Комната, в которой миссис Пик в конце концов разместила гостя, находилась на самом последнем этаже дома, в конце узкого короткого коридорчика, оканчивавшегося дверью на чердак. «На тот момент подобное расположение вовсе не казалось нелепым», сказал мне мистер Крамм, когда мы смотрели по сторонам, сидя на скамейке, в парке пасмурным утром, в начале весны. Я заметил, что такие ошибочные суждения не были редкостью, если касались ночлежного дома миссис Пик, во всяком случае такая ходила молва в то время, когда я жил в городе у северной границы.
Когда они достигли верхнего этажа, сообщил мне Крамм, миссис Пик поставила лампу, которую несла, на небольшой столик, стоявший у последнего лестничного пролета. Затем она протянула руку и нажала небольшую кнопку, торчавшую на одной из стен, тем самым включив какие-то осветительные приборы, расположенные вдоль обеих стен. Освещение оставалось унылым — действенно унылым, как описал его Крамм — но помогло обнаружить обои с крайне плотным узором и еще более узорчатый ковер, покрывавший пол коридора, который с одной стороны заканчивался проходом на чердак, а с другой — комнатой, где коммерческому агенту предстояло провести ночь. Когда миссис Пик отперла дверь в комнату и нажала еще одну маленькую кнопку на стене, Крамм увидел, в сколь неоправданно тесную и аскетичную комнату его поселили, подумал он, вспоминая очевидную просторность, или «мрачную роскошь», как он ее назвал, остального дома. Тем не менее, Крамм не стал протестовать (и даже не подумал об этом, подчеркнул он), и с молчаливой послушностью опустил чемодан на пол рядом с крохотной кроватью, у которой не было даже изголовья. «Ванная чуть ниже по коридору», сказала миссис Пик, прежде чем выйти из комнаты и закрыть за собою дверь. И в тишине той комнаты Крамм снова подумал, что слышит позвякивание колокольчиков где-то в глубине и темноте того огромного дома.
Хотя его день и был долгим, коммерческий агент не чувствовал ни толики утомленности, а возможно он в пал в психическое состояние, выходящее за пределы абсолютной усталости, как он сам предположил, когда мы сидели на скамейке в парке. Какое-то время он, не раздевшись, лежал на крохотной кровати и смотрел на потолок, поперек которого растянулось несколько пятен. В конце концов, его же разместили в комнате, находившейся прямо под крышей дома, которая, судя по всему, была худой и в ненастные дни и ночи спокойно пропускала на чердак дождь. Внезапно его мысли странным образом остановились на чердаке, вход на который находился в другом конце маленького коридорчика. Загадка старого чердака, прошептал Крамм, лежа на миниатюрной кровати в комнате на последнем этаже огромного дома окутывающих теней. Чем больше агента захватывал чердак с его загадками, тем яснее он ощущал совершенно не знакомые чувства и порывы. Он был путешествующим коммерческим агентом, которому необходимо было набраться сил перед новым днем, но думал он лишь о том, чтобы подняться с постели и пройти по слабо освещенному коридору к двери, ведшей на чердак мрачного дома миссис Пик. Если кто-то спросит, он скажет, что идет в ванную, убеждал себя мистер Крамм. Однако он миновал дверь в ванную и продолжил неумело красться к чердаку, дверь которого не была заперта.
Воздух внутри был приторный и спертый. Лунного света, проникавшего через маленькое восьмиугольное окошко, было достаточно, чтобы пройти через темный беспорядок чердака к лампочке, висевшей на толстом черном шнуре. Крамм потянулся и повернул небольшое колесико на цоколе. Теперь он смог рассмотреть окружавшие его сокровища и затрясся в возбуждении от вида своей находки. Он сказал мне, что чердак миссис Пик был похож на лавку костюмов или гардероб театра. Вокруг него был целый мир странных нарядов, выглядывавших из глубин огромных сундуков или висящих в тени высоких приоткрытых шкафов. Позднее он узнал, что все эти любопытные одежды по большей части были пережитками тех дней, когда миссис Пик была экзотической танцовщицей, а позднее предсказательницей, во вставных номерах всевозможных карнавалов. Крамм вспомнил, что на стенах чердака висело несколько поблекших плакатов, рекламировавших эти два периода жизни старой женщины. На одном из них была изображена танцующая девушка, стоявшая в пол-оборота среди вихря шелков, ее лицо было повернуто прочь от силуэтов голов в нижней части плаката, лысых макушек и котелков, изображавших зрителей. На другом плакате были темные, пристально смотрящие глаза с длинными тонкими ресницами. Над глазами змеевидными буквами были написаны слова: Владычица Судьбы. Под глазами такими же причудливым шрифтом было выведено: ЧЕГО ВЫ ИЗВОЛИТЕ?
