Мы вышли во двор, залитый маслянистым блеском солнца. Оно окутывало жаром могилы, отбеливало камни и надгробные плиты, отчего имена усопших выделялись особенно четко. Я наблюдала за тем, как яркие лучи подползали по стене храма к витражу, фрагменты которого тут же вспыхнули и начали отбрасывать алые и пурпурные искры вверх, к безоблачному небу. Миссис Мортон обменялась рукопожатиями с важными прихожанками в шляпах. Я же принялась расхаживать по церковному двору, стараясь ступать аккуратно, чтобы случайно не потревожить чью-нибудь могилу.
Мне нравилось ощущение твердой почвы под ногами. Она была безопасная и надежная, точно все кости, зарытые здесь, заставили всю накопленную ими крепость и мудрость прорасти сквозь землю. Я проходила мимо всех этих Эрнестов, Мод и Мейбл, некогда чьих-то любимых, а ныне о них помнили лишь колокольчики, растущие у плит; и вот узенькая тропинка, аккуратно засыпанная гравием, привела меня на задний двор. Могилы здесь были очень-очень старые, камни покрыты лишайником почти до полной неузнаваемости, имена давным-давно всеми забытых людей смотрели на меня с надгробных плит, которые скособочились и склонялись к земле, точно пьяные.
Я уселась на клочок свежескошенной травы, за надгробным камнем, сплошь покрытым какими-то зелеными и синими завитками. Я знала, что дамы в шляпах склонны вести долгие беседы, а потому решила сплести венок из маргариток. И дошла до пятой маргаритки, когда задняя дверь в церковь отворилась и вышел викарий. Порыв ветра подхватил полы его облачения, ткань заполоскалась на ветру, как белье, развешенное на веревке для просушки. Я смотрела, как он прошел через двор, выбросил пустой пакетик от чипсов в мусорку, затем вернулся к двери, снял одну туфлю и начал выбивать ее о косяк, желая избавиться от попавших внутрь клочков сена.
Уж не знаю, разрешалось нечто подобное тут у них или нет.
– Почему исчезают люди? – спросила я его из-за надгробного камня. Выбивать туфлю он не перестал, просто помедлил и обернулся через плечо.
Я поняла: он меня не видит. И встала во весь рост.
– Почему исчезают люди? – повторила я вопрос.
Викарий надел туфлю и подошел ко мне. Он был выше, чем казался в церкви, и смотрел на меня очень серьезно. На лбу прорезались глубокие толстые морщины, словно этот человек провел всю жизнь, пытаясь разгадать какую-то важную загадку. Он не смотрел на меня, взгляд был устремлен на могилы.
– По многим причинам, – выдавил он наконец.
Дурацкий ответ. Я бы и сама могла сказать то же самое, и для этого не пришлось бы просить помощи у Бога.
– Ну, например?
– Они сбиваются с пути истинного. С предназначенного свыше курса. – Он смотрел на меня, я смотрела на него, задрав голову и щурясь от солнца. – Вот и пропадают.
Я снова подумала обо всех этих Эрнестах, и Мод, и Мейбл.
– Или же умирают, – вставила я.
Он нахмурился и повторил мои слова:
– Или же умирают.
От викария пахло в точности так же, как и в церкви. Вера запуталась в складках его одежды, ноздри мои наполнились запахом старинных гобеленов и свечей.
– А как сделать так, чтоб люди перестали исчезать? – спросила я.
– Надо помочь им найти Бога. – Он переступил с ноги на ногу, под подошвами захрустел гравий. – Если в общине существует Бог, никто не пропадет и не потеряется.
Я подумала о нашем городке. О чумазых ребятишках, выскакивающих из домов на улицу, о пьяных спорах и драках, отзвуки которых доносились из окон. Просто представить было невозможно, что Бог проводил здесь много времени.
– А как найти Бога? – спросила я. – Где он?
– Он везде. Везде и повсюду. – Викарий широко развел руки, словно наглядно подтверждая тем самым ответ. – Просто надо искать Его.
– Ну а если мы найдем Бога, то все будет в порядке? – спросила я.
– Разумеется.
– Даже с миссис Кризи?
– Естественно.
С крыши церкви сорвалась ворона, развернула крылья и пронеслась по воздуху со зловещим карканьем.
– Уж не знаю, как это получается у Бога, – пробормотала я. – Как это он помогает нам не исчезнуть?
– Ты ведь знаешь, что Господь – наш пастырь, Грейс. А мы всего лишь овцы. Всего лишь Его овечки. И если собьемся с пути, Господь отыщет нас и вернет домой.
Обдумывая все это, я разглядывала свои ноги. Сухие травинки застряли в носках и больно кололись, оставляя на коже красные следы.
– Почему люди обязательно должны умирать? – спросила я, но когда обернулась, увидела, что викарий уже стоит у дверей в церковь.
