Пятница. 20. Сей час получил твою грамоточку от, бог весть, которого числа. Что скажешь ты, что скажите Вы о французских делах? Бери, чорт его бери; но плохо то, что всё обрывается на свободу. Уже подали три проэкта законов, из коих два подкапываются под самое здание общественных вольностей, угрожая свободе личной и свободе мысли. Заварится каша. Опять заведутся Конгресы, эти кузницы оков народных: цари станут на стороже, народы потерпят, да и выдут из терпения: а нам всё не легче будет. Власть любит generализировать и там, где идет дело о мере частной, принимать меры общие. Вот и мое Прадтовское пророчество. Я о Франции плачу, как о родной. Ей, все друзья свободы, вверили надежды свои в рост: боже сохрани, от второго банкрутства. Если и тут опытность не была в прок, то где же искать государственной мудрости на земле? Куда девать упования свои на преобразование России? Теперь у нас ни калачом не выманить конституции в России: разве придется отъискивать ее собаками? Какие получаете Вы французские листы? В l'Indépendant, который посылается Вельяшеву — la chaussée[22], всё это дело и последствия рассказаны хорошо. Что говорит об этом Капо, и как принято было известие двором? — Мой немец не Якоби, а Якоб, в Петербурге не был и выписан сюда из Германии в профессоры греческого языка. С ним читать приятно, он человек молодый. Отъискал ли ты мое тряпье во 2-м Благонамеренном? Этот народ не умеет никак продавать товар лицом. Как можно разом бухнуть всё в одну книжку? и на мою долю всегда падают опечатки. Что сделал ты с моими тремя последними баснями? Ты, кажется, хотел их отдать Измайлову. Неужели и на них наложил Яценко лапу? Пуще всего Библию и перевод Евангелия!!! [23] А затем простипрощай. Если встретишь Меньщикова, скажи ему, что ответ его ожидается с нетерпением. Что делает Жуковский? Что ты заупрямился и не отвечаешь мне на вопрос: едут ли они в Берлин, и будет ли он проводником?

Братьям мой сердечный поклон.

Поручи дружбе любезного почт-директора два мои письма в Москву и поблагодари за строки, при доставлении письма от брата. Книги пришлю. Если на Сына не подписался, то не нужно.

Библию и Евангелие русское пуще всего.

Вот Сыну.

Пусть остряков союзных тупостьГотовит на меня свой нож:Против меня глупцы! так что ж?Да за меня их глупость.

12. П. А. Вяземскому. 28 марта 1820 г. Петербург. (Отрывок)

Deux grands auteurs, les héros du ParnasseSont par le monde et choyés et chéris.En vain leur Muse et détonne et grimace,Des Visigoths ils sont les favoris.Certain Quidam distinguant leurs écritsDe ces Messieurs nous désigne la place.L'un est, dit-il, le chantre du Midi,L'autre du Nord. Touchez là. C'est bien dit:Tant l'un est sec! et tant l'autre est de glace! [24]

Поэма моя на исходе — думаю кончить [25] последнюю песнь на этих днях. Она мне надоела — потому и не присылаю тебе отрывков.

Св.[ерчок] Пушкин. 1820 28 март.

13. П. А. Вяземскому. Около (не позднее) 21 апреля 1820 г. Петербург.

Я читал моему Преображенскому приятелю — несколько строк, тобою мне написанных в письме к Тургеневу, и поздравил его с счастливым испражнением пиров Гомеровых. Он отвечал, что [--] твое, а не его. Желательно, чтоб дело на этом остановилось — он кажется боится твоей сатирической палицы; твои первые четыре стиха на счет его в послании к Дмитриеву — прекрасны; остальные, нужные для пояснения личности, слабы и холодны — и, дружба в сторону, Катенин стоит чего-нибудь получше и позлее. Он опоздал родиться — и своим характером и образом мыслей, весь принадлежит 18 столетию. В нем [26] та же авторская спесь, те же литературные сплетни и интриги, как и в прославленном веке философии. Тогда ссора Фрерона и Вольтера занимала Европу, но теперь этим не удивишь; что ни говори, век наш не век поэтов — жалеть кажется нечего — а всё — таки жаль. Круг поэтов делается час от часу теснее — скоро мы будем принуждены, по недостатку слушателей, читать свои стихи друг другу на ухо. — И то хорошо. Покаместь присылай нам своих стихов; они пленительны и оживительны — Первый снег прелесть; Уныние — прелестнее. Читал ли ты последние произведения Жуковского, в бозе почивающего? слышал ты его Голос с того света — и что ты об нем думаешь? Петербург душен для поэта. Я жажду краев чужих; авось полуденный воздух оживит мою душу. Поэму свою я кончил. И только последний, т. е. окончательный, [27] стих ее принес мне истинное удовольствие. Ты прочтешь отрывки [ее] в журналах, а получишь ее уже напечатанную — она так мне надоела, что не могу решиться переписывать ее клочками для тебя. — Письмо мое скучно, потому что с тех пор, как я сделался историческим лицом для сплетниц С[анк]т Петербурга, я глупею и старею не неделями, а часами. Прости. Отвечай мне — пожалуйста — я очень рад, что придрался к переписке.

