— Эк тебя! — наконец хмыкнул геолог. Казалось, такой поворот в разговоре его вполне устраивает.
— Я возвращаюсь, — вызывающе сказал Павлухин. — Надеюсь, эта дорога меня куда-нибудь приведет? — напыщенность фразы вызвала в нем внутреннюю неловкость, но отступать было поздно. — Я думаю, что смогу пройти тридцать километров и без попутчиков.
— Конечно, приведет, — спокойно подтвердил Ладуха. — К побережью. Но не торопись. Я хочу задать тебе один нескромный вопрос: как ты относишься к славе?
— Как и все, — непримиримо бросил Павлухин.
— Иначе говоря, не чуждаешься.
— При условии, что она заслужена.
— Я тоже отношусь к ней с большой симпатией… Постой, не торопись, выслушай сначала, что я скажу. То, что у нас, — это слава. Слава без всяких натяжек, понимаешь? Известность и слава, которые тебе даже не снились!
— Ясно, — сказал Павлухин, — Я возвращаюсь.
Ладуха поперхнулся и, побагровев, заорал:
— ЩенокІ Ему предлагают беспроигрышное дело! В историю на белом коне! С гарантией! А он, видите ли, не хочет. Этакая деликатная натура! Да я тебя только потому и взял, чтобы грязные лапы не мусолили это дело, понял? Чтобы не грызлись корифеи из-за приоритета… Нет, ты постой, Буш! — он, словно клещами, сжал плечо, и Павлухин с изумлением обернулся к нему. — Не уходи, я еще не все сказал. Да ты и не уйдешь!
Павлухину стало жутко. Лицо у геолога было страшным: яростное и жестокое одновременно, — совершенно безумное лицо.
«Что он — пьян, что ли?» — с тоской подумал Павлухин, а Ладуха, не выпуская его плечо, совсем тихо спросил:
— Или ты думаешь, у меня не хватит сил удержать тебя? Ну-ка, смотри сюда!
Он подскочил к березе и, упершись ногой в ее основание, обеими руками потянул ствол на себя. Лицо и плечи его мгновенно налились кровью, вены вздулись черными пульсирующими плетьми в палец толщиной, мышцы и все тело от перенапряжения начала бить крупная дрожь, рот перекосился в дикой гримасе.
«Сумасшедший, — со страхом догадался Павлухин. — Но почему — Буш? Откуда он знает мою давно забытую детскую кличку?»
Он, словно в помрачении, медленно огляделся по сторонам, сам не зная зачем: то ли бежать собирался, то ли надеялся на чью-то помощь. Глаза его, будто привязанные, вернулись к дикой, умом непостижимой картине: человек и дерево замерли в страшном равновесии, вершина березы тоже затряслась в резонансе с геологом, и с нее, обломившись, упала сухая ветка; Павлухин вздрогнул и чуть не закричал от неожиданности.
В это время послышался не то стон, не то скрип, и дерево начало медленно сгибаться; из-под лопнувшей коры полезли размочаленные волокна, и береза обреченно застыла, наклонив крону к земле.
Ладуха оставил наполовину сломанное дерево и сел рядом, уронив руки между копен. Лихорадочное, неглубокое дыхание сотрясало его грудь, тело стало влажным и бледным, но от скрытого внутреннего жара почти дымилось. Он устало провел рукой по мокрому лицу и сказал слабым, бесцветным голосом:
— Извини за спектакль. Не думал так… Не подумал, как это для тебя должно быть тяжело. Ну, ладно, ничего страшного, просто немного переоценил свои силы.
Пазлухин молча смотрел на геолога. Перед глазами стояла все та же картина: человек со вздувшимся лицом, обняв дерево почти в свой торс толщиной, трясется вместе с ним в страшном исступлении… Он машинально провел ладонью по искалеченному стволу и беспомощно сказал:
— Это не в силах человека… — Потом встряхнул головой и засмеялся. — Ну, это, брат, явная мистификация! Признайся: подпилил дерево?
— Нет, — спокойно и как-то даже печально ответил Ладуха. — Все без обмана: я невероятно силен…
Он сидел, устало опустив плечи, и Павлухину только теперь стало по-настоящему страшно: он одновременно поверил наконец в происходящее и осознал, какое странное существо сидит перед ним. Оно было не просто нечеловечески сильным, оно было сильным сверхъестественно, сильнее любого другого живого существа планеты, за исключением, может быть, двух левиафанов — кита и слона, — но и то только за счет гораздо большей мышечной массы последних.
— Иногда я сам себя боюсь, — тихо сказал Ладуха. — Тридцать шесть лет я был самым обычным, самым рядовым человеком: средний рост, средний вес, хорошее физическое развитие, образован и начитан тоже в меру. В общем, ничего исключительного, И вдруг такое… Но какой-то частью себя я к этому уже привык. Может быть, мы, люди, эволюционно к этому подготовлены? Нет, это не мистика. Должно же быть объяснение. Была какая-то связь, ожидание, предчувствие… Нет, не то, не стоит и пытаться — все равно запутаюсь… И все же до конца с этим примириться невозможно. Оно чужеродное, и его всегда ощущаешь, как чье-то ненавязчивое присутствие.
Он поднял голову, и Павлухин увидел мучительное недоумений в его глазах.
— А может, это болезнь, а? Сломать такое дерево… Это ненормально, от таких перегрузок должны рваться мышцы и сухожилия! Но ты сам все видел собственными глазами. Это не обман зрения и не мистификация. У меня новое тело, совершенно не похожее на мое, и в то же время мое до последней царапины и родимого пятна… Уже четыре дня я в этом состоянии. Можно было бы обратиться к врачам — это первое, что приходит в голову, — но при чем здесь наши эскулапы? Да и не доставлю я им такого удовольствия! Я не подопытный кролик! Я сам хочу во всем разобраться. По какому праву это со мной происходит? Кто завладел моим телом? Для чего это, в чем смысл? И слава здесь совершенно ни причем. Ты мне обязан помочь, и ты поможешь!.. Это случилось на сопке, куда мы идем, и во всем виновата вот эта штука, смотри сюда!
Он приподнял черные прямые волосы за правым ухом, и Павлухин, наклонившись, увидел что-то овальное, твердое на вид, размером и цветом напоминающее зрелый желудь.
— Всосался, как клещ, и сидит, словно так и надо, — с ненавистью сказал Ладуха. — А попробуешь оторвать или уколоть — больно. Вот что страшно: больно мне, моему телу, это уже часть меня!
Он помолчал и, не поднимая глаз, повторил:
— Мы должны во всем разобраться. Что это за сволочь сидит во мне? Зачем? По какому праву?
Молчание затягивалось. Наконец Павлухин кашлянул и спросил первое, что пришло в голову:
— Как это произошло? Ты что-нибудь почувствовал?
— Расскажу в свое время — как. Впрочем, я сам ничего не понял, эти кусты, потом красный туман, потерял сознание или заснул… и начался бред собачий, я и сейчас по ночам просыпаюсь от страха. Когда очнулся, этот клещ уже здесь, и сила дьявольская. Я сразу не догадался, что он всему причина, да я тогда ни о чем таком и не думал — старался уйти подальше…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
