— О черноокая! — воскликнул хитрец. — Дозволь мне вымолвить несколько слов не опасаясь твоего гнева.
— Говори, а прогневаюсь я или нет, ты узнаешь после, — ответила княгиня.
Только этого и надо было торговцу. Он заговорил еще льстивее и слаще:
— Могу ли я говорить лучше, чем зеркало, что ты держишь в руке? Молва о твоей красоте достигла ушей Царя Царей, великого Шапура. Сотня чернокудрых красавиц с подобными звездам очами украшают его гарем. Но ни одна из них не сравнится с тобой, чей лик подобен полной луне, а стан тонок как кипарис. Сердце царя Шапура воспылало любовью к тебе, несравненная Джангюлюм!
— Ах, ты, дерзкий толстяк! — воскликнула княгиня. — Твои пятки ответят под палками моих слуг за то, что твой язык посмел сказать такие слова жене моего мужа!
— О, змеекосая Джангюлюм, — отвечал хитрец, нимало не испугавшись. Ум его был остер и глаза наблюдательны. Он знал уже, что женщина гневается не так сильно, как хочет показать. — Кто твой муж рядом с Царем Царей? Всего лишь князь небольшой крепости! Может ли он окружить твою красоту теми богатствами, которых она заслуживает как рубин — золотой оправы? Велик ли почет быть его женой? Да и долго ли будешь ты получать даже эти малые почести? Сегодня ты — княгиня, а завтра тебя повлекут закованной рабыней на невольничий базар! Воистину жене пограничного князя жить так же спокойно, как человеку, что спит рядом с логовищем льва!
— Ты говоришь правду, — со вздохом молвила княгиня.
— Твоя судьба в твоих руках, о, несравненная! Только пожелай — ты станешь первой женой в гареме Царя Царей! Другие жены будут угождать тебе! Царь Шапур созовет лучших поэтов и велит им воспеть твою красоту! Ноги твои будут ступать только по шитым золотом тканям! Пожелай — и ты покинешь эту крепость как жемчужина покидает невзрачную раковину и засияешь в лучах любви великого Шапура!
— Нет, одного желания мало, — печально сказала княгиня. — Мой муж не отдаст меня, даже если царь предложит ему в обмен отступить от границ Наири!
— Ответь любовью на любовь Царя Царей и твое сердце подскажет тебе, что делать, чтобы поскорей попасть в его гарем, о, сладостная Джангюлюм! А сейчас позволь мне удалиться. А эти украшения прими все как знак расположения великого Шапура, пославшего меня к тебе в далекий путь чтобы сказать тебе о его любви.
С этими словами хитрец, низко кланяясь, покинул княгинины покои. Он был доволен. Он знал, что тщеславие женщины страшнее змеиного яда.
А княгиня осталась сидеть над украшениями. Но теперь она даже не смотрела на них.
Минуло два дня. Утих шум работ. Крепость стояла, как человек, застывший с натянутой тетивой в ожидании броска зверя.
Намертво затворились могучие ворота. Блеском стрел и дротиков ощетинились бойницы.
Ждали люди. Ждали горы — окаменевшие древние великаны, повидавшие многие сотни людских войн.
Рассвет третьего дня донес слабый шум, напоминающий реку, бегущую по камням. Шло персидское войско. Шум опередил его на несколько часов, как тень забегает впереди человека.
Но вот в солнечных лучах заблестел металл. Сверкали шлемы и щиты, доспехи и наконечники копий. Казалось, что по дороге вьется змея в золотой чешуе или течет река блестящего металла. По колено в этой реке тяжело ступали слоны. На шее каждого слона сидел человечек-погонщик с бронзовым длинным кайлом в руке. На спине слон нес нарядную беседку, в которой сидели вооруженные люди.
Звенел металл, ржали кони, стучали по камням колеса повозок. И вот, когда стали слышны голоса и видны черные бороды персов, река войны подступила к каменной плотине.
Так началась осада крепости.
Прошло несколько дней прежде, чем персы решились на первый штурм. Вся жизнь переменилась, и дети привыкли к этой перемене быстрее взрослых. Внизу, там, где прежде только белели камни и шелестели травы, да тянул ветви кустарник, раскинулись теперь яркие шатры. Ржали резвые кони, всадники как бы дразня обитателей крепости состязались в ловкости. Дымились походные костры — их было столько, что по ночам сама темнота казалась расцветшей алыми цветами. А по утрам лучи солнца не могли наиграться с блестящим металлом. Иногда меткая стрела со стен доставала конного или пешего, дерзнувшего подступиться слишком близко. И тогда маленький человечек валился на землю, смешно раскидывая руки.
