Бабка сидит на первом сиденье маршрутки, слева, а дед – на самом последнем сиденье, справа. Она смотрит в свое окно, дед – в свое. И так, глядя каждый в свое окно, громко, через весь автобус друг с другом переговариваются. Так было и в тот раз.
Пока автобус набивался пассажирами, водитель включил радиоприемник. Из динамиков – местные «Новости». Что-то говорят про молочно-товарные фермы. (МТФ, МТФ…)
Бабка, глядя в свое окно на переднем сиденье:
– Мыкола, а шо цэ такэ: якэсь – ЭМ, ТЭ, ЭФ?
Тот, не отрывая взгляда от своего правого, самого заднего окна, отвечает:
– Настя, да ты – шо? Нэ знаешь, чи шо? Цэ, ж – МЭТЭХВЭ.
Бабка ему в ответ:
– А-а. Вон, оно – шо. МЭТЭХВЭ я знаю. Цэ – молочна хферма.
…Наконец, маршрутка заполняется пассажирами, отправляется и едет по улице Баха. Старики-хохлы, все также, каждый глядя в свое окно, но теперь уже еще громче, чтобы перекричать шум мотора и монотонный гул вполголоса переговаривающихся друг с другом пассажиров, как, ни в чем не бывало, ведут между собой «легкую» беседу:
– Мыкола. А яка це – вулыця? (Какая это улица?) – Спрашивает бабка.
– Так, цэ ж – Баха, Настя. – Дед отвечает.
– Баха?! А-а-а. Цэ, потому нас и трясэ так. Вин, як мы идымо (Вон, как мы едем): бах-бах-бах! Бах-бах-бах…
В автобусе – гомерический хохот.
Петралаш пятый. В переводе с меркенского
Эта история произошла со мной давно. Еще в 197… затертом году. Жил я тогда тоже в Киргизии. А родом, я – из села Мерке, что в Джамбулской области, Казахстана. (Зачем пишу – откуда родом, ниже станет ясно).
И вот, как-то поехал в Москву поступать в институт. Приехал. Началось все, как и обычно: нашел институт, сдал документы, переночевал на вокзале и пустился по Москве искать жилье на время вступительных экзаменов.
Как и положено, на дверях всех более-менее доступных в финансовом отношении гостиниц висела обычная для тех времен табличка: «Мест нет». В общежития было не пробиться. Но мир-то, не без добрых людей. Посоветовали: при «Доме колхозника» есть дешевенькая гостиница – всего рубль за ночь. Нашел я тот «Дом колхозника», оформился, каждое утро администраторше сдаю рубль, как положено и потихоньку сдаю экзамены. То бишь, поступаю.
Надо сказать, что в «Доме колхозника» колхозников, как таковых не было. Жили мы в больших – «на 12 коек» комнатах, где менялись только жильцы. Койки, тумбочки между ними, постель (если мне не изменяет память), оставались неизменными. Постоянными в нашей комнате были еще два жильца: молодой человек, лет эдак, 30–32, и узбек с чесноком (мешок у него был, вроде бы, всегда один и тот же, чеснок все время – другой). А молодой человек был «вечным студентом». Учился он, кажется, во втором по счету, или даже в третьем институте. (Были в то время и такие «чокнутые»). Да, чуть не забыл – еще два шахтера из Норильска. Приехали в Москву деньги «просаживать».
Но, что самое странное: мне, как выходцу из Средней Азии, это сразу бросилось в глаза – жизнь наша проходила, в основном, молчком. Никто никого ни о чем не спрашивал, ничего не рассказывал, а так: односложные, банальные фразы и все. Каждый вечер одно и то же: узбек ложился в кровать, не раздеваясь, «вечный студент», выпив свою неизменную бутылку кефира с булочкой, листал конспекты… Скучно.
И вот, накануне своего отъезда (не поступил, не сдал, завалился на иностранном), решил я всю эту братию в комнате «расшевелить». Подсчитал свои оставшиеся «финансы», купил «бормотухи», закуски простенькой. Решил по-нашему, по-азиатски, устроить, так сказать, небольшой дастархан («поляну»). Главное, ведь только начать…
…Потихоньку, потихоньку в комнате все расшевелились, разговорились, через время появилась откуда-то еще бормотуха. Потом еще. Словом, все как положено, по-человечески. Все наконец-то перезнакомились, расселись «по кучкам», подружились…
И вот тут, начинается самое интересное. Когда очередь дошла до меня (узбека, кстати, в тот день не было), на вопрос: «Откуда, ты?» Я возьми, да и ляпни сдуру:
– Из Меркенской АССР.
И, что самое странное, никто, кроме студента, даже и «ухом не повел» против такого подвоха. Ну, Меркенская, так Меркенская… АССР. А тот, как-то сразу сощурился, на лице появилось подобие глубокой мысли.
– А где это, Меркенская АССР? – Спросил он вдруг, через время, когда разговор был уже совсем на другую тему. Внимание всех, естественно, сконцентрировалось на нас.
– Как, где? – Отвечаю ему. – В Казахстане.
