– Ну, мое пальто из верблюжьей шерсти не подходит к бриллиантам такой величины, – засмеялась Аманда. – Да, будь я настоящей женщиной, я бы поносила их, прежде чем отдавать.
– Прекрати болтать глупости и пойдем. – Аманда улыбнулась и встала.
– Бедняжка! Я знаю, ты не любишь, когда я дразню тебя. Но все прошло хорошо, а ведь меня могли схватить.
Вернон глянул на нее с высоты своего роста.
– Послушай, Аманда, – сказал он. – Разве мы сделали недостаточно? Может, нам пора остановиться?
– Вернон, ты знаешь, что мы поклялись друг другу страшной клятвой, что расплатимся со всеми, и мы это почти уже сделали.
– Не искушай судьбу, Аманда, неужели ты не понимаешь! Давай поделим деньги, вместо того чтобы возвращать всю сумму. Если миссис Маршам вернется, двух тысяч ей будет вполне достаточно.
В его голосе больше не было гнева, он говорил почти умоляюще. Аманда отвернулась и неожиданно твердо произнесла:
– Ты знаешь, сколько сделали эти люди, чтобы обмануть папу. Подумай обо всех страданиях, которые они причинили таким невинным созданиям, как старая верная миссис Маршам и глупый старик Генри Баркли. Они страдают лишь потому, что любили папу.
Мы должны с ними расплатиться. Раньше ты ведь рисковал и сильнее, а сейчас просто завидуешь тому, что я должна делать эту работу.
– Хорошо, Аманда, ради Бога, не устраивай сцен. Вы, женщины, всегда умеете настоять на своем! Я только надеюсь, что мне не придется говорить: «Я же предупреждал тебя», когда мы оба окажемся в тюрьме.
– Надеюсь, что это произойдет не в Италии! – улыбнулась Аманда. – Могу себе представить, какие здесь грязные и сырые тюрьмы.
– Надевай пальто и пойдем! – резко произнес Вернон. Аманда принесла пальто из спальни, накинула макинтош на плечи брату и, взяв хлеб, открыла входную дверь.
Они прождали лифт довольно долго, потому что обслуживание в дешевых номерах отеля было особенно скверным в обеденное время.
Часы в главном вестибюле показывали чуть больше десяти.
Аманда невольно вспомнила синьора Лоренцо и его очаровательную гостью.
Синьор Лоренцо был известен в «Сплендифико» своими любовными похождениями. Они вызывали зависть и восхищение мужского персонала отеля, а горничные бросали вслед синьору томные взгляды, мечтая когда-нибудь получить приглашение в его роскошный пентхауз.
«У него дворец и роскошное поместье всего в двадцати милях от города, но он предпочитает жить в «Сплендифико», и для нас это большая честь», – однажды поведал Аманде один из официантов.
Аманда знала, что не только щедрые чаевые, но и репутация донжуана делали синьора Лоренцо почти что героем в глазах многих людей.
Пока брат и сестра медленно шли к выходу по мраморным плитам огромного вестибюля, Аманда чувствовала, что служащие отеля бросают на них сочувственные взгляды. Светлая кожа и золотистые волосы постоятельцев-бедняков будоражили воображение смуглых пылких итальянцев.
Все сочувствовали Вернону, сломавшему ногу, участливо следили за тем, как день ото дня его состояние улучшается, и постоянно расспрашивали врача, который с типичным итальянским оптимизмом подробно живописал улучшение здоровья своего пациента.
– Дождь усиливается, синьорина, – сказал Аманде швейцар, когда они с Верноном добрались наконец до вращающейся двери. – Стоит ли вам выходить сегодня вечером?
– Но мы идем в церковь, – ответила Аманда, отворачивая уголок белой бумаги, чтобы швейцар увидел пасхальный хлеб.
– О, тогда конечно! Сегодня пасхальный хлеб должен быть в церкви. Иначе вам не будет удачи.
Он остановил такси и помог Вернону сесть в машину. Они дали ему небольшие чаевые, которые он принял с благодарностью.
– Какой милый человек, – сказала девушка, когда такси тронулось.
– Они все очень милы с тобой, – заметил Вернон.
Такси быстро подъехало к церкви, построенной еще в пятнадцатом веке на пожертвования бедняков Неаполя.
Тем вечером люди нескончаемым потоком шли по ее мокрым ступеням: женщины в черных платках, мужчины с детьми на руках, американские туристы, не отрывавшиеся от своих путеводителей.
Алтарь, иконы и статуи были задрапированы парчой. Яркий свет падал только на огромные вазы с гвоздиками и снопами пшеницы. Вокруг горело множество свечей, и золотые ангелы вокруг алтаря, казалось, парили в буйстве красок и света.
Напротив, окруженный стульями для молящихся, лежал белый платок, на который прихожане бросали монеты. Женщины клали рядом с монетками пасхальные хлебцы.
Нищие на паперти протягивали руку за подаянием. Некоторые из них предлагали образки святых.
Аманда замешкалась, пытаясь протиснуться сквозь ряд коленопреклоненных женщин, и в этот момент мягкий голос подле нее произнес:
– Возможно, я смогу помочь синьоре положить ее хлеб?
Обернувшись, девушка увидела просто одетого человека в темных очках с сединой на висках.
Он говорил по-английски, как ей показалось, с нарочитым иностранным акцентом.
– Боюсь, мне трудно будет найти ему место, – произнесла Аманда первую часть пароля.
– Место можно найти, – ответил незнакомец.
– Тогда, может быть, вы будете так добры, что поможете мне? – С этими словами Аманда отдала ему хлеб, он поклонился, протиснулся сквозь толпу и исчез.
Она с облегчением вздохнула и тут же увидела Вернона, который с трудом протискивался поближе к ней. Увидев, что хлеба у сестры в руках нет, он спросил:
– Чего же мы ждем?
– Здесь так красиво, – отозвалась Аманда.
Ею внезапно овладело желание помолиться. О чем – она точно не знала. Возможно, о любви, потому что все женщины грезят о любви. Но Вернон уже повернулся и, прихрамывая, пошел к выходу. Люди расступались перед ним, видя, что его нога в гипсе и он тяжело опирается на палку.
Аманда поспешила вслед за ним. Когда они вышли на крыльцо, женщина, чье лицо почти полностью скрывал черный платок, прижимая к себе ребенка, коснулась другой рукой плеча Аманды.
– Извините, синьора, но не могли бы вы помочь мне? – произнесла она на ломаном английском. – Мой муж болен… У нас нет ни угля… ни дров… чтобы развести огонь. Может, у синьоры есть старое пальто?
– Боюсь, мы путешествуем налегке, – задумчиво произнесла Аманда. – Но… Вернон, помнится, у тебя были старые перчатки…
– Конечно, – ответил Вернон, делая вид, что смущен ее щедростью и желает быть таким же хотя бы отчасти.
Он достал из кармана поношенные кожаные перчатки, Аманда взяла их и отдала женщине с ребенком.
– Благослови вас Господь, синьора, – пробормотала женщина.