Но кроме старых костюмов танцовщицы или таинственной предсказательницы, были там и другие наряды, другие костюмы. Они были разбросаны по всему чердаку — этому «раю старины», как окрестил его Крамм. Его руки тряслись от вида всевозможных причудливых одежд, валявшихся на полу или висящих на гардеробном зеркале, вычурные и клоунские облачения из дорогого бархата и яркого, броского атласа. Обшаривая этот безумный чердак-мир, Крамм наконец нашел то, что, сам того не понимая, искал. Он был на дне одного из самых больших сундуков — шутовской костюм с мягкими башмаками, загибающимися на носках, и двурогим колпаком, который позвякивал колокольчиками, когда Крамм натягивал его себе на голову. Костюм, представлявший собой дикую мешанину из цветных тканей, идеально подошел, когда он снял с себя всю одежду, которую носил, будучи коммерческим агентом. Посмотрев в зеркало, Крамм заметил, что концы колпака напоминали рожки улитки, с тем только отличием, что болтались туда-сюда, когда он вертел головой, чтобы колокольчики звенели. Бубенчики были также пришиты на кончиках загнутых носков его башмаков и висели то здесь, то там по всему костюму арлекина. Крамм заставил позвякивать их все, объяснил он мне, начав скакать перед зеркалом гардероба, не узнавая себя в отражавшемся человеке, настолько глубоко он погрузился в мир неизведанных чувств и порывов. Он полностью перестал сознавать, что был путешествующим коммерческим агентом. Для него существовали лишь объятия шутовского наряда вокруг тела, позвякивание колокольчиков и ленивое лицо дурака в зеркале.
Через некоторое время он опустился лицом вниз на холодный деревянный пол чердака, сообщил мне Крамм, и лежал абсолютно неподвижно, изможденный удовольствием, которое нашел в том затхлом раю. Потом снова раздались звуки колокольчиков, хотя Крамм и не мог понять, откуда они доносились. Его тело продолжало недвижно лежать на полу в состоянии сонного паралича, но он все равно слышал звенящие колокольчики. Крамм подумал, что если бы он мог открыть глаза и перекатиться на спину, то наверняка увидел бы источник звука. Но вскоре он потерял всякую уверенность в этой идее, потому, что перестал ощущать собственное тело. Звук колокольчиков становился все громче и теперь звенел над самыми его ушами, хотя сам он и не был в состоянии повернуть голову, чтобы заставить звенеть бубенчики на концах его двурогого колпака. Затем он услышал голос: «Глаза открывай… сюрприз получай». И когда он открыл глаза, то, наконец, увидел свое лицо в зеркале: крошечное личико на крошечной головке дурака… а головка — на конце палки, похожей на жезл с полосками, как у карамельки, и палка зажата в деревянной руке миссис Пик. Она трясла полосатую палочку, как детскую погремушку, отчего колокольчики на крохотной головке Крамма безудержно звенели. Там же в зеркале он видел свое тело, все еще лежавшее, беспомощное и неподвижное, на чердачном полу. А в его сознании была только одна всепоглощающая мысль: быть головой на палочке в деревянной руке миссис Пик. Вечно… вечно.
Проснувшись на следующее утро, Крамм услышал стук дождя о крышу прямо над комнатой, где он, полностью одетый, лежал на кровати. Миссис Пик осторожно трясла его своей настоящей рукой, приговаривая: «Проснитесь, мистер Крамм. Уже поздно и вам пора в путь. Вас ждут дела за границей». Крамм хотел было там же напрямик спросить старую женщину о, как он сказал мне, «приключении на чердаке». Но резкие, деловитые манеры миссис Пик и ее совершенно обыденный тон дали ему понять, что любые расспросы будут бесполезными. Во всяком случае, он побоялся, что может испортить отношения с миссис Пик, если открыто заговорит с ней о столь любопытной теме. Вскоре он уже стоял с чемоданом в руке у порога этого необъятного дома, задержавшись на миг, чтобы еще раз взглянуть на густо накрашенное лицо миссис Пик и, мельком, на ее свободно висящую искусственную руку.
«Смогу я снова остановиться у вас?», спросил Крамм.
«Как пожелаете», ответила миссис Пик, открывая дверь перед отъезжающим гостем.
Выйдя на крыльцо, Крамм обернулся кругом и спросил: «А можно мне будет ту же комнату?»
Однако миссис Пик уже закрыла дверь и ее ответом, если это, конечно, ответ, было лишь тихое позвякивание колокольчиков.