Пушкин.

14. П. А. Вяземский — Пушкину. 30 апреля 1820 г. Варшава.

30-го маия. [28]

Я очень рад, что тебе вздумалось написать ко мне: у меня есть до тебя дело. Сделай одолжение, высылай тот час по напечатании твою поэму и скажи мне, в каких местах подражал ты и кому. Я хочу придраться к тебе и сказать кое-что о поэзии, о нашей словесности, о писателях, читателях и прочее. Не забудь моей просьбы. Впрочем я очень жалею, что ты в письме своем мало говоришь о себе, а много о Катенине. Его ответ не удобопонятен: как быть моему [--] его испражнением? разве я ему в штаны [--]? Ты знаешь ли заклад Фокса. Он приятелю велел на себя [--] и приходит в беседу; все от вонючего убегают и говорят, что он [---]: заводят споры; бьются об заклад, Фокса раздевают, и противники хватаются за выложенные гвинеи. Извините, возражает Фокс, вот, кто мне [--], указывая на приятеля, и есть свидетели. — Но я о Катенине ни с кем не спорил и [--] свое держу про себя. Вот начало письма весьма [--]; но,

Благочестивых слов в душе признавши цену,Я каждому его смиренно отдаю.

Далее следую за твоим письмом, и то не о золоте приходится говорить: о стихах моих. Если ты непременно хочешь, чтобы стихи мои в послании к Дмитриеву метили на Катенина, то буде воля твоя; но признайся, что я не слыхал, чтобы он когда-нибудь унижал достоинства Державина или хотел пускаться писать басни: следственно на его долю выпадает один стих о Людмиле; жалею, что он не достойным образом разит — извини мне выражение — нахальство входить в рукопашный бой с Жуковским на поприще, ознаменованном блистательными его успехами. Тут уже идет не о личности, а о нравственном безобразии такого поступка; ибо не признавать превосходства Жуковского в урожае нынешних поэтов значит быть ослепленным завистью: здесь слепота глупости подозреваться не может. Еще окончательное слово: стихотворческого дарования, не говорю уже о поэтическом, в Катенине не признаю никакого; с Шаховским можно еще быть зуб за зуб: бой ровнее: он род удельного князя, который также при случае может напасть в расплох, и отразить его приносит некоторую честь. Каков он ни есть, а всё в наше время единственный комик. Бог душу мою видит; спроси у него, и он скажет, что ни за какие лица, а еще менее того за мою харю вступаться не буду; но, как есть честь, истинна, есть так же и изящность, которой должно служить верою и правдою и потому, где и как можно, изобличать тех, которые оскорбляют представителей ее. — Ну полно ли? уговор лучше денег: если ответ твой на мой ответ будет ответом на мой ответ, то не иметь тебе от меня ни ответа, ни привета. Я так отстал от русской словесности, то есть от ее житья-бытья, что дурные стихи меня уже не бесят; сохранил одно чувство сладострастия при чтении хороших. Сам пишу стихи полусонный и махинально: читать их здесь не кому, а ты сам ремесленник и знаешь, что следственно первейшего и главнейшего удовольствия я не имею; а стоять на ряду с к.[нязем] Цертелевым в Сыне Отечества под клеймом: Варшава, чести и прибыли большой нет.

Пиши ко мне о себе; о радостях и неудовольствиях своих, надеждах и предположениях. Пока у нас не будет журнала с нравственною и политическою целию, писать весело нельзя. Мы все переливаем из пустого в порожнее и играем в слова, как в бирюлки. Прости, мой искусный Бирюлкин. Обнимаю тебя от всего сердца.

15. H. И. Гнедичу. 17–19 апреля или 29 апреля — 4 мая 1820 г. Петербург.

Чедаев хотел меня видеть непременно — и просил отца прислать меня к нему как можно скорее… по счастию — тут и всё. — Дело шло о новых слухах, которые [29] нужно предупредить. Благодарю за участие — и беспокойство

Пушкин.

Адрес: Николаю Ивановичу Гнедичу.

16. Л. С. Пушкину. 24 сентября 1820 г. Кишинев.