– В Казахстане?! – Он опять задумался. Потом снова дергает за рукав и опять за свое:
– Ну, Кара-Калпакскую АССР я знаю. А Меркенской – не знаю. Нет такой в Казахстане.
Меня и понесло:
– Как, нет? – Говорю. – Как, нет! Да, я сам – меркенец! Ну, маленький – мы народ. Ну, и что? Я же не виноват, что вы здесь и не слышали о такой нации. Вот, – говорю, – кто из вас знает, что на Кавказе есть нация кумыки?
Все только плечами пожали. (Откуда им знать про кумыков, если даже на Меркенскую АССР не среагировали). Только «студент» (Вот гад, а…), опять что-то призадумался.
«Ну, берегись!». – Думаю. И у меня само собой вырвалось, да еще с таким выражением:
– Бир эки, уч терт! Беш, алты!???!!! (Один два, три четыре! Пять, шесть!) – Это, я на своем родном, на меркенском, тебе отвечаю, – говорю им. (Фактически, же: или на казахском, или на киргизском).
Студент снова за свое:
– А что, ты сказал? Переведи.
Ну, что я мог ему ответить? Не скажу же, конкретно: один, два, три, четыре, пять, шесть. Но если нужен «перевод»? Пожалуйста:
– По-меркенски я сейчас сказал: «Живете здесь, гниете. И не хрена не знаете».
А потом, всеми правдами и неправдами я постарался увести разговор в другое русло. Студент тем временем сел на свою койку и долго черкал что-то карандашом в одной из своих тетрадей. Через время как-то боком придвинулся ко мне и, слегка запинаясь, промямлил:
– Я тут, набросал кое-что. Ты, уж извини. Напиши мне перевод, пожалуйста. С – меркенского. И сует мне свою тетрадку. А там: «Здравствуйте —», «До свидания —», «Давайте познакомимся —», «Как ваши дела? – », «Где вы живете? – » … И так далее, в том же духе. На целых четыре, или пять страниц. За мной дело не стало. И давай, я ему «перевод» записывать. Типа:
«Я хочу с вами подружиться. – Мен жынды жаман» (Я дурак плохой). «Как настроение? – Кутин жаксы?» (Задница хорошая?). «Есть ли у вас сестра? – Кыз бала чапан?» (Девочка, мальчик, казахская стеганая верхняя одежда?). И т. д. и т. п. в том же духе.
Все среднеазиатские матерные слова перебрал, что знал. Потом уже использовал: и «сут», и «ет», «ит», «бар», «жок», «билмеймен»… (и «молоко», и «мясо», «собака», «есть», «нет», «не понимаю»). А у него не кончаются и не кончаются фразы. Начал уже выдумывать всякую чушь, наподобие: «кемильды бемельды», «харатум маратум», «дамылда бурумда», «дастылгун бастылгун» и прочее, прочее.
Ну, откуда ж мне было знать, что этот проклятый студент за ночь… все наизусть выучит! Не успел я утром толком продрать глаза, а он уже:
– Кутин жаксы? (Задница хорошая?)
– Жаксы, жаксы, – отвечаю ему, а сам быстрее одеваюсь.
– Бахыт, рахат? (Счастье, удовольствие?)
Черт, его знает? Чего я ему накарябал на это, в своем «переводе». Но на всякий случай говорю:
– Ой, рахат!..
А тот, все не отстает:
– Азмас билмеймен, бала? (Немного я не понимаю, мальчик?)
О, господи!..
– Слушай, – говорю ему, – мне сейчас некогда. В институт надо бежать за документами. Завтра вечером мой поезд, надо успеть все. Ты, уж извини. Поговорим потом.
И быстро-быстро, давай сматываться. (Дался же этот умник мне на голову). Вечером пришел, как можно позже. Но не позже 23.00, как и положено. И только открыл дверь…
– О, бала! Кутин жаксы? (О, мальчик! Задница хорошая?) – Тут же, встретило меня на пороге. Да еще так игриво, приветливо.
А за ним, за студентом, стоял узбек. Сначала он смотрел в окно. Но при этих (!!!) словах студента голова узбека медленно повернулась в нашу сторону, брови поднялись, рот открылся…
– А-а-а, хм-м-м, – только и смог я ответить…
Все. Выдохся! Не могу больше! Не хватало, чтобы меня еще и в «голубизне» заподозрили. Я поднял руки:
– Сдаюсь… Короче, так. Все, что я вчера наплел здесь – полная чепуха. Нет никакой Меркенской АССР. Нет никаких меркенцев. Вернее, они – есть. Но – это не нация, не народность, а просто – жители села Мерке, откуда я родом.
Рот теперь приоткрылся у студента:
– Как, нет Меркенской АССР? А перевод? А…
– Вот, так вот, – говорю, – шутка это была. Хохма. Прикол.
– Как это, шутка! Как это, шутка! Да, я сегодня на ящик пива поспорил с ребятами, что есть такая АССР. Никто не верит! Я с ними по-меркенски разговаривал. Я им обещал живого меркенца привести! В доказательство. То есть, тебя. А теперь? Что? Ящик пива? Да?… О-о-о! Какой же, я – дурак, какой дурак!..
