Она задорно подмигнула, давая понять, что для графини подобное соседство выйдет боком.
– Была рада с вами повидаться, дорогой Рудольф. Супруг мне не поверит, когда я расскажу ему о нашей неожиданной встрече!
Мадам Расиньяк протянула Рудольфу тонкую руку, прощаясь, и вдруг лицо её застыло, как будто она вспомнила какую-то важную вещь.
– Послушайте, а помните, как вы ссудили мужу двадцать франков? Ведь он вам денег так и не вернул?
– Да ну, я не в претензии, Альфонс не думал меня обидеть, – добродушно отмахнулся Рудольф. – Он просто не имел возможности заплатить по счетам. Как только встретимся – отдаст.
– Зачем же ждать так долго? – заторопилась мадам Расиньяк. Она достала из расшитой бисером сумочки-мешочка двадцать монет и положила на стол. – Вот, возьмите. Альфонс не простит мне, если узнает, что мы виделись и я не вернула вам долг.
Ни один мускул не дрогнул на измождённом нищетой и лишениями лице бывшего каторжника. Он с достоинством кивнул поспешившей откланяться знакомой и, обращаясь к Люсиль, проговорил, потрепав её по щеке:
– Теперь, моя куколка, заказывай в этом райском местечке всё, что душе угодно. Вино, бульон, курицу, пирог! И больше не волнуйся о ночлеге – Рудольф не бросит тебя в беде.
Москва, конец 80-х
– Вставай давай, – голос матери звучал надтреснуто и глухо.
Галка приоткрыла один глаз и зажмурилась, стараясь не дышать. Душная струя табачного дыма, выпущенная из маминых губ, ударила Галке в лицо. Наволочка и пододеяльник, и без того давно не стиранные, тут же впитали запах табака и стали вонять ещё невыносимее. Мать поправила сползшую с полного плеча бретельку бюстгальтера, отхлебнула из пивной бутылки и кинула на Галкину кровать клубничный «Фруттис».
– Быстро ешь и одевайся! – приказала она. – Я на работу опаздываю.
– Ну, ма! – привычно затянула Галка. – Можно ещё хоть чуточку поспать?
– Всякая семилетняя засранка будет мне указывать, что ей можно, а что нельзя! – рассвирепела мать, меняясь в лице и делаясь из благодушной лютой.
– Веруунчи-ик! – с сильным кавказским акцентом донеслось из комнаты. – Принеси рассолу!
Лицо матери снова разгладилось, она затянулась сигаретой и лениво откликнулась:
– Может, пивка, Аслан?
– Какой пивка, – обиделись за стенкой. – Я за рулём! Вот жэнщина! Ничего не помнит! Неси рассол, и я поеду!
Мать развернулась и, покачивая пышными бёдрами, обтянутыми крохотными трусиками, выплыла из комнаты, удаляясь в сторону кухни. Через минуту на кухне загремели банки, и мать снова продефилировала мимо Галки, теперь уже с наполненной чашкой в руках.
– Давай, Верунчик, ходи быстрее, – торопил маму Аслан. – Что ты ползаешь, как муха сонная?
Галка села на кровати и принялась открывать йогурт, размышляя, чем бы его съесть. Оглядевшись по сторонам, ничего подходящего не увидела. В прихожей, где стоял её диван, были только сваленные кучей сапоги и туфли вперемежку с тапками, да на рогатой вешалке грудились зимние пальто. Держа перед собой открытую ванночку с йогуртом и опасаясь разлить её содержимое, Галка выбралась из-под одеяла и босиком направилась на кухню. Пробегая мимо комнаты, девочка мельком заглянула в приоткрытую дверь. Мама лежала на кровати поверх гостя и стонала так, будто ей было больно. Аслан возился под ней и издавал звериное рычание. Галка знала, что в такие минуты маму лучше не беспокоить, и поскорее миновала опасную зону.
Вбежав на кухню, девочка чуть не упала, споткнувшись о пустую водочную бутылку на полу, оглядела заставленный тарелками со вчерашними объедками стол, сунулась в раковину, в которой высилась гора грязной посуды, и, выудив из кучи гнутую алюминиевую ложку в бурых разводах, села на табуретку завтракать. Шевеля усиками, мимо побежал резвый таракан, и Галка капнула на пол йогурта на его пути, угощая. Таракан приник к капле и начал есть.
– Приятного аппетита, – пожелала ему Галка, ибо так всегда говорила бабушка, усаживая внучку за стол.
Галка вылизывала ванночку, когда мать вышла из комнаты совершенно голая и, не стесняясь дочери, скрылась за дверью ванной. Застёгивая брюки, на кухню заглянул Аслан. Брезгливо обвёл чёрными маслинами глаз загаженную кухню, поскрёб толстым пальцем сизую щетину на щеке, тапкой раздавил таракана и посмотрел на Галку так, что девочка сжалась на табуретке, стараясь казаться как можно меньше.
