Этим худатским провалом в значительной степени объяснялось мое стремление во что бы то ни стало попасть зимой на Всесоюзные курсы по подготовке судей. Мне не удалось добиться командировки. И я поехал в Москву на свой страх и риск.
Николай Гаврилович Латышев был немало удивлен неожиданному, «внеплановому» слушателю. А я сбивчиво и горячо объяснял ему, почему так рвусь учиться, что судейство удерживает меня в любимом деле жизни — футболе. Так или иначе, но Латышев внял моим доводам. Я вошел в аудиторию курсов вместе со своими маститыми коллегами.
В 1952 году я сделал еще один шаг вперед. Меня назначили судьей на линии в матчах на первенство Советского Союза.
Наученный горьким опытом, я уже не задирал носа. Выполняя дружеские наставления Латышева, я для практики почти ежедневно судил игры уличных и дворовых команд, разбирая потом вместе с ребятишками самые интересные и сложные ситуации. Надо было видеть, с каким жаром обсуждали они непростые проблемы судейства, нередко с успехом подсказывая мне линию поведения арбитра в том или другом эпизоде. Не вызывало споров только одно: рефери всегда и во всем должен быть объективным.
Незаметно минул год. Я отсудил немало матчей. Азербайджанская коллегия судей присвоила мне республиканскую категорию и выдвинула мою кандидатуру на обслуживание первенства страны. С плохо скрываемым нетерпением ждал я ответа из Москвы. И когда он пришел, я поначалу даже не поверил. Снова и снова перечитывал я свою фамилию в коротком судейском списке.
Лиха беда начало
Дебют мой проходил в Тбилиси, где встречались коллективы армейских клубов хозяев поля и Ташкента. В ночь перед игрой я долго не мог уснуть.
Днем же я, как ни странно, чувствовал себя довольно бодро. Правда, незадолго до игры испытал нечто вроде предстартовой лихорадки, но это было вполне понятное волнение, знакомое каждому спортсмену.
С первых же минут на поле развернулась упорная борьба. И я тщательно следил, чтобы она не выходила за рамки правил. Мне это удалось. И вскоре я почувствовал, что судить стало легче, — игроки признали мои решения авторитетными.
Не вызвал споров на поле и назначенный мною одиннадцатиметровый в ворота тбилисцев. Я вынужден был прибегнуть к такой крайней мере из-за того, что защитник хозяев, ухватившись за майку центрфорварда ташкентцев, задержал его в своей штрафной площади. Кстати, гол, забитый с пенальти, определил исход напряженного поединка.
Теперь настал черед новых волнений. Какую оценку вынесет мне просмотровая комиссия? Что возьмет верх — огорчение за проигрыш «своей» команды или объективность? Томили меня долго. Наконец председатель комиссии судья всесоюзной категории Кравченко поздравил меня с успешным началом и объявил оценку — «отлично»!
В этой связи мне хочется сказать несколько слов по поводу бытующего у некоторой части арбитров представления о «вынужденном» либерализме по отношению к хозяевам поля.
Я не могу согласиться с такой точкой зрения. Твердость судьи, уверенного в своей правоте, на поверку всегда оборачивается укреплением авторитета, укреплением доверия со стороны клубов. И напротив, арбитры, идущие у кого-либо на поводу, как правило, быстро теряют уважение. Вот почему мне кажется, дело не столько в оздоровлении обстановки, сколько в воспитании у судей таких качеств, как непредвзятость, объективность, умение отстоять свою трактовку игрового эпизода…
Спустя некоторое время после матча в Тбилиси я получил сообщение, что мне поручено провести в Баку международную встречу «Нефтяник» — сборная Эфиопии. Еще перед началом состязания я испытывал неуверенность: поймут ли мою жестикуляцию зарубежные игроки?
Поединок показал, что опасения мои были не напрасными. Несмотря на то что каждый свисток я сопровождал выразительной жестикуляцией, эфиопские футболисты, казалось, не хотели меня понимать, всячески демонстрируя свое недовольство судейством. Не понимая, чем вызвана эта реакция, я сразу растерялся, допустил несколько небольших ошибок, что еще больше усугубило положение. Чувствовалось, назревает взрыв. И ждать себя он не заставил.
Вратарь бакинцев Чингиз Исмайлов спокойно выходил на навесную передачу. В этот момент нападающий соперников, оттолкнув голкипера, завладел мячом и послал его в ворота. Я, разумеется, не засчитал гола. Эфиопские футболисты организовали на поле настоящий митинг, пытаясь заставить меня изменить свое решение. Действовали они с подлинным африканским темпераментом, но я все же выдержал характер. И когда страсти немного улеглись, я с грехом пополам довел матч до конца.
В последующие годы я не раз возвращался мыслями к своему первому международному состязанию. Это было для меня, молодого арбитра, чрезвычайно важно, ибо проблема взаимоотношений судьи и игроков одна из самых кардинальных в современном футболе.
Плохо, когда судья на поле сам по себе, а игроки сами по себе. Показательным в этом отношении было состязание между «Нефтяником» и сталинградским «Трактором» в 1952 году, которое проводил довольно опытный куйбышевский арбитр.
Судья сухо, без замечаний, я бы даже рискнул заметить — равнодушно фиксировал нарушения, назначал штрафные и свободные удары. Словом, искренней заинтересованности в том, чтобы состязание проходило корректно, со стороны рефери не замечалось. Как-то незаметно футболисты распоясались, и арбитру так и не удалось вернуть игру в нормальное русло.
Также плохо, когда судья, не учитывая эмоционального напряжения матча, возбужденности игроков, ограничивается небрежной, а порой даже пренебрежительной мотивировкой своих поступков. Я помню, как во время очень упорного поединка «Нефтяника» с «Локомотивом» (Москва) ереванский судья Едигарян объяснял игрокам свои решения весьма неполно, а порой даже в оскорбительном тоне. В результате во время очередной остановки игры оба капитана с довольно угрожающим видом бросились к арбитру за разъяснением. Едигарян не нашел ничего лучшего, чем грубо оттолкнуть их.
На заседании просмотровой комиссии я спросил Едигаряна, чем объяснить его поступок.
— Если бы я их не оттолкнул, они бы подняли на меня руку, — ответил Едигарян.
Комментарии тут, мне кажется, излишни. С такими представлениями о поведении рефери на поле вряд ли можно успешно обслуживать серьезные состязания.
А в чем же была моя ошибка? Ведь в матче со сборной Эфиопии я старательно сопровождал жестом каждый свисток. Однако именно это усердие и было излишним. Древняя азербайджанская поговорка гласит: «Ты сказал один раз — я поверил, повторил второй раз — начал сомневаться, повторил третий раз — я подумал, что это ложь».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
