Хорошо. Есть в моей фамилии какие-то польские корни. Может, действительно, где-то там, что-то щелкнуло и просочилось через гены. Но ведь, я с ним на русском говорил! А он, также понимал меня, как и я – его.
Особенно «шкодно» про арбузы получилось. Когда все доели тот самый АРБУЗ. Нет. АРБУЗИЩЕ! И допили очередную «джужескую». Оставшись вдвоем, завели мы разговор «за арбузы»: где они растут, как растут? А я решил подшутить над своим попутчиком.
Он спрашивает:
– Арбузы на земле растут, как капуста, как помидоры? – Над полом руками водит.
– Ни фига, – ему отвечаю, – они на деревьях растут. – Раскрываю перед его носом руки, как один из героев в фильме «Джентельмены удачи».
Он начал спорить: мол, где-то, еще в школьном учебнике видел картинку – арбузы растут на земле. Я ему:
Кто, из нас, лучше знает? Я родился и вырос в Азии. Мой папа, – говорю, – тоже родился и вырос в Азии. Мы, наверное, лучше знаем – на деревьях арбузы растут.
И тут… представьте себе!.. Поезд остановился на каком-то затерявшемся в степи казахстанском полустанке. Возле примитивного здания вокзала – всего три карагача. (Карагач – дерево, такое, у которого корень – глубже, чем высота самого дерева). Местные казахи посадили возле этих карагачей тыкву. Несколько тыквин заплелись на деревья и висят на ветках… Чем, не арбузы?!
– Вон, – говорю, – смотри, – тычу пальцем в окно. – На деревьях – арбузы! (Карагач он до этого, ведь, просто не мог нигде видеть).
…Честно говоря, я удивлен был не меньше поляка: ведь надо же, как подфартило! В доказательство моих слов в самый нужный момент окна нашего вагона оказались, именно, в нужном месте!
На того же, просто жалко стало смотреть. Сначала он до-олго, так, смотрел на эти тыквы. Потом заплакал. Натурально заплакал, что-то причитая про Кремль, который «обманывал поляков с самого детства и продолжает это делать», про монголо-татар, которые «не дошли до Польши и не рассказали его предкам всей правды про арбузы»…
В общем, скис поляк, и снова отправил меня в вагон-ресторан за очередной бутылкой, чтобы залить горе, возникшее из-за так неожиданно открывшейся ему «истины».
…Блин, хотел ему сразу правду сказать: мол, шутка это, пошутил я. Помешали. Заметили ж, мою очередную «вылазку». Снова многие к нам в купе на халяву «слетелись».
Потом, уже под Джамбулом, все само открылось: увидел он и арбузы, растущие на земле, и тыквы, плетущиеся по голому забору. Схлопотал я за это от своего попутчика. И крепко. Прямо по морде. А когда у меня под глазом синячище вздулся, отправил в ресторан за «лекарством». Потом – за «мировой».
Без «хвоста» я уже к нему не возвращался. «Халявщики» сопровождали нас до самой станции «Шопоково», что уже под самой столицей Киргизии, и куда, как раз, мой поляк ехал к своей дочке. Только он, к этому времени, уже не понимал этого. Потому что был уже – совсем никакой. Ну-ка – трое суток не спать! И пить, пить, пить… пусть даже и под хорошую закусь.
А «мой поляк», говорю потому, что для него я стал за это время настолько близким!..
Еще, где-то под Кызыл-Ордой, он пообещал, что «…разведет дочку с прошлым русским воином, и выдаст снова замуж, только – за меня». И «всучил» чуть ли не в зубы листок, с написанным по-русски, но латинскими буквами, домашним адресом своей дочки.
…На станции «Шопоково» поезд стоит всего три минуты, а мой поляк и «лыка не вяжет». Ни на польском, ни на русском, ни на, теперь уже своем родном, пьяном, мычащем наречии. Куда приехал, зачем приехал?…
Спрыгнул с поезда я еще на ходу, подбежал к стоявшим у перрона возле своих машин таксистам, сунул одному из них листок с тем самым адресом, и все те, скомканные в кучу «сдачи», которые накопились за поездку…
Проводники тем временем вывалили на перрон ничего не понимающего поляка со всеми его чемоданами, за трое суток дороги ставшими почему-то совсем легкими. Я еще успел к этой общей куче таксиста подтащить.
Поезд начал трогаться, когда проводники втянули меня снова в вагон. А я, на всякий случай, уже на ходу успел крикнуть таксисту, что номер его машины запомнил.
