В.Б.: Помню, ты сначала выпускал на удивление всем друзьям и врагам самую смелую и самую первую патриотическую газету "Московский литератор", её читали по всей России. Но вдруг ты оказался не у дел. Что за конфликт у тебя возник с Московской писательской организацией?
Н.Д.: Когда-то нам казалось, что вся проблема лишь в том, чтобы отличить "своих" от "чужих". А когда "свои" и "чужие" разделились, выяснилось, что "свои" тоже бывают разными. Для обновившегося, но вроде бы всё ещё "своего" руководства Московской писательской организации я просто стал лишним.
О том, что дело тут не только во мне, свидетельствует даже и такой простой факт: все наиболее уважаемые русские писатели, живущие в Москве, теперь своим родным домом считают правление Союза писателей России на Комсомольском, 13.
Вот и я себя на Комсомольском ощущаю вполне комфортно. Здесь культ литературы, здесь не оставляется без внимания каждое новое яркое имя. И писатели приезжают к Марьяне Зубавиной или к Светлане Вьюгиной со всех концов России даже просто так, чтобы, может быть, ещё и ещё раз ощутить, что они, живущие по разным городам и весям, не одиноки. То есть, Валерий Ганичев и внутри аппарата правления сохранил даже в нынешних, для русской литературы самых трагических, условиях все лучшие традиции нашей творческой организации. И если кому-то не терпится что-то в Союзе поменять, то у меня на этот счёт есть твёрдая уверенность: будет хуже. Оглянитесь по сторонам и покажите, где у нас в столице от перемен стало лучше. Жизнь теперь такая, что сохранять надо то, что имеем.
В.Б.: Я с тобой не совсем согласен. Союз писателей жизненно необходим, и форму его менять не надо, но неизбежно обновление руководства. А иначе, зачем мы в своё время меняли Юрия Бондарева, и ныне живого советского классика? Так бы и руководил нами. Неизбежна неспешная продуманная преемственность. А каким ты видишь будущее Союза?
Н.Д.: Оно зависит от всех наших писателей. Любой член СП России может прийти к нам на секретариат, предложить свою программу деятельности. И взяться за её выполнение. И если результаты будут полезными, то в соответствии с уставными процедурами у нас появится новый рабочий секретарь. Так, например, у нас в штате появился Николай Иванов. То есть, будущее Союза зависит от того, придут или не придут в его руководство деятельные организаторы, для которых литература является таким же смыслом жизни, как и для Валерия Ганичева или Геннадия Иванова.
В.Б.: И всё-таки, не пойму, что за характер у тебя? Я ещё могу вызывать неудобство своей критикой, своими острыми выступлениями, полемичностью. Ты же без всякой полемики не ужился с правлением Московской писательской организации. Почему? Чем ты стал так неугоден "Нашему современнику", что прозу твою, по отзывам многих уважаемых писателей вполне "современниковскую", этот журнал не публикует? Почему вдруг в нынешнем, уже суженном литературном мире все патриоты теперь воюют друг с другом? Какие у тебя, к примеру, претензии к "Литературной газете", к её авторам и редакторам? Почему началась война между твоим сайтом "Российский писатель" и сайтом "Гражданский форум" Кокшенёвой, которая одновременно воюет и с той же "Литературкой"? Почему провокативность "Литературной России" вызывает порой такую злобу? Может, литературе даже полезны "кусачие собаки"?
Н.Д.: Все наше российское общество разделяется сегодня и на социальные группы, и по неким нравственным принципам, по представлениям о своём человеческом достоинстве. Точно так же и в писательской среде идет расслоение. Так что полемизировать имеет смысл лишь внутри своего круга. Я вот с тобою сколько полемизирую, но не перестаю с тобой дружить.
Что касается моих отношений с "Нашим современником", то это именно тот журнал, в котором я бы хотел печататься. Но, видимо, такая у меня судьба. Когда-то Юрий Бондарев, прочитав мои ещё первые рассказы, передал их Сергею Викулову, тогдашнему главному редактору этого журнала. И уже я вычитал верстку, но Викулов вдруг снял её из номера с формулировкой: "пусть ещё немножко поварится". А в последние годы своей жизни Сергей Васильевич ко мне частенько заходил пообщаться. И однажды, расчувствовавшись, сказал: "А ведь это я тебе дал дорогу! Это у нас в журнале прошла твоя публикация!" Я не стал ему напоминать, как оно на самом деле получилось, мне было за что уважать этого незауряднейшего и мужественного человека независимо от того, напечатал он меня или не напечатал. И к нынешнему "Нашему современнику" я отношусь с таким же уважением.
