Молодая женщина лет двадцати с небольшим в тренировочном синем костюме с вылинявшей надписью «СССР» на спине поднималась и сбегала вниз по деревянной скрипучей лестнице, ведущей на верхний ярус трибун. Потом она стала подниматься, прыгая на одной ноге, затем сменила ногу. Потом растяжка – она положила одну согнутую в колене ногу на край парапета. Плечи у женщины были сильные, широкие. Короткие русые волосы, серые пронзительные глаза, упрямые тонкие губы. Работает на тренировке серьезно, без слабины. Привычка, закалка серьезной спортсменки.
– Уф, – Сосновский подбежал к женщине и сразу сбавил шаг. – Хорошо, что сегодня не так жарко.
Спортсменка покосилась на общительного незнакомца и снова начала делать наклоны. Сосновский улыбнулся. «А ведь она чуть дольше, чем надо, задержала на мне взгляд», – подумал он. Так женщины смотрят, если мужчина понравился, если в нем она сразу увидела что-то привлекательное. Кому-то нравятся утонченные или правильные черты лица, кому-то внешняя харизма, кто-то видит глубину души. «А что, – с иронией подумал Сосновский, – я харизматичный, привлекательный и довольно душевный мужчина».
– Сентябрь в этом году жарковат, не находите? – Сосновский сделал несколько взмахов руками, потом перешел к упражнениям по восстановлению дыхания, хотя в этом не было никакой необходимости.
– Вы кто? – Женщина выпрямилась и пристально посмотрела Михаилу в глаза. – Вам что-то от меня нужно?
– Ну почему сразу что-то нужно? – постарался как можно искреннее «возмутиться» Сосновский. – Просто мы с вами в одном месте, в одно время занимаемся одним делом. Почему бы не переброситься парой фраз?
– Чем вы тут занимались, я поняла. Видела, – с иронией в голосе ответила спортсменка.
– Нагрузку давал маленькую? – засмеялся он. – Или бежал нетехнично? А вдруг я после ранения и мне нельзя резко увеличивать нагрузку? Если мне можно начинать с легких упражнений? Хотите проверить? Давайте четырехсотметровку с высокого старта, а там посмотрим, кто у нас в форме, а кто нет?
– А вы не рассыпетесь по дороге? – наконец улыбнулась собеседница. – Как вы сюда попали? И кто вы?
– Что вы все «кто да кто»! – сокрушенно заметил Сосновский. – Вы просто подумайте, что посторонний человек сюда попасть не может, праздношатающихся здесь нет. Значит? Значит, я один из ваших!
– Из каких наших? – мгновенно отреагировала женщина.
– Из спортсменов! – уверенно ответил Михаил. – Вы всегда так неприветливы с мужчинами, Мария?
– Вы меня знаете? – Женщина стала смотреть на Михаила более внимательно. – Мы знакомы?
– Почему сразу знакомы? – улыбнулся Сосновский как можно доброжелательнее. – Кто же не знает мастера спорта международного класса олимпийского призера Марию Селиверстову? Я помню ваш знаменитый заплыв кролем, когда вы французскую соперницу оставили позади, а ей все знатоки и журналисты прочили победу. А вы ее как школьницу обошли!
– Вы там были? – Взгляд Марии потеплел. В нем даже мелькнула легкая грусть. И о довоенном счастливом прошлом, и о былых победах. О полной и насыщенной спортивной жизни, которая осталась далеко позади.
– Знаете, Маша. – Сосновский уселся на лавку и положил руки на ограждение. – Мир спорта так же несовершенен, как и любой другой мир, созданный людьми. Новое олимпийское движение молодо и неразрывно связано с политикой. И так, я думаю, будет всегда. Но мы ничего толком не знаем и о древних олимпийских играх в Греции. Какой смысл они вкладывали в эти соревнования, для чего проводили? Я далек от гуманистической оценки этих мероприятий, но смотреть на здоровое соперничество приятно.
– А гуманизм должен быть у каждого в душе, – возразила Селиверстова. – Вот тогда он будет присутствовать и довлеть и на соревнованиях, и в политике, и на производстве. Все ведь идет от человека!
– А вы гуманист, Мария! – покачал головой Михаил. – Не верю я в ваш гуманизм. Спортсмен такого уровня гуманистом быть не может. В большом спорте побеждают сила воли, напор и стремление к победе над другими.
