Беляев начинал себя тихо ненавидеть, презирать за то, что послушался отца, выпил вина и пошел его провожать. Это же могли быть уловки. Кто его отец? Никто, без роду и племени, хотя и род, и племя были когда-то... Но тогда по прихоти безликого правительства его зашвырнули на другой конец света и забыли, а он выкарабкался, вернулся, живет в Москве и занимается чистокровным мошенничеством.
Тем временем отец стоял на пороге подъезда своего двухэтажного дома и громким шепотом взывал:
- Заведи меня домой, Филимонов...
- Я не Филимонов, - сказал, подходя к нему, Беляев.
- А, это ты, Коля, сын. Пошли наверх! Я угощаю...
В дверь долго звонили, но никто не открывал. Отец нащупал в карманах ключи и несколько раз попытался попасть ими в замочную скважину. Наконец попал. Квартирка была небольшая, перегороженная комната, кухня и уборная. Ванной не было. Анны Федосьевны дома не оказалось и отец вспомнил, что она работает во вторую смену. В квартирке было очень чисто. Каждая вещь знала свое место. Отец сразу же сбросил с себя ботинки, снял пальто и шапку. Редкие волосы были примяты набочок.
- Ну, я пойду, - сказал Беляев, комкая в руках шапку.
- Э, нет! Через пятнадцать минут! Проходи!
Качнувшись, отец шагнул в комнату. За перегородкой над письменным столом были прибиты книжные полки, на столе лежала стопка словарей, неоконченная рукопись и книга с крупно набранным словом "Madrid".
- Ты действительно переводишь? - удивился Беляев.
- Перевожу и получаю деньги! - отчетливо произнес отец.
Беляев чуть не сорвался и не выпалил отцу всю правду о нем, но каким-то чудом сдержался, заинтересовавшись испанским текстом.
На кухне, перед тем как сесть за стол, отец схватил влажную тряпку и принялся усердно драить плиту, подоконник, раковину, шкафчик и гладкую пластиковую поверхность стола, на котором стояла лишь солонка с веером дырочек. Затем подставил тряпку под струю воды и намылил ее, простирнул, аккуратно расстелив ее на батарее. После этого тщательно вымыл руки. Все это он делал быстрыми рывками, угловато, но точно. Помыть руки сыну он не предложил. После того как отец выпил граненый стакан, Беляев поднялся и направился к двери. Отец, покачиваясь, озирая сына остекленевшими глазами, взвизгнул:
- Что говорил Заратустра?!
Беляев только махнул рукой и сказал:
- Ложись спать.
- Я повторяю вопрос, - еще громче закричал отец, - что говорил Заратустра?!
- Так! - злобно выкрикнул и Беляев.
Отец вскинул руку, вытянул пальцы и воскликнул:
- Так! говорил Заратустра!
Глава II
Каждый москвич впадает время от времени в меланхолическое состояние при упоминании с младых ногтей знакомых переулков, улиц, зданий: и он там бывал - у друзей ли, у родственников, у любимой... Сретенка, Неглинка, "Метрополь"... В "Метрополь" собирались за полгода: отметить двадцатилетие ли, совершеннолетие, сыграть ли свадьбу, "так, как надо", "по полной программе", "с шампанским и с официантом во фраке"...
- А помнишь, под Новый год бежали с Трубной в горку?! Шел снег, и Лева поскользнулся и разбил бутылку водки?!
Трамвай на Трубной делал круг и со звоночком поднимался по Рождественскому бульвару в горку к Сретенским воротам, а дальше к Чистым прудам. Куда бежали? К кому? Разве это важно! Главное - падал снежок, наступал Новый год, ждал стол с крахмальной скатертью и было легко бежать быстрее трамвая. Лева Комаров, разбивший водку и удерживающий две других за пазухой, Толя Пожаров с магнитофоном "Чайка", Коля Беляев с серебристоголовым шампанским и тортом "Сказка". Самое существенное в шампанском - эта серебристая одежка, окутывающая пробку с проволочкой, которая должна вскоре выстрелить и пролететь над елкой, украшенной зеркальными шарами...
Шестьдесят третий год. Всем по семнадцать! Вступают в шестьдесят четвертый, в год совершеннолетия.
В заснеженном дворе светятся все окна и от них падают на сугробы желтые квадраты. Темп передвижения снижается. Ребята смотрят на окна. На одном из них Лева Комаров видит свисающую сетку с каким-то кульком и бутылкой водки.
Взгляд Комарова останавливается на ней.
- Мы ее сейчас ножичком, - говорит Комаров, поправляя на носу очки и доставая перочинный нож из кармана.
Пожаров ставит магнитофон на снег и собирается помочь Комарову взобраться по уступу в кирпичной стене и водопроводной трубе к окну.
У Беляева перехватывает дыхание от страха, он с мольбой в голосе произносит:
- Не надо, Лева... Толя... У людей же праздник... Но Комаров уже на плечах Пожарова, схватился за трубу, далее - за сетку. Сверкнуло белое лезвие. Дело сделано. Кто-то, кашляя, надвигался из подъезда.
- Атас! - шепотом воскликнул Беляев, дрожа от страха и бесстыдства содеянного.