Что и говорить, мальчишкам нравилась эта веселая жизнь! Нравилось наблюдать за медлительными могучими слонами — чего бы не отдал, чтобы прокатиться на таком! — нравилось бряцанье оружия на каждом шагу, нравилось, похваляясь друг перед другом, кидать камешки в сторону вражьего лагеря.
Весело жилось и девочке Манушак. Хоть старухе вдове и хватало дел втрое больше обычного, она отчего-то не гнала девочку прочь. Наоборот:
— Разотри-ка в ступке эти коренья, Манушак!
— Хорошо, тетушка!
— Добавь этой травы, девочка!
— Сделаю, тетушка!
— А теперь гляди — траву я кладу так, чтоб было ее вдвое больше, чем кореньев. Размешаем мы это с топленым жиром. Мазь эту надо накладывать, когда рана нагноится. А эту кору мы толчем и вымачиваем в свежей воде. Ее клади на свежую рану, чтобы остановить кровь. Запомнила?
— Запомнила, тетушка!
Хоть бы каждый год сидеть в осаде!
И только когда упал рядом с размозженной камнеметом головой первый воин, когда донеслись снизу тяжелые гулкие удары тарана в ворота, когда совсем близко из-под стен донеслась крикливая незнакомая речь, переходя в крики под каменным дождем — только тогда детям стало страшно.
Но персы отступили быстро, словно первый штурм был не всерьез. Царь Шапур отправил посла, предлагая осажденным сдаться. Но не словами ответили осажденные, что не желают говорить о позорном деле: со стены упала голова посла.
И вновь наступили дни затишья.
Возлежа на коврах в своем лазурном шатре шитом золотыми цветами, царь Шапур слушал склонившего перед ним колени хитреца.
— Я посажу тебя на кол, если ты ошибся. Верно ли, что в крепости нет своей воды?
— О, Великий из Великих, от чьей поступи содрогается Вселенная! — трепеща, отвечал толстяк. Я провел в крепости более суток, и не было места, где я не попросил бы напиться! Мне ни разу не дали холодной воды! Всякий раз вода была такой, как если бы хранилась какое-то время в кувшине. Осла моего я поил из корыта для скота, в которое воду также приносили и подливали. Возможно, их запасы обильны. Но из источника, что близ крепости, теперь поим своих лошадей мы. Рано или поздно к ним придет жажда.
— Я не стал бы тратить времени, если б не рассчитывал на это, — угрюмо произнес царь. — Но лучше пожертвовать временем, чем людьми. Хорошо ли ты говорил с той женщиной?
— Я поливал цветок ее тщеславия водой лести, о, Великий, — отвечал хитрец. — Но не прогневайся на своего раба — я не отвечаю за всходы. Ты решил ждать, о, мудрейший! Время покажет все.
А мальчик Тигран тем временем стоял у княжеских кладовых, глядя, как слуги выносят из них пустые бурдюки и складывают на землю.
— Для чего так много бурдюков? — спросил он подошедшего молодого воина по имени Давид.
— Для воды, глупый! — рассмеялся тот, показав белые зубы. — В другое время я предпочел бы наполнить их веселым вином, но иной раз случается в жизни так, что вода слаще и крепче вина.
— А как же наполнят бурдюки? — недоверчиво спросил мальчик. — Вокруг наших родников — персидский лагерь.
— Много будешь знать, скоро старым станешь, — вновь рассмеялся воин. — Тебе-то хорошо, спи себе всю ночь да сны смотри! А мне водоносом работать — самое дело для вояки! Ну да ничего — завтра поутру попьем свежей водички, а не той затхлой, что пили все последние дни.
С этими словами воин взвалил себе на плечо два больших бурдюка. Разбирали бурдюки и другие воины.
— Что сказал бдешх? — спросил один другого. — Выходим по-полуночи?
— В полночь ровно. Путь неблизкий.
Видя, что на него больше никто не обращает внимания, Тигран пошел к дому вдовы, где жил с начала осады. Уже смеркалось, но мальчик совсем не хотел спать. Все мысли его были заняты тем, что воины готовились делать вылазку за водой. Уж кто-кто, а Тигран, выросший в крепости, прекрасно знал, что своей воды в ней не было. Женщины всегда ходили к родникам близ ворот, откуда носили ее в больших кувшинах на голове. Воины собрались выступать в темноте. Неужели они надеются запастись водой незамеченными? Нет, этого не может быть, вокруг родников выставлены вражеские часовые. Или одни будут набирать воду, а другие — отражать врага? Сколько же тогда погибнет народу!
