Александр Александрович Тамоников
Холодная акватория
© Тамоников А.А., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Глава 1
Строительство оборонительного района велось и днем и ночью. Но к началу наступления фашистов на Новороссийск закончить работы и завершить оснащение всех огневых точек и позиций так и не удалось. Уже шли бои, а войска оборонительного района с помощью местных жителей продолжали строительные работы. Войска держались на передовом рубеже, который протянулся по левому берегу реки Кубань и находился в 40–60 километрах от города. Заканчивались работы на основном рубеже от Анапы до мыса Дооб. Много сил было брошено на создание тылового рубежа прикрытия на окраинах города.
Но силы были неравны. Враг бросил на город две пехотные и три кавалерийские дивизии. А все, чем располагало командование под Новороссийском, все, что удалось отвести с Тамани и Темрюка, не позволяло создать полноценной обороны. Немцы превосходили обороняющихся по численности своих войск почти в четыре раза.
Мощным ударом со стороны Краснодара враг оттеснил наши потрепанные в боях части к станице Крымской и за одни сутки вышел к передовым позициям Новороссийского оборонительного района. Несмотря на превосходство врага, войска 47-й армии и части морской пехоты остановили гитлеровцев, не дав им прорваться к городу. Но фашисты перебросили дополнительные силы с туапсинского направления и нанесли сокрушительный удар в районе Анапы, заставив наши войска отступить. В районе Темрюка, Варениковской и Красного Октября отрезанными от основных сил оказались части морской пехоты. Командование запретило отступать и приказывало держаться до последней возможности, сковывая силы врага.
Но в ночь на 10 сентября враг все же занял Новороссийск. К этому времени Новороссийская военно-морская база была уже переведена в Геленджик. Из самого города удалось частично эвакуировать оборудование и запасы готовой продукции нескольких заводов. В том числе чудом удалось эвакуировать оборудование и материалы Научно-исследовательского центра гидромеханики.
Заведующий «Лабораторией-28» профессор Горобецкий стоял посреди своего кабинета с черными от копоти руками и просматривал бумаги. Рядом стояло большое жестяное ведро, в котором горел огонь. Десятки документов, чертежей уже были брошены в костер. Кроме уже отправленных архивов, лабораторных образцов, оставался еще личный архив профессора и переписка. Все, что не поместится в черный портфель с двумя металлическими замками, должно сгореть. Нет уже возможности выносить и грузить коробки, ящики, не осталось машин и почти не осталось сотрудников в здании. Эдуард Васильевич Горобецкий, как капитан терпящего бедствие корабля, намеревался покинуть лабораторию последним. Убедившись, что врагу не останется ничего.
В здании еще были слышны чьи-то шаги, хлопали двери. Со звоном разбилось и полетело на улицу стекло. Канонада раздавалась уже совсем близко. За сегодняшний день дважды налетала вражеская авиация. Люди выбегали из домов и смотрели, как несколько советских истребителей пытались остановить армаду немецких бомбардировщиков.
Бомбы падали на окраине города и в порту. На дороге горела машина, где-то ржала раненая лошадь. По улицам разбросаны вещи, поломанные повозки и тележки. Кто мог, уходил из города вместе с предприятиями, остальные пробирались к родным и близким южнее по побережью.
Но у многих такой возможности не было, они с тоской, злобой и страхом смотрели на эвакуирующихся. Никто не знал, что их ждет, когда отступят части Красной армии. Никто не знал, удастся ли удержать город.
Эдуард Васильевич знал, что по городу ползут самые страшные слухи. Немцы войдут и начнут расстреливать коммунистов и тех, кто поддерживал советскую власть.
Но не это сейчас волновало профессора Горобецкого. До сих пор не вернулся в бухту катер «Катран». Связь с судном прервалась пять часов назад. На борту кроме экипажа находились сотрудники лаборатории, проводившие испытания секретной торпеды, которую разрабатывал НИЦ гидромеханики, и в частности «Лаборатория-28». Самым главным было то, что лаборатория не могла вывезти экспериментальный образец, который находился на испытаниях в море.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Лида! – снова крикнул профессор, не отрывая взгляда от бумаг, которые посматривал, сминал и бросал в огонь. – Лида!