Что касается моих взаимоотношений с "Литературной газетой", то именно там появилась большая и весьма лестная для меня статья о моей повести "Прохожий". Затем начались разборки в литфонде. Мне как редактору цеховой газеты "Российский писатель" выбирать не пришлось, я занял позицию писательского большинства и в результате в лице Юрия Полякова нажил врага. Но, как написал наш мудрейший поэт Костров: "Жизнь такова, какова она есть, и больше – никакова!" Недавно я обратился в литфонд с просьбой дать мне денег в долг и получил отказ. Хотя, как это даже из газет известно, другим писателям, в том числе и сумевшим не нажить врага в лице Полякова, литфонд даже и не в долг запросто выдаёт по несколько сотен тысяч за раз.
Я, значит, просто не вписываюсь по каким-то своим человеческим качествам в круг тех писателей, у которых теперь на улице праздник. Но у меня и на душе спокойнее от того, что именно в такой круг я не вписываюсь.
Что касается моего личного отношения к "Литературной газете" и "Литературной России" как к литературным изданиям, то оно вполне спокойное. Это частные газеты. Они выражают позицию только их владельцев. И меня эти издания интересуют ровно настолько, насколько вдруг начинают они противостоять своими публикациями интересам того писательского Союза, членом которого я являюсь. Хотя и не буду отрицать, что в литературе "кусачие собаки" полезнее ласковых. Но только в том случае, если они – не бешеные.
И сроду я бы не стал вступать в полемику с ГЛФР, если бы одно из ключевых лиц этой организации на страницах "Литературной газеты" не стало очень уж пылко мотивировать необходимость запрета наших старейших творческих Союзов.
С другой стороны, почему бы, как ты выражаешься, "патриотам" и не полемизировать друг с другом? Без литературной полемики мы просто вступим в пору застоя, перестанем развиваться. Мне, например, очень хочется, чтобы кто-то из литературных критиков возразил мне в том, что Захар Прилепин или Алексей Варламов являются скорее либеральными писателями, чем русскими, то есть, принадлежащими к нашей православной цивилизации. Точно так же и современный Проханов с его советско-имперским мистицизмом не выходит за рамки традиционной православной морали. Напротив, он её отстаивает. А его советский мистицизм – это адекватный ответ художника на вызовы либерализма, принявшего во всём мире форму новой глобальной религии. И вообще, на мой взгляд, даже античные язычники, от Гомера до Вергилия, русской литературной традиции гораздо роднее и ближе, чем писатели либеральные, являющие собой уже абсолютно иной человеческий тип. Смысл всей человеческой истории стремительно меняется с утверждением этого типа.
В.Б.: Получается, что Захара Прилепина ты не принимаешь, потому что он для тебя либерален, а для крутых либералов круга Натальи Ивановой – он слишком патриот. Но ещё есть и Михаил Елизаров, и Сергей Шаргунов, и многие другие. Зачем же вы их всех от себя отталкиваете?
Н.Д.: Почему же отталкиваем? Прилепин всюду с гордостью называет себя секретарем правления Союза писателей России. А это я предложил внести его имя в список секретарей для голосования. Отталкивать, значит поставить на писателе крест, не верить в его личностное развитие.
Проблема, видимо, заключается лишь в том, что Прилепину гораздо удобнее обходиться и без патриотов, и без либералов, и даже без нашего творческого Союза. Потому что власть наша теперь не только крутых патриотов сторонится, но и крутых либералов. Отчего патриотов она сторонится, объяснять, надеюсь, не надо.
А радикальный либерализм уже скомпрометирован в глазах абсолютного большинства граждан нашей страны. Вот и получается, что патриот Прилепин, рисующий именно патриотов сплошными уродами, более всего подходит для власти в её проекте по смене нашей русской ментальности.
Чтобы сделать два шага вперёд, власть вынуждена сделать шаг назад.