– Странно вы рассуждаете, – усмехнулась Селиверстова. – Как вас, кстати, зовут?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Михаил, – представился Сосновский. – И что же вам показалось странным в моих словах?
– А все! Вы знаете, чья заслуга в том, что олимпийские игры были возрождены в конце прошлого века?
– Вы имеете в виду Пьера де Кубертена?
– Да, именно! Не случайно человеком, возродившим олимпийское движение, стал историк и писатель. И вы говорите, что в этом нет гуманизма. И вообще, мне кажется, что вы начали этот разговор, чтобы произвести на меня впечатление? Поумничать решили, Михаил?
– Нет, скорее наоборот. – Сосновский стал серьезен. – Я не пытался произвести на вас впечатление и тем более умничать. Я хотел понять вас, увидеть вас такой, какая вы есть. Я же неожиданно к вам подошел, а в ситуации человек, как правило, не успевает надеть маску и остается самим собой. Нам с вами работать предстоит, Мария Селиверстова.
– Работать? – Женщина насторожилась. – У меня будет задание? Но почему вот так? Не вызвали в штаб, не…
– А потому, Маша, – вздохнул Михаил, – что в нашей работе и вообще на войне редко бывает так, как нам хочется, или так, как мы привыкли. Война диктует свои правила, работа в разведке тоже. Отвыкайте от шаблонов и начинайте привыкать к импровизации в каждом шаге. На привычках сгорает много разведчиков. И еще больше на стандартности мышления. Учитесь мыслить нестандартно.
– Вы мой командир?
– Нет, я такой же член группы, как и вы. Мне приказано познакомиться с вами и подготовить к работе, объяснить суть задания. И еще, мы с вами вместе переходим линию фронта. И не беспокойтесь, я прекрасно знаю, что такое субординация. Разумеется, мы сейчас здесь не будем ничего обсуждать, разве что погоду. Официальный приказ вы получите от своего командования, как и положено по уставу. А мне просто захотелось узнать вас немного в неофициальной обстановке.
Из-за трибун показался молодой солдат в очках с толстыми стеклами. Щурясь на солнце и приложив руку «козырьком» к глазам, он нашел Марию и Сосновского и побежал к ним неумелой трусцой.
– Товарищ Селиверстова, вас срочно к командиру бригады! – выпалил боец.
Михаил многозначительно развел руками: ну вот, о чем я вам и говорил.
Стиснув зубы, собрав в кулак свою волю, Шелестов спускался к камерам внутренней тюрьмы на Лубянке. В кабинетах арестованных допрашивать было запрещено. Для этого была оборудована комната допросов. Это Максим тоже хорошо помнил. Приказать доставить к нему в кабинет арестованного мог только Берия, иногда Платов, но и они этого, насколько знал Шелестов, тоже не делали. Психологическое давление должно быть постоянным. Сколько допросов прошел сам Шелестов, сколько их вынесли члены его группы: Буторин, Коган, Сосновский…
«Ты разведчик, соберись», – требовал от себя Максим, понимая, что сейчас нужна ясная холодная голова. От того, с какими данными группа перейдет линию фронта, насколько полученная информация будет полной и точной, зависит не просто успех операции, но и жизнь членов группы. Сейчас война, требуется особая бдительность, необходима самая тщательная проверка всех и каждого. Самое малое упущение, слабина может стоить десятков и сотен жизней разведчиков и тысяч жизней солдат на передовой. Нет права сейчас на жалость и слюнтяйство. Каждый проступок будет иметь последствия. Невиновные все равно будут оправданы, но это еще нужно доказать.
Эти мысли помогали сохранять спокойствие и хладнокровие, но стоило перенести их на себя, на то, что испытано на собственной шкуре, – и хладнокровия уже не хватало.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Сопровождавший Шелестова сержант госбезопасности остановился возле двери допросной комнаты.
– Если будет нужна помощь или когда закончите, нажмите кнопку под крышкой стола.
Максим кивнул и вошел.
Арестованный сидел на табурете посреди комнаты. До боли знакомая картина. Человек в изодранной окровавленной рубахе сидит на стуле прямо и смотрит точно перед собой. Так приказано. Руки скованы за спиной наручниками. За столом охранник, вскочивший сразу, как только Шелестов вошел.