– Да, Эдуард Васильевич! – раскрасневшаяся от волнения, растрепанная молодая женщина вбежала в кабинет.
– Лида, где «Катран»? Что известно? Где, в конце концов, Белохвостов?
– Я здесь, – мягко отстранив секретаршу, в кабинет вошел грузный лысеющий мужчина. – Нет связи. У нас батарея села, а связисты уже уехали. Я попытался с моряками связаться, с комендантом порта, но там такое творится… Я же не могу открытым текстом запрашивать, не видел ли кто наш катер с секретным образцом на борту. Помогите, дело государственное…
– Николай Кондратьевич! – Профессор замер на месте и с недоумением посмотрел на сотрудника. – Вы соображаете, что вы говорите? У нас секретный образец черт знает где, а мы не можем ждать и должны уехать. Вы руководитель испытаний, вы должны все обо всем знать. Вы должны были еще пять часов назад поднять весь гарнизон, НКВД, моряков, черта лысого, но найти «Катран». Найти и эвакуировать изделие. Это наш последний образец, самый совершенный! Ничего не хочу слышать! Срочно найти «Катран»! Вы понимаете, что мы с вами под расстрел пойдем из-за потери образца?
Белохвостов закивал головой и попятился. Он еще никогда не видел заведующего лабораторией в таком состоянии. Профессор Горобецкий был человеком выдержанным, прекрасным ученым, хладнокровным интеллектуалом. Проводя эксперименты или готовя теоретическую базу, он всегда был сдержан, не опускался до бесконечных споров, всегда находил изящное научное и техническое решение. И вот сейчас… Белохвостов кивал, глядя на профессора со страхом. Как война людей меняет, как калечит…
Продолжая рвать и бросать в огонь бумаги, Горобецкий прислушивался к грохоту орудийных выстрелов, бесконечной дроби ружейной и пулеметной стрельбы. «Неужели враг войдет в город?»
Ученый не сразу услышал женский крик. Когда в кабинет вбежала Лида с сумасшедшими глазами, профессор, наверное, впервые в жизни испугался очень сильно. Эдуард Васильевич всегда умел находить выход из любого положения, из любой ситуации, всегда верил в силу власти, армии и милиции. Ничто не могло его вывести из равновесия, и вот…
– Что? – сорвавшись на фальцет, спросил Горобецкий.
– Белохвостов… там, – глотая слезы, секретарша бессмысленно тыкала рукой куда-то за свою спину.
– Да что случилось? – почти закричал профессор, догадываясь, что грянула еще одна беда.
– Николай Кондратьевич… Там… застрелился!
Горобецкий смотрел на женщину и не замечал, что из его похолодевших рук на пол валятся бумаги. Сейчас он осознавал только то, что за все теперь отвечать придется ему одному, его все бросили. И даже Белохвостов. Как он мог? В такую минуту…
Шелестова привезли на Лубянскую площадь в три часа ночи. Проезжая через затемненный город, глядя из окна машины на темную массу кремлевских стен, на пустой в ночное время Александровский сад, Максим думал о том, сколько еще впереди горя и страданий. Тяжелый 1941 год, полный непонимания и отчаяния, позади, но вот наступление фашистов приостановлено, вот уже отбросили их полчища от Москвы. Дорогой ценой, но отбросили. И как вздохнул народ! Ведь смогли же – целую армию осилили! И снова появилась надежда в глазах людей, вера появилась! Напряжением сил всего народа и каждого человека в отдельности куется победа. Раскручивается тяжелый маховик, с неимоверными усилиями раскручивается. И когда раскрутится, его уже будет не остановить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Когда машина выехала на Лубянскую площадь, внутри шевельнулось что-то животное, холодное. Сразу нахлынули воспоминания о проведенных здесь месяцах, о допросах, о чувстве безысходности и отчаяния, которого он никому не показывал. Только сам Максим знал, чего ему стоило тогда выжить.
