Папа Рашид Халифа и тут становился на сторону Луки, иногда даже сопутствуя ему в приключениях, хотя сноровки у него явно не хватало. Сорайя смотрела на все это с подозрением. Будучи женщиной здравомыслящей, она вообще не доверяла технике, опасаясь, как бы все эти волшебные ящики с их невидимым излучением не нанесли непоправимого вреда умственным способностям любимого сыночка. Рашид пытался рассеять ее заблуждения, но его доводы только удручали Сорайю еще сильнее.
— Какое еще излучение?! Какие лучи?! — кричал Рашид. — Ты только посмотри, как это развивает координацию движений. Он решает проблемы, разгадывает загадки, преодолевает препятствия, восходит на новый уровень сложности и уже достиг выдающегося мастерства.
— Бесполезное это мастерство, — стояла на своем Сорайя. — В реальном мире нет никаких уровней — есть просто сложности. Промах в игре поправим. Ошибся — попробуй еще раз. Если же он допустит ошибку или небрежность в контрольной по химии, ему просто снизят оценку, и никаких тебе проб. Жизнь покруче видеоигр. Ему следует это усвоить. Да и тебе, кстати, тоже.
Рашид не сдавался:
— Смотри, как он ловко управляется с клавиатурой. В этих мирах леворукость ему не помеха. Больше того, здесь он практически с одинаковой легкостью работает обеими руками.
Сорайя только фыркала в ответ.
— А ты видел его почерк? — говорила она. — Все эти игры в ежей — спасителей мира и сборку водопровода, разве они помогут ему исправиться? Все эти «пи-эс-пи» и «ви-ви-зет» помогут закончить школу? Что это вообще за слова! Только для туалета и годятся.
Рашид снисходительно улыбнулся.
— Это такие термины, относящиеся к игровым консолям, — начал он, но Сорайя резко развернулась вышла, сердито махнув рукой.
— Нечего мне голову морочить всякими консолями, — фыркнула она через плечо. — Это не для меня. Рашид Халифа и сам был не очень силен в возможностях МУУ. Большую часть жизни он славился своим красноречием, но руки у него, по правде сказать, росли не оттуда. Как говорится, все у него из рук валилось, за что ни возьмись. Ловкостью рук, во всяком случае, он не отличался. За шестьдесят два года жизни из этих рук выпало и разбилось несметное множество чашек и всяких других предметов. А все, что не разбивалось, приобретало помятый и истерзанный вид. Стоило ему взяться за перо и бумагу, как тут же написанное им усеивалось кляксами и помарками. В общем, с руками он был явно не в ладу. Пытаясь забить гвоздь в стену, непременно попадал по пальцу, отчего скулил и хныкал, как ребенок. И когда Рашид протягивал Сорайе руку помощи, она без особых церемоний предлагала ему держать свои руки при себе.
И все же Лука помнил то время, когда руки папе очень даже пригодились.
Так оно и вышло на самом деле. Когда Луке было всего несколько лет отроду, папины руки не просто оживали, но казались разумными существами. У каждой было собственное имя. Правая рука звалась Никто, а левая — Бестолочь. Тем не менее обе в основном подчинялись хозяину. Например, они покорно взмывали вверх, когда Рашид хотел подчеркнуть в своей речи что-то важное (а поговорить он любил), или исправно отправляли в рот еду (поесть он любил тоже). Они даже послушно двигались, когда Рашиду приходило в голову умыться, и это было очень любезно с их стороны. Но Лука довольно скоро обнаружил, что папины руки так и норовят пощекотать его, стоит ему подвернуться под руку. Когда правая рука принималась за щекотку, Лука иногда умолял отца:
— Пожалуйста, не надо!
На что папа отвечал:
— Это вовсе не я. На самом деле это Никто.
Тут за дело принималась левая рука, и Лука, изнемогая от смеха, протестовал:
— Нет, это ты, ты щекочешь!
Папа и тут не терялся:
— Ну что поделаешь с этой Бестолочью?
Со временем, правда, руки Рашида стали неповоротливыми, вялыми. В сущности, и сам Рашид утратил проворство. Стал медленнее ходить (хотя никогда не был особо прытким), медленнее есть (правда, не слишком), а главное, медленнее говорить (это было особенно заметно, потому что языком он прежде мел быстрее некуда). Все реже и реже на лице его появлялась улыбка, а иногда Луке казалось, что и мысли в папиной голове тоже явно замедляли ход. Даже его рассказы становились как будто все неспешнее и тягучее, что не замедлило сказаться на успехе всего предприятия. Если дело и дальше пойдет с такой скоростью, с тревогой размышлял Лука, он вообще застопорится. Образ папы, замершего на полуслове, полужесте или полушаге, словно замороженного навечно, наводил страх. Тем не менее дела развивались именно в этом направлении, и надо было что-то предпринять, чтобы придать папе хоть какое-то ускорение. И Лука задумался над тем, на какую педаль нажать, чтобы восстановить прежнюю папину скорость. Но пока он думал над этим, в одну прекрасную звездную ночь произошло нечто ужасное.