Петралаш седьмой. Поезда, злополучные…
Вообще, с поездами у меня много чего было связано. Был даже такой небольшой период в жизни, когда я, можно сказать, жил в поездах.
Но сейчас речь не о том. А об этом конкретном слове: «поезда». Пропустите букву «о» в нем. Читайте. Что получилось?…
Вот, именно. Да, да: оно, почти, то самое, очень распространенное слово в русском народном лексиконе.
И надо же было так судьбе распорядиться, что именно эта ошибка и именно в этом слове, сыграла со мной очень злую шутку. Причем, дважды в жизни.
Первый раз это произошло тогда, когда я еще только-только писать научился. В первом классе. Вспомните себя – первоклашку. Шире вселенной — горе, если мороженное на землю упадет. А тут – ошибка в тетради!
Задали нам домашнее задание: придумать и написать предложение про железную дорогу. Я и не думал долго: «По железной дороге ходят поезда». Но написал без буквы «о» в слове «поезда». Просто пропустил. А жил-то – в Казахстане! А ну-ка: все предложение – с казахским акцентом!..
Отца потом в школу вызвали. Скорее, чтобы просто посмеяться. Не специально же я сделал эту ошибку. Ну, пропустил букву «о»… и пропустил. Любой ребенок того времени ничего б, такого, и не заметил. Это сейчас, они все – вундеркинды в этом отношении. Тогда же, только взрослые учителя на такую каверзную ошибку обратили серьезное внимание. Отец же, просто слегка пожурил меня за нее. Правда, я все равно переживал очень. А все подробности этой «каверзы» я узнал, только, когда уже взрослым стал. От учителей своих бывших. И только потому, что в этой же школе, некоторое время пришлось работать. Приятно посмеялись все вместе.
А вот, когда второй раз со мной случилась эта же самая «каверза», тут уже было не до смеха. Запросто из-за нее мог «загреметь» в места не столь отдаленные. (По статье 58–10, прим.) Что-то там, об антисоветской агитации, о публичной дискредитации руководителя партии и правительства. Конкретно – Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, Леонида Ильича Брежнева.
Я тогда работал в редакции районной газеты «Знамя коммунизма». Каждый сотрудник редакции один раз в месяц, а то и чаще, был «дежурным выпускающим». Подчеркну сразу: это – самое ответственное дело в редакции, почти «государственного уровня». А заключалось оно, вот в чем.
После того, как в типографии газета набрана и сверстана, делался ее сигнальный оттиск, который самым внимательнейшим образом вычитывался редакционным корректором вместе с дежурным выпускающим. После вычитки, оттиск снова отправлялся в типографию, где по нему делалась правка. И так, кругами, по нескольку раз, пока не будут «выколупаны» все ошибки. И наконец, после всех этих бесконечных кругов (уже далеко за полночь), дежурный выпускающий на последнем оттиске пишет: «В свет выпускаю», ставит свою подпись, и газета печатается.
Рано утром читатели уже могут взять в руки еще пахнущий типографской краской свежий номер. Несколько, самых чистых экземпляров, обязательно отправлялись «на стол» первому секретарю райкома, а один номер, обязательно – в обком. («Знамя коммунизма», ведь!). И не дай, Бог…
Не дал. Прошла ошибка. В мое дежурство. Нет, нет. Тогда еще, не «в поездах». Гораздо хуже – в слове «Генеральный». Вместо «л», прошла буква «т» и без мягкого знака. Получилось – «Генератный». И пошло, и поехало…
Первый отдел — сначала в «районе», потом в «области»… Всякие подписки, расписки. «Потаскали», одним словом. Хоть и со всякими «пре», «пре»… предупреждениями, но обошлось все. Более-менее.
Вот сюда, как раз, и подоспели те самые поезда. Без буквы «о». Опять – в мое дежурство. И не где-нибудь, а в «шапке» над передовой статьей, рубрикой: «БАМУ – пионерские поезда».(!!!)
Внеочередное совещание райкома партии прошло на следующий же день! А это – же, Казахстан! Первый секретарь, естественно – казах. На русском говорит с акцентом. Особенно, если волнуется. Ну, и представьте, что с трибуны он орал, слюной брызгая. Конечно же: не «пионерские», а – «пионерская». И не: «пе», а – «пи» в слове «поезда» после пропущенной буквы «о». А именно: «БАМУ – пионерская пи…да»! Потом, когда уже начались разборки, именно так везде и фигурировало.
