Потом настал черед медведя Пса, и он тоже встал на задние лапы, а передние скрестил на груди, как записной школьный оратор на диспуте. Он заговорил на чистейшем человеческом языке, и голос его напоминал голос Гаруна, так что Лука чуть не свалился с ног, когда его услышал. Никтопапа поддержал его, вовремя протянув руку помощи, точь-в-точь как это сделал бы настоящий Рашид Халифа.
— О мой крошечный избавитель, — провозгласил медведь в самых изысканных выражениях, но, как заметил Лука, слегка дрожащим голосом. — О несравненный юный заклинатель, знай, что я не всегда пребывал в таком виде, в каком ты зришь меня теперь. Нет, я был могучим властелином одной, хм, северной страны, где растут дремучие леса и лежат глубокие снега, укрытой от мира кольцом высоких гор. И звали меня тогда не Пес, а, хм, Арта-Шастра, князь Кафский. В этой замечательной холодной стране мы плясали, чтобы согреться, и наши танцы вошли в легенду. Наши прыжки и скачки, повороты и пируэты закручивали воздух в блестящие серебряные и золотые нити, и это принесло нам богатство и славу. Да! Вращение и кружение доставляло нам несказанное удовольствие, и мы гордо выступали, кружась и вращаясь, и наша страна была чудом из чудес, а наши одежды сверкали, как солнце. — По мере рассказа голос его окреп, словно он сам поверил в собственную историю. — Вот так мы благоденствовали, — продолжал он, — но это вызвало зависть у наших соседей. И один из них, огромный колдун с птичьей головой по имени, — тут медведь Пес снова запнулся, — по имени… ах да, Булбул-Дэв, великан-людоед, король Восточных Земель, который пел как соловей, но танцевал как последний увалень, исходил самой черной завистью. Он напал на нас во главе несметного войска великанов, называемого… ах да, Тридцать Птиц, тьма чудовищных тварей с огромными клювами и пятнистыми телами. И мы, сияющий и танцующий народ, оказались слишком доверчивыми и наивными, чтобы оказать им достойное сопротивление. Однако мы проявили стойкость и не выдали врагу секреты нашего танца. Нет и нет! — Голос медведя зазвенел от волнения, и он заторопился довести рассказ до конца: — Когда эти проклятые Птицеголовые сообразили, что мы не станем обучать их тому, как закручивать воздух в золотые нити, и ценой жизни сохраним нашу величайшую тайну, они так страшно замахали и захлопали крыльями и заскрежетали и защелкали клювами, что это навело на нее колдовские чары. В считанные мгновения народ страны Каф, раздавленный пронзительными воплями чудовищ, утратил человеческое обличье и превратился в бессловесных животных: ослов, обезьян, муравьедов и, увы, медведей. И Булбул Дэв воскликнул: «Попробуйте теперь исполнить свой золотой танец, придурки! Спляшите свою серебряную джигу! Все, чем вы не поделились с нами, вы утратите навек вместе с человеческим обликом. Вы так и будете пресмыкаться в шкуре животных, если, ха-ха, не сумеете заполучить Огонь Жизни, который вас освободит!» Он, разумеется, имел в виду, что мы попали в безвыходную ловушку и навсегда останемся животными, потому что Огонь Жизни — это просто сказка, и даже в сказках его нельзя добыть. Вот так я и стал медведем — да, конечно, танцующим медведем, но не исполнителем золотого танца! — и в обличье медведя я бродил по миру, пока меня не поймал капитан Ааг и не заставил выступать в цирке, где мы и встретились с тобой, мой юный господин.
Лука подумал, что такую историю мог бы рассказать, например, Гарун, как замечательную сказку из великого Моря Историй. Но рассказ кончился, и Лука почувствовал страшное разочарование.
— Так вы оба люди? — спросил он с сожалением. — Значит, вы на самом деле не мои друзья, Пес с Медведем, а зачарованные принцы в шкурах пса и медведя? Я что, должен теперь называть вас не Пес и Медведь, а Арта-кто-то-там и Барак? Я безумно беспокоюсь за отца, а теперь, выходит, должен еще беспокоиться о том, как вернуть вам обоим прежний облик? Надеюсь, вы помните, что мне всего двенадцать лет!
Медведь снова опустился на все четыре лапы.
— Не беспокойся, — сказал он. — Пока я сохраняю медвежье обличье, ты можешь по-прежнему называть меня Пес.
— Пока я остаюсь собакой, — подхватил пес, — ты можешь называть меня Медведь. Но раз уж мы попали в Волшебный Мир, не худо бы поискать способ снять с нас эти чары.
Никтопапа радостно захлопал в ладоши.