– Может, придешь на чаепитие в зальной церкви? – окликнул он меня.
Мне не слишком хотелось туда идти. Я предпочла бы вернуться к Тилли. Ее мама не ходила в церковь, опасаясь, что там викарий промывает всем нам мозги. Но я должна была согласиться, потому как в противном случае подвела бы Иисуса, так мне, во всяком случае, казалось.
– Ладно, – сказала я и отряхнула травинки, прилипшие к коленям.
Я шла следом за миссис Мортон по дорожке, проложенной между церковью и залом. Края дорожки густо заросли гусиной травкой, лютиками, среди них высились стебли наперстянки, ронявшей целые облака пыльцы из толстых пурпурных колокольцев. Ветер стих, оставил нас на растерзание сухой палящей жары, которая врезалась в кожу плеч и рук, из-за которой было трудно вымолвить даже одно слово. Мы шли гуськом – молчаливые пилигримы, влекомые к святилищу чая и печенья, все одетые в воскресные платья и украшенные блестящими капельками пота.
Вот мы дошли до автостоянки, и я увидела Тилли, она сидела на ограде. Кожа блестела – она была намазана кремом от загара с головы до ног. На голове у Тилли красовалась непромокаемая шапочка.
– Другой дома просто не нашлось, – пояснила она.
– Вроде бы твоя мама не хочет, чтоб ты увлеклась религией? – спросила я, протягивая ей руку.
– Мама ушла раскладывать товар по полкам в кооперативном магазине, – ответила Тилли и тяжело спрыгнула на землю с кирпичной кладки.
Зальная церковь являла собой низкое белое здание, расположившееся в самом конце дорожки. Смотрелось оно здесь как-то неуместно, словно архитектор долго раздумывал, куда бы его приткнуть, и никак не мог решить. Внутри позвякивали чашки и блюдца, приготовления были в разгаре. По паркету бодро стучали каблучки, в углу высились гигантские кипятильники из нержавеющей стали, они шипели и плевались паром.
– Я буду «Боврил»[4], – сказала Тилли.
Я покосилась на миссис Мортон – она заказывала нам напитки в другом конце комнаты. Раннее вдовство заставило ее устраивать жизнь на объедках с чужих столов; она пекла, вязала, всегда была готова услужить и постепенно стала для всех незаменимой. Интересно, подумала я, какой бы была миссис Мортон, не уйди из жизни ее муж так рано. Если бы мистер Мортон, сидевший тогда за рулем, не стал бы, пригнувшись чуть ли не к самому полу у сиденья, искать радиоволну, на которой выступали «Нью Сикерс»[5], то не влетел бы прямиком в отбойник на трассе М4. Люди перешептывались, будто с ним была пассажирка, женщина, которая появилась на похоронах в черном платье до пят и с алой помадой на губах, и она так громко, просто до неприличия, рыдала, что служке пришлось вывести ее из церкви. Я ничего этого не помнила. Была еще слишком мала. Я знала и запомнила миссис Мортон именно такой, как сейчас: в твиде, чистенькой и аккуратной, и тарахтящей без умолку, словно морская галька, стучащая в пустой коробке, одинокой, хотя в этой жизни все устраиваются парами.
– «Боврил». – Миссис Мортон протянула чашку Тилли. Мы обе понимали, что пить она этого не будет, но делали вид, что все в порядке, даже когда Тилли поднесла чашку к губам и от пара затуманились ее очки.
– А вы верите в Бога, миссис Мортон? – спросила я.
Мы с Тилли с нетерпением ждали ответа.
Она заговорила не сразу, подняла взгляд к потолочным балкам, словно искала ответ именно там.
– Верю в то, что люди не должны задавать дурацкие вопросы воскресным утром, – ответила она наконец и пошла искать туалет.
Зал постепенно наполнялся людьми. Мне показалось, что народу здесь собралось куда больше, чем в церкви, и среди нарядных воскресных платьев мелькали джинсы. Похоже было, что Иисус может собрать куда большую аудиторию, стоит только предложить публике печенье. Были здесь и жители нашей улицы – Форбсы и мужчина, который постоянно стриг газон на своей лужайке, и женщина из углового дома, которая заявилась в сопровождении целой кучи ребятишек. Они цеплялись за ее юбку, липли к ногам, и я заметила, как она сует печенья в карман этой самой своей юбки. Все стояли с газетами, сдвинув солнечные очки на лбы, а в углу чей-то рыжий шпиц затеял свару с колли. Люди говорили о нехватке воды, о Джеймсе Каллагане[6] и о том, вернется ли домой миссис Кризи. Она так до сих пор и не вернулась.
И ни один из них ни словом не упомянул об Иисусе.
Если честно, думаю, что, если б даже Иисус в этот момент вошел в зал, никто бы его не заметил. Ну, разве что он принес бы с собой рулет-мороженое под названием «Арктический ролл».