Ровно через месяц и один день после появления в доме пса Медведя и медведя Пса наступила удивительная ночь: небосвод изгибался над городом Кахани гигантской аркой, а в водах Силсилы и морских глубинах купались невиданные сонмы звезд. Выглядело это так сказочно, что даже угрюмые рыбы поднялись из водных недр подивиться на красоту, и зубастые пасти их, явно против воли, кривились в улыбке (видевший улыбку на рыбьей морде согласится, что это не самое приятное зрелище). Словно по волшебству, вся Галактика разом засияла в ночном небе, заставляя воображать, как выглядел объятый мраком небосвод в былые времена, когда человечество еще не закоптило небеса дымом. Из-за вечного смога людям редко удавалось увидеть Млечный Путь во всем его блеске, и теперь они созывали соседей, приглашая полюбоваться на невиданную картину звездного неба. Все население города высыпало на улицы и глазело на звезды, задрав головы и прямо-таки напрашиваясь на щекотку. Лука даже подумал было, не развлечься ли ему, выступив в роли главного щекотальщика, но по здравом размышлении отверг эту соблазнительную идею.
Звезды словно кружились в хороводе, исполняя какой-то грандиозный и замысловатый танец. Они вызывали в памяти свадебные пляски женщин, надевших все свои драгоценности и осиянных радужным блеском множества бриллиантов, изумрудов и рубинов. Звезды, как женщины в сверкающих нарядах, танцевали по всему небосводу, щедро разбрасывая отблески, какие рождаются в сердце драгоценных кристаллов. Звездный пляс спустился на улицы города: люди вынесли бубны и барабаны и устроили праздник, словно отмечали чей-то день рождения. Медведь и Пес тоже участвовали в общем веселье, завывая и приплясывая. Вместе со всеми ударились в пляс Гарун, Лука и Сорайя, даже их соседка госпожа Онеета.
Один Рашид не участвовал в торжестве. Он смотрел на общее ликование, сидя на крыльце, и никто, даже Лука, не сумел вовлечь его в танец. «Я чувствую тяжесть во всем теле, — сказал он. — Ноги словно превратились в мешки с углем, а руки просто бревна какие-то. Может, земное притяжение усилилось где-то поблизости от меня и так и тянет к земле?»
Сорайя заявила, что он просто лодырь. И вскоре даже Лука умчался прочь вместе со всеми, закружился в хороводе звездной ночи, оставив отца на крыльце со связкой бананов, купленных у прохожего разносчика.
Небесное шоу продолжалось далеко за полночь, и вначале казалось добрым знамением того, что жизнь вот-вот переменится к лучшему и наступит замечательная пора. Однако вскоре Лука понял, что ничего доброго та ночь с собой не принесла. Скорей, это было что-то вроде прощального жеста, потому что именно в ту ночь Рашид Халифа, легендарный сказитель из Кахани, заснул с улыбкой на лице, бананом в руке и звездным отблеском на лбу, чтобы не проснуться следующим утром. Он сладко спал, тихо похрапывая и добродушно улыбаясь во сне. Проспал все утро, весь день и всю ночь и с тех пор оставался во власти сна, утро за утром, день за днем, ночь за ночью.
Разбудить его никто не смог.
Вначале Сорайя решила, что он просто переутомился, и шепотом одергивала всех, чтобы не шумели и не мешали отцу выспаться. Но вскоре она забеспокоилась и попробовала его разбудить. Сперва она обратилась к нему с ласковыми словами. Потом погладила по лбу, поцеловала в щеку, спела ему утреннюю песенку. Наконец, теряя терпение, принялась щекотать ему пятки, трясти за плечи и даже громким голосом кричать ему прямо в ухо. Он промычал что-то одобрительное, слегка улыбнулся, но так и не вынырнул из глубин сна.
Сорайя села на пол возле постели и уткнулась лицом в ладони. «Что же мне теперь делать? — сокрушалась она. — Он, конечно, всегда любил поспать, но не мог же совсем уйти в свои сны и бросить меня!»
Вскоре про состояние Рашида пронюхали газетчики. Тучи репортеров так и вились вокруг дома, пытаясь узнать что-нибудь новенькое. Сорайя прогнала прочь назойливых фотографов, но история все же попала в газеты. Заголовки, не без злорадства, возвещали, что Король Чепухи перестал молоть вздор. Он превратился в Спящую Красавицу, хотя далеко не так красив.