– Есть чего пожрать? – бесцеремонно осведомился гость, делая шаг к старенькому холодильнику. Распахнул дверцу и тоскливо обвёл взглядом пустые полки. И, повернувшись к Галке, спросил:
– Как ты тут живёшь, ребёнок?
Галка торопливо одёрнула куцую, некогда белую майку, из которой выросла ещё два года назад, и стыдливо прикрыла дырявые трусики грязным кухонным полотенцем. Аслан усмехнулся и, покачав головой, скрылся в комнате. А Галка выбежала в коридор, подняла с пола свои старенькие шортики, некогда служившие ей в качестве джинсов, и яркую футболку, из-за пестроты не слишком грязную на вид, и торопливо натянула вещички на худенькое тело. Затем, стоя перед зеркалом, с трудом расчесала рыжие кудри, безжалостно выдирая стальными зубцами расчёски клочья волос. Собрав кудри в хвост, обула резиновые уличные шлёпки и застыла у двери в ожидании матери.
Мать вышла из ванной с накрашенным лицом, но всё ещё голая. Её большие покачивающиеся груди с тёмными сосками были похожи на разъевшиеся мышиные морды. Не обращая внимания на дочь, мать прошла в комнату, откуда через минуту снова послышался скрип пружин их древней кровати, звериный рык и жалобные стоны. Чтобы отвлечься, Галка взяла книгу, раскрыла на заложенной странице и с головой погрузилась в приключения Робинзона Крузо. Любовь к чтению Галке передалась от бабушки. С самого раннего детства девочку окружали книги, и сначала бабушка читала волшебные истории вслух, а затем научила читать и внучку. Мать никогда особенно не интересовалась Галкой, где-то пропадая неделями и даже месяцами, но после смерти бабушки ей волей-неволей пришлось взяться за воспитание дочери.
В сад Галку не водили, ведь для этого была необходима диспансеризация, а на обход врачей у Веры никогда не хватало времени. С утра до вечера она торговала на вещевом рынке, а после работы приводила домой друзей. Одним из таких друзей был Аслан. Он держал точку с кожаными куртками и считался на рынке завидным кавалером. Были ещё Рафики, Гоги, Сашки и Вованы. При бабушке они не появлялись в их доме, мать сама гостила у друзей. Теперь мужчины менялись каждый вечер, и Вера не считала нужным скрывать от дочери изнанку взрослой жизни. Галка свою мать не любила и относилась к ней как к досадной необходимости, с которой нужно мириться, если хочешь и дальше жить среди милых сердцу бабушкиных вещей и книг.
– Ну что, поехали? – вырвал девочку из мира грёз голос матери.
Мать наконец-то оделась и теперь стояла перед Галкой в белых обтягивающих джинсах, водопадом спускающихся на высоченные каблуки модных туфель. «Не туфли, а свиные копытца», – мелькнуло в голове у Галки, украдкой разглядывающей мать. Беззастенчиво выложив свою большую грудь в декольте жёлтого пиджака, Вера поливала лаком слегка подкрученную щипцами стрижку.
Не выпуская из зубов дымящуюся сигарету, Аслан расселся на Галкиной кровати и, помогая себе обломком «ложки», натягивал дорогие туфли. Обувшись и встав перед зеркалом, он сунул руку в карман брюк и вытащил бумажник. Вынул из него мелкую купюру и вручил матери.
– На вот, Верунчик, – благодушно улыбнулся гость. – Девчонке своей новую майку с трусами купи. И еды. Жрать у вас нечего.
– Как это нечего? А варенье? А кетчуп? – огрызнулась мать. И тут же сменила тон дерзкий на ласковый, выдергивая купюру из пальцев кавалера и призывно улыбаясь. – Но всё равно мерси, Асланчик!
Галка исподлобья наблюдала, как мать, сунув деньги в кошелёк, ловко закинула похожую на кожаный баул сумку на плечо и, обильно оросив себя духами, распахнула входную дверь, выпуская гостя.
На улице Вера закурила и устремилась следом за Асланом к сверкающему чёрному «Мерседесу». Тот отпер машину и уселся за руль. Мать распахнула переднюю дверцу и устроилась рядом. Галка хотела было забраться на заднее сиденье, но Аслан вдруг закричал на мать со своим кошмарным горским акцентом:
– Э! Верка! Куда? Совсем рамсы попутала? А ну-ка выметайся из салона! Я здесь детей своих вожу! И жену с тёщей! В этой машине шалавам не место!
Горькая обида сжала сердце девочки ледяными пальцами, на глаза навернулись жгучие слёзы. Глядя, как мать на своих каблучках-копытцах торопливо выбирается из машины, улыбаясь жалко и заискивающе, девочка кусала губы, чтобы не заплакать, и в душе давала себе слово, когда вырастет, стать кем угодно, только не гулящей шалавой, как её мать.