Кишенев. 24 сент. 1820

Милый брат, я виноват перед твоею дружбою, постараюсь загладить вину мою длинным письмом и подробными рассказами. Начинаю с яиц Леды. Приехав в Екатеринославль, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку, по моему обыкновенью. Генерал Раевской, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашел меня в жидовской хате, в бреду, без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада. Сын его (ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные), сын его предложил мне путешествие к Кавказским водам, лекарь, который с ним ехал, обещал меня в дороге не уморить, Инзов благословил меня на счастливый путь — я лег в коляску больной; через неделю вылечился. 2 месяца жил я на Кавказе; воды мне были очень нужны и черезвычайно помогли, особенно серные горячие. Впроччем купался в теплых кисло-серных, в железных и в кислых холодных. Все эти целебные ключи находятся не в дальном расстояньи друг от друга, в последних отраслях Кавказских гор. Жалею, мой друг, что ты [не] со мною вместе не видал великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной. Кавказский край, знойная граница Азии — любопытен во всех [своих] отношениях. Ермолов наполнил его своим именем и благотворным гением. Дикие черкесы напуганы; древняя дерзость их исчезает. Дороги становятся час от часу безопаснее, многочисленные конвои — излишними. Должно надеяться, что эта завоеванная сторона, до сих пор не приносившая никакой существенной пользы России, скоро сблизит нас с персиянами безопасною торговлею, не будет нам преградою в будущих войнах — и, может быть, сбудется для нас химерической план Наполеона в рассуждении завоевания Индии. Видел я берега Кубани и сторожевые станицы — любовался нашими казаками. Вечно верьхом; вечно готовы драться; в вечной предосторожности! Ехал в виду неприязненных полей свободных, горских народов. Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка, с зажженным фитилем. Хотя черкесы нынче довольно смирны, но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа — они готовы напасть на известного русского генерала. И там, где бедный офицер безопасно скачет на перекладных, там высокопревосходительный легко может попасться на аркан какогонибудь чеченца. Ты понимаешь, как эта тень опасности нравится мечтательному воображению. Когда-нибудь прочту тебе мои замечания [об] на черноморских и донских казаков — теперь тебе не скажу об них ни слова. С полуострова Таманя, древнего Тмутараканского княжества, открылись мне берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь. Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы Пантикапеи, думал я — на ближней горе посереди кладбища увидел я груду камней, утесов, грубо высеченных — заметил несколько ступеней, дело рук человеческих. Гроб ли это, древнее ли основание башни — не знаю. За несколько верст остановились мы на Золотом холме. Ряды камней, ров, почти сравнившийся с землею — вот всё, что осталось от города Пантикапеи. Нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землею, насыпанной веками; какой-то француз прислан из Петербурга для разысканий — но ему недостает ни денег, ни сведений, как у нас обыкновенно водится. Из Керча приехали мы в Кефу, остановились у Броневского, человека почтенного по непорочной службе и по бедности. Теперь он под судом — и, подобно Старику Виргилия, разводит сад на берегу моря, не далеко от города. Виноград и миндаль составляют его доход. Он не [30] умный человек, но имеет большие сведения об Крыме, стороне важной и запущеной. Отсюда морем отправились мы мимо полуденных берегов Тавриды, в Юрзуф, где находилось семейство Раевского. Ночью на корабле написал я Элегию, которую тебе присылаю; отошли ее Гречу без подписи. Корабль плыл перед [31] горами, покрытыми тополами, виноградом, лаврами и. кипарисами; везде мелькали татарские селения; он остановился в виду Юрзуфа. Там прожил я три недели. Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посереди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою; снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года; человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества. Старший сын его будет более нежели известен. Все его дочери — прелесть, старшая — женщина необыкновенная. Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства; жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался — счастливое, полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение — горы, сады, море; друг мой, любимая моя надежда [есть] увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского. Будешь ли ты со мной? скоро ли соединимся? Теперь я один в пустынной для меня Молдавии. По крайней мере пиши ко мне — благодарю тебя за стихи; более благодарил бы тебя за прозу. Ради бога, почитай поэзию — доброй, умной старушкою, к которой можно иногда зайти, чтоб забыть на минуту сплетни, газеты и хлопоты жизни, повеселиться ее милым [32] болтаньем и сказками; но [не] влюбиться в нее — безрассудно. Михайло Орлов с восторгом повторяет —-- русским безвестную!.. я также. Прости, мой друг! Обнимаю тебя. Уведомь меня об наших. Всё ли еще они в деревне. Мне деньги нужны, нужны! Прости. Обними же за меня Кюхе[ль]б[екера] [33] и Дельв.[ига]. Видишь ли ты иногда молодого Молчанова? Пиши мне обо всей братьи. Пушкин.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 64

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Переписка 1815-1825 - Александр Пушкин бесплатно.

Похожие на Переписка 1815-1825 - Александр Пушкин книги

Князь Козловский - Петр Вяземский - Публицистика
Собрание сочинений. Том 2. Письма ко всем. Обращения к народу 1905-1908 - Валентин Павлович Свенцицкий - Публицистика / Религиоведение / Прочая религиозная литература
Искры. Подпольные историки Китая и их битва за будущее - Ian Johnson - Публицистика
Путешествие из Москвы в Петербург - Александр Пушкин - Публицистика
Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны - Яков Гордин - Публицистика
Рубикон - Павел Раста - Публицистика
В Маньчжурии - Василий Немирович-Данченко - Публицистика
Из речи о Федоре Васильевиче Чижове - Иван Аксаков - Публицистика
Не плачьте по ВУЗстрою. Записки комсомольского секретаря РТФ НЭТИ. Запись 11-я. 06.08.1988. Новосибирск - Сергей Иванович Заяшников - Биографии и Мемуары / Публицистика
Памяти А. Ф. Писемского - Петр Боборыкин - Публицистика

Оставить комментарий