— Замечательно! — воскликнул он. — Отправляемся на поиски Приключения! Ужасно люблю приключения. Да еще в такой компании! Конечно же, мой юный друг, ты тоже отправишься на поиски, правда? Само собой разумеется, — решил он, прежде чем Лука успел хоть слово сказать. — Ты ведь хочешь спасти отца, еще как хочешь. Ты жаждешь, чтобы я, противный Никтопапа, исчез, растаял, а твой папа пришел в себя. Ты ведь хочешь уничтожить меня, сынок? Хочешь, но не знаешь, как это сделать. Хотя на самом деле как раз знаешь. Ты знаешь, как называется то средство, обычное или волшебное, которое поможет тебе достичь желаемого. На случай, если ты забыл, что это такое, тебе только что напомнил об этом твой дружок, говорящий медведь.
— Вы говорите об Огне Жизни, — догадался Лука. — Вы ведь об этом говорите? Об Огне Жизни, что горит на вершине Горы Знания.
— Именно! В яблочко! Прямо в точку! — воскликнул Никтопапа. — Адское Пекло, Пожар Третьей Степени, Самовозгорание, Огонь Огней. Да-да.
Он даже пританцовывал от удовольствия, слегка шаркая ногами и подбрасывая панаму. Лука вынужден был признать, что Рашид Халифа именно так и приплясывал, когда был слишком доволен собой. Но все это выглядит очень странно, если танцор просвечивает насквозь.
— Но ведь это всего лишь сказка, — еле слышно возразил Лука.
— Всего лишь сказка? — откликнулся Никтопапа, похоже в непритворном ужасе. — Просто сказка? Уж не обманывают ли меня мои уши? Да нет же, самонадеянный молокосос, ты не мог ляпнуть такую глупость. В конце концов, ты ведь сам Капелька от Океана Знаний, мелкий Отпрыск-Говорун от Короля Вздора. Ты, как никто другой, должен знать, что человек — это животное, способное рассказывать истории, в которых и проявляется его личность, значимость и порода. Разве крыски могут рассказывать сказки? Могут ли морские свинки описывать картинки? Могут ли бегемоты поведать хоть что-то? Ты не хуже меня знаешь, что они на это не способны. Только человек любит читать и сочинять книги.
— И все же, Огонь Жизни… Это и вправду лишь сказочный вымысел, — хором сказали Пес с Медведем.
Никтопапа от возмущения выпрямился во весь рост.
— Разве я похож на сказочный вымысел? — требовательно спросил он. — Скажем, на эльфа? Может, у меня за плечами трепещут прозрачные крылышки? Или я осыпан волшебной пыльцой? Уверяю вас, Огонь Жизни так же реален, как я, и только этот Огонь Негасимый может вам всем помочь. Он вернет Медведю человеческий облик, а Псу — человеческое достоинство, но он же прикончит меня. Лука! Юный убийца! Да у тебя только при одной мысли об этом глазенки загорелись! Потрясающе! Меня окружают душегубы! Ну, так чего мы ждем? Пора в путь-дорогу? Прямо отсюда! Тик-так! Время пошло!
В тот же миг Лука ощутил слабую щекотку в подошвах. Над горизонтом поднялось серебряное солнце, и все вокруг постепенно стало меняться, знакомое вроде бы, но какое-то не такое. Начать с того, что солнце вдруг стало серебряным. Почему? Почему краски сделались ярче, запахи — острее, шум — громче? Один вид конфет на лотке уличного разносчика подсказывал, что у них должен быть странный вкус. Странно и то, что Лука вообще видел этот лоток, который находился далеко, у перекрестка. Обычно неразличимый при взгляде от дома, теперь он почему-то оказался совсем рядом, полный конфет странного цвета и вкуса, над которыми самым странным образом странно жужжали странные мухи. Как это получалось? Лука недоумевал. Он вроде бы и шага не сделал, а уличный торговец спал под своим лотком, значит, лоток не мог сдвинуться с места. Как вообще передвинулся сюда перекресток? Точнее сказать, как Лука оказался возле перекрестка?
Все это следовало хорошенько обдумать. Он вспомнил золотое правило, которому научил его в школе преподаватель естествознания, господин Шерлок, который курил трубку, всегда носил с собой лупу и слишком тепло одевался: отбросьте все невозможное, и то, что останется, будет истиной, сколь бы невероятным оно ни казалось. Что же делать, размышлял Лука, если невозможное и есть тот самый остаток, то самое невероятное, которым все объясняется? И ответил себе, следуя золотому правилу господина Шерлока: следовательно, невозможное и есть истина. Невозможная истина в данном случае заключалась в том, что поскольку он не движется относительно мира, значит, мир движется относительно него. Он посмотрел себе под ноги, которые испытывали легкую щекотку. Вот она, истина! Земля двигалась под его босыми ногами, мягко касаясь подошв. И уличный торговец с его лотком остался уже далеко позади.
