А желающих возразить нашлось бы предостаточно. Пока отец был жив, его вассалы принесли мне клятву верности, однако спокойствия в наших краях не было. Один из них, граф Ангулемский, злобно порицал намечающийся союз, и в этом он был не одинок. Вот такого, как Раймунд, они бы приняли — человека из своей среды. Они, пожалуй, даже готовы были смириться с тем, что моя рука досталась бы благородному сеньору с Юга. Только бы не чужаку Капетингу, иноземцу-северянину, выходцу из какого-то второстепенного франкского племени[9]. Я понимала, что они станут думать — они ведь тоже наблюдали за этим впечатляющим прибытием. На Людовика Капета они посмотрят как на иноземного властителя, который высосет из нас все соки, чтобы потешить свою гордыню. Мой отец в свои последние мгновения мог сколько угодно настаивать на том, что Аквитания должна остаться независимой от Франции, должна управляться отдельно, а в отдаленном будущем перейти под власть наследника, рожденного мною. Он мог сколько угодно доказывать, что Аквитания не будет поглощена Францией и не станет одним из французских владений — да только многие ли вассалы вспомнят об этом, видя подобное вторжение неприкрытой силы?
— Наверное, с политической точки зрения было бы лучше, — высказала я свою мысль, — если бы отец не отдал нас так внезапно в руки этого франка.
И заодно подивилась неожиданной глупости отца, который пил воду, загрязненную скопищем паломников — ведь все они, без сомнения, мылись в ней, плевали и мочились на мелководье. Может, он этого не видел? Накладывал себе протухшую рыбу, жадно пил протухшую воду и думал лишь об успешном завершении своего паломничества? А вместо этого последовала ночь с сильной лихорадкой, рвотой и кровавым поносом, а вскоре и мучительная смерть у самого алтаря святого Иакова.
Чрезмерное благочестие способно кого угодно сделать глупцом.
— Наверное, у него от рвоты помутилось в голове, — сухо заметила Аэлита.
А в результате, наверное, вспыхнет гражданская война. Это же все равно что поднести тлеющую головню к куче сухого хвороста; не успеем мы и танцы закончить на свадебном пиру, как мятеж охватит всю Аквитанию и Пуату[10].
Страх окатил меня ледяной волной, вытеснив тревоги и дурные предчувствия.
За моей спиной трубадур, подслушивавший, конечно же, наш разговор, резко ударил по струнам лютни. Я обернулась и увидела, как он вопросительно поднял бровь. Я улыбнулась, одобряя его намерение, и Бернар запел вполголоса широко известный, но весьма оскорбительный куплет:
О, франк твой милостив к тому, кто может заплатить.Иными средствами, увы, тут сердца не смягчить…
Певец неуверенно смолк, затаил дыхание, оторвал пальцы от струн, ожидая моего ответа, а я махнула ему рукой, хотя и знала, что там будет дальше. Бернар ударил по тугой струне:
Нужды не ведает ни в чем, и стол от яств ломится,Но помни: нравом дик, как зверь, и полон он коварства.
Мои дамы с нескрываемым удовольствием подхватили последнюю строчку. Франков у нас не очень-то жаловали. Грубый, воинственный, неотесанный народ по сравнению с римской утонченностью наших аквитанцев.
— Довольно! — Я прошла в гущу придворных. — Проявлять неучтивость мы не станем.
— Да, госпожа моя. — Бернар почтительно склонил голову над своей любимой лютней. — Мы вынесем свое собственное суждение, когда принц станет герцогом Аквитанским.
От скрытого в этом заявлении цинизма я нахмурилась, но не нашла, что возразить на столь очевидное умозаключение.
— Лично явившись за тобой, он оказывает тебе честь. — Аэлита так и стояла, держась за подоконник, не в силах оторваться от разворачивающегося на том берегу зрелища. — Он ведь ради тебя проехал от самого Парижа, да по такой жаре! Говорят, он ехал ночами.
Это была правда. Все устроилось с такой невероятной быстротой, будто за королем Людовиком гнался по пятам сам Цербер, хотя я понятия не имела, что обо всем этом думает принц Людовик. Вполне возможно, сам он предпочел бы невесту из франков. Я гордо вскинула голову. Циничной и я умею быть.
— Принц явился за мной лишь потому, что так приказал его отец, король. И Толстый Людовик, и мой опекун архиепископ опасались, что стоит мне шаг ступить за ворота этого дворца, как меня тут же похитит какой-нибудь странствующий рыцарь, который мечтает заполучить богатую жену. Меня слишком дорого ценят, чтобы позволить ехать через всю страну. — Теперь, когда принц был уже в пределах видимости, меня вновь охватило нетерпение. — Сколько еще меня заставят ожидать, прежде чем я его увижу?
— Ну, пока он не станет достаточно взрослым, чтобы изображать мужчину, но и не так долго, чтобы он успел приблизиться к краю могилы, — сказала Аэлита, дерзко тряхнув головой.
— Он на два года старше меня.
— Этого достаточно, чтобы держать тебя в повиновении?
— Нет. — Веселое настроение сестры мне не нравилось. — Я не буду просто сосудом, через который моя кровь перейдет в моих детей. И я не лишенная разума и собственного мнения породистая кобылка, чтобы покорно исполнять волю супруга да рожать ему детей. Я сама стану править своими землями. Принцу придется с этим смириться.
— А сможете ли вы их защитить, моя госпожа? — с печальной прямотой спросил меня Бернар.
Ответить я не успела: герольды возвестили приход Жоффруа де Лору, архиепископа Бордо, который со времени смерти отца был моим добрым опекуном, и тут же он сам вошел в покои. Одетый, несмотря на жару, в пышное парадное облачение, он поклонился, тяжело отдуваясь после нелегкого подъема по лестнице.
— Здравствуйте, госпожа. Принц уже здесь.
И я сразу поняла, чего мне хочется.
— Я выеду ему навстречу.
— Нет.
Мне показалось, что я ослышалась.
— Я желаю встретиться с принцем. Вы устроите это, ваше преосвященство?
— Увы, нет, госпожа. Вы будете ожидать здесь.
— Но такова моя воля!
Никаких возражений я не желала слышать. Однако архиепископ остался непреклонным.
— Вы желаете явиться перед своим будущим супругом, утомленным и разгоряченным с дороги, прямо в воинский лагерь, где полно обычного сброда, того, что повсюду следует за войском? Такой поступок, дорогая Элеонора, далек от совершенства. Думаю, так делать не стоит. Вы будете ждать здесь. Вы позволите принцу Людовику самому прийти к вам. Как ему, разумеется, и надлежит. — В глазах архиепископа зажглись лукавые искорки, когда он воззвал к моей гордости. — Французское королевство не в силах сравниться с герцогством Аквитанским. И вы не станете забывать о своем высоком достоинстве. Вы сумеете сдержать собственное нетерпение.