Комаров с Пожаровым быстро подошли к Беляеву. Комаров как ни в чем не бывало, держа сетку в руке и поглядывая на выходящего из подъезда пьяненького жильца с мусорным ведром, сказал:
- У Светки записи "Битлов" есть. Не волнуйся, Коля. Пошли!
Пожаров добавил своим басовитым ломающимся голосом:
- Сами споем.
Они идут в подъезд. Беляев плетется сзади и с брезгливым презрением смотрит в спину Комарова. Там, за тем окном, готовятся к празднику, сейчас кто-то потянется за сеткой и - на тебе! Нет ни выпивки, ни закуски. Ну, что у нас нет этой выпивки? Ведь есть, и предостаточно. А людям испортили настроение. Конечно, не стоило им заниматься соблазном прохожих. Прохожие это мы. Соблазнились! Может быть, у них вообще была эта единственная бутылка и вся надежда была на нее. Готовятся в эти минуты на кухне, ждут гостей или - пусть - никого не ждут, но ощущение праздника отчасти вызвано и мыслью о том, что там, за окном, в форточке, есть кое-что горячительное.
Беляев с волнением думает о том, как бы все уладить, косится на Комарова, который уже надавливает пальцем на кнопку звонка. Ребята стоят на плохо освещенной площадке второго этажа перед новой, недавно обитой дерматином дверью. Видя, что Комарову неудобно держать бутылки за пазухой, Беляев говорит вяловато:
- Вытаскивай, я подержу, а то раскокаешь... Комаров быстро, услышав за дверью шаги, передает бутылки из-за пазухи Беляеву. Тот сует поспешно эти две бутылки в карманы брюк, под пиджак.
Дверь открыла сама Света, смеется, что-то восклицает. Шум, гам, приветствия. Пахнет елкой и пирогом. Все раздеваются, Беляев медлит, затем, задумавшись, спрашивает:
- У кого есть две копейки? Сестре обещал позвонить...
- У меня их целая копилка, - говорит Светка и исчезает в комнате.
Беляев делает пару шагов по прихожей и заглядывает туда. Видит накрытый стол, елку с шарами, Лизу и Веру. Лиза при виде Беляева краснеет. Они сидят на старом огромном, покрытом толстым ковром диване. Беляев перехватывает взгляд Лизы и тоже краснеет. Светка протягивает ему несколько монет.
- Хватит?
- Достаточно. Благодарю.
Пожаров уже стоит у зеркала и тщательно расчесывает свои жесткие волосы. Комаров за его спиной протирает очки носовым платком.
- Я сейчас, - говорит Беляев и хочет уйти, но видит на столике перед зеркалом авоську с кульком.
Чтобы затянуть время, Беляев достает записную книжку и начинает выискивать телефон сестры, как будто он его не помнит наизусть, затем, обращаясь к ребятам, говорит:
- Что вы топчетесь, идите в комнату... Светка кричит с кухни:
- В комнату, в комнату!
Комаров с Пожаровым, который даже на ходу продолжает причесываться, направляются в комнату. Беляев, обращаясь к Свете, говорит:
- Свет, возьми авоську с бутылкой.
- А?
Он берет авоську, быстро вынимает из нее кулек и сует его за пазуху.
- На, - протягивает он бутылку из авоськи, а саму авоську кладет себе в карман.
Во дворе Беляев быстро ориентируется и входит в нужный подъезд, поднимается к двери, звонит. Через некоторое время открывает пожилой мужчина с книгой в руке. Беляев успевает прочитать название:
"Один день Ивана Денисовича" и вздрагивает. Недавно он прочел эту повесть в "Новом мире".
Смутившись, Беляев спросил:
- У вас из форточки ничего не упало?
- Из какой форточки?
- Из вашей.
- М-м, - помедлил мужчина, как бы что-то вспоминая, - сейчас взгляну. Он быстро вернулся.
- Да.
- Что?
- Бутылка.
Беляев улыбнулся. Он протянул хозяину сначала авоську с отрезанными ручками, затем из-за пазухи кулек с чем-то и из кармана бутылку "Московской".
- Я тут рядом... Справляем... Иду, смотрю...
Мужчина пытливо уставился на Беляева.
- Там ручки на форточке остались...
- Остались? - начал краснеть Беляев, понимая, что мужчина заподозрил его.
- Не прикидывайся дураком! - вдруг побагровел мужчина. - Я тебе уши сейчас все оборву! - И он протянул руку с книжкой.
Беляев пригнулся и быстро, пристыженно побежал вон.
- Я тебя в БУР упрячу! - летело вслед.
Беляев был в чрезвычайном волнении. Он мог все что угодно предположить, но не такое. Мужчина, по крайней мере по некоторым признакам: поначалу спокойный, задумчивый, с книжкой, показался ему человеком весьма почтенным, но вышло вон что! Потому что это дело очевидное - Комаров был не прав. И хозяин бутылки - не прав. И он, Беляев, - не прав. Или прав? Теперь Комаров с Пожаровым спохватятся из-за этой бутылки и Беляеву придется что-то бормотать в ответ, что-то врать. А, быть может, сказать просто, что пошел звонить, вспомнил про форточку и отдал водку? Комаров спросит про кулек, наверняка спросит, ради интереса. Что Беляев про кулек ответит. Ничего не ответит. Скажет, что не знает, куда этот кулек Комаров положил.
