемёт и поспешил к задней части «доджа», где растянулся посередине пыльной дороги. Он был крупным мужчиной, выше шести футов[14], весил больше двухсот сорока фунтов[15]; когда он лёг, вокруг него поднялось облако пыли. Он поднял чёрный ствол и направил его на место, где должен был появиться «мустанг», когда пройдёт нижний поворот. Большой круглый барабан с патронами, который торчал из пулемёта, чем-то напоминал что-то насекомообразное, что-то, что используется не так, как должно использоваться, гигантского кровопийцу, высасывающего кровь из тела Харриса.
Такер нагнулся и снова обхватил бревно руками, выбрал настолько удобный захват, насколько позволял поразительно гладкий круглый ствол сосны. Из его подмышек по бокам начал течь пот; рубашка его впитала. «Готов?» – спросил он.
– Готов, – сказал Ширилло.
Они взялись, тяжело дыша, пока все мышцы живота не натянулись до боли. Такер ощущал своё тело как стеклянную бутылку, наполненную под давлением газированным безалкогольным напитком, пот из него шёл градом. Но он не отступал, не имело значения, приведёт ли это к разрыву мышц, перенёс бревно на несколько дюймов, преодолел бочком разочаровывающе короткую дистанцию перед тем, как они вынуждены были бросить его. Тогда Ширилло сел на бревно, чтобы отдышаться, дыша как собака, которая пробежала длинный путь по жаре в середине июня.
– Не бездельничай, – сказал тут же Такер.
Он чувствовал себя так же плохо, как и парень, только, возможно, даже хуже – он был, в конце концов, на пять лет старше Ширилло, на пять лет слабее; и у него было двадцать восемь лет лёгкой жизни, которые противопоставлялись двадцати трём годам воспитания жестоким гетто, которые были у парня – но он знал, что являлся одним из тех, кто никогда не бросит, придумает, что сделать, разделит с ними часть фанатичной решительности для того, чтобы помочь в трудную минуту. Это было не самым страшным для Такера. Больше он боялся провала. Он сказал: «Давай же, Джимми, Христа ради!»
Ширилло вздохнул, встал на ноги и ещё раз перешагнул сосну. Как только он нагнулся, чтобы схватить её, Харрис открыл огонь из Томпсона, поливая лес вокруг них с ужасным шумом. Ширилло осмотрелся, но не смог ничего увидеть из-за «доджа» с того места, где находился, снова нагнулся и схватился за бревно, отдал все силы, которые имелись, на последний, яростный заход. Вместе они осилили большее расстояние, чем в прошлый раз, когда были вынуждены его бросить. Отпущенное, дерево приземлилось на выжженную дорогу с тихим пыльным глухим звуком.
– Достаточно далеко? – Спросил Ширилло.
– Да, – сказал Такер, – Теперь двигай задницей!
Они побежали обратно к машине. Ширилло скользнул за баранку и завёл двигатель. Это было достаточным сигналом для Харриса, который не использовал Томпсон почти целую минуту. Большой мужчина подпрыгнул и оказался снова на заднем сиденье «доджа». Такер сидел впереди с Ширилло и возился с ремнем безопасности. Он защёлкнул его в то время, когда Джимми удлинил свой, повернулся к Харрису и спросил: «Попал по шинам?»
– Нет, сказал Харрис. – Одна вещь беспокоила его: он уважал Такера и хотел, чтобы молодой человек платил ему тем же. Если бы с этой работой всё сложилось удачно, она должна была стать последней; сейчас же, так как они лажанулись, ему снова потребуется работа, и он предпочтёт работать с Такером больше, чем с кем-либо ещё, даже после этого фиаско. – Ублюдки сообразили очень быстро, дали задний ход до того, как я успел попасть в какую-либо покрышку. – Он тихо ругался и тёр свою смуглую шею, его голос был слишком слабым, чтобы Такер мог слышать отдельные слова.
– Они идут? – спросил Ширилло.
– Как коп с метлой под задом, – сказал Харрис.
Ширилло рассмеялся и сказал: «Держитесь». Он вдавил педаль газа до отказа, отбросив их назад и на мгновение пригвоздив к сиденьям, продвигаясь по длинному, испещрённому тенями отрезку дороги.
– Почему они не оставят нас в покое? – спросил Харрис, смотря вперёд, Томпсон был у него на коленях. Его лицо было таким же, как и остальное тело: сплошные рубленые линии. Его лоб был массивный, его чёрные глаза под ним были глубоко утоплены и заполнены сплошь холодным интеллектом. Его нос, сломанный не однажды, был луковицеобразным, но при этом не нелепый, его рот был линией с отсутствующими губами, которая сморщивалась в верхней части его большого квадратного подбородка. Все эти грубые углы сталкивались вместе, образуя вид невыносимого разочарования. – Мы не взяли их деньги.
– Тем не менее, мы пытались, – ответил Такер.
