Ну вот. Только ссоры с ассистентом мне сейчас и не хватало. Действительно, что я прицепилась? Ребенок, как ребенок. Я, когда красила свои овечьи кудряшки синькой и рисовала тенями страшные круги вокруг глаз, изображая отпето-свободного неформала, была ненамного старше Настасьи.
— Послушай, Сестрица, — примиряюще начала я, — Будь ты хоть негром преклонных годов, я все равно не смогу с тобой не общаться. Родственные инстинкты, знаешь ли.
Ребенок и не думал приходить в себя. Надув губы, Настасья смотрела куда-то в сторону ближайших кустов. Взгляд её выражал такую глубокую тоску и решимость порвать со всем миром, что, будь на месте кустов, скажем, пруд, я бы всерьез обеспокоилась, не собирается ли Сестрица броситься в ледяную воду.
— Ладно, обещаю, что не стану больше возмущаться по поводу твоего стиля, — выдавила, наконец, из себя я.
Сестрица моментально засияла. Просто удивительно, с какой легкостью Настасья умела прыгать между настроениями.
«Вообще-то, если она и дальше будет столь обидчивой, сработаться нам не удастся», — подумала я про себя, — «Все-таки в офис. Все-таки на телефон. В конце концов, здесь может быть даже опасно…»
Как бы в подтверждение моих рассуждений об опасности детективной деятельности откуда-то изнутри ДК раздался дружный вопль. Я молча кинулась внутрь.
— Вот видишь, — Настасья бежала за мной, не переставая при этом говорить, — Я ж предупреждала, что «вешалка». Почти не разговаривают, но орут. Массовый психоз.
Резко открыв дверь зрительного зала, я нерешительно застыла на пороге. На сцене полукругом стояли штук десять очень броско одетых молодых людей и девушек. Глядя куда-то в глубину зрительного зала, они сосредоточенно орали, всем своим видом выражая напряженную работу. На всякий случай я обернулась. Как и ожидалось, ничего ужасного на задних рядах не происходило.
— Всем спасибо. Сняли упражнение. Разминка закончена, — раздался знакомый бас откуда-то с первого ряда.
На несколько секунд воцарилась спасительная тишина. Загадочная молодежь, которая, видимо, и представляла актёров данного коллектива, постепенно перекочевала в зал. Ребята, переговариваясь вполголоса, опасливо косясь при этом в сторону первого ряда. Никто не улыбался. Ребята, несмотря на «веселенькие» тона своих одеяний, выглядели подавленными и растерянными. Оценивая внешний вид этих индивидуумов, я невольно подумала, что моя Настасья, выглядит еще очень даже прилично.
«Ничего», — злорадно сообщил невесть откуда взявшийся внутри меня пессимизм, — «Это только начало. Они ведь и постарше Настасьи будут…»
Я легкомысленно отмахнулась от подобных изречений, решив, что, в конце концов, у Настасьи своя голова на плечах. И будь эта голова хоть абсолютно лысой, как у одной из прошмыгнувших мимо меня актрис театра, от этого любовь к Настасье близких родственников уменьшаться не должна. От мысли, что я могла бы быть родственницей носящейся по залу лысой девице, мне стало жутковато. Да… Хотя я всю жизнь и требовала, чтобы мамочка родила мне старшего брата, все же следовало признать, что с сестрицей мне, в общем, повезло.
— Зинаида Максимовна, — робко подала голос я, привлекая внимание.
Режиссёрша поднялась, угрожающей горой нависнув над доброй четвертью зрительного зала. С поразительной для столь крупной комплекции грацией, она, не выпуская из рук пепельницу, а из зубов длинный изящный мундштук, поплыла мне навстречу. На вид ей было лет пятьдесят.
«Вот тебе и дама Гурченского типа…» — быстро мелькнуло у меня в голове.
— Детектив Кроль? — она оценивающим взглядом скользнула по моей фигуре и неодобрительно закачала головой, — Господи, ветер дунет — развалишься. Бедненькая… Ничего, будешь хорошо работать, я тебя откормлю. Будешь большая и красивая, как я!
Я вежливо кивнула, непроизвольно сделав несколько шагов в сторону выхода.
— Ты посиди пока, понаблюдай. Мне часть актёров отпустить надо. Вещи можешь повесить в шкаф. У нас жарко. Не боись, сегодня репетиция ненадолго.
Я послушно опустилась в кресло одного из рядов.
— А! — завопила режиссерша, — Всему их надо учить! Говорю же, жарко у нас!
Почти насильно она отобрала у меня сумочку и плащ и повесила их в шкаф.
— У нас же не базар, и не общественный транспорт, чтоб одетыми сидеть! — судя по тому, что Зинаида Максимовна говорила все это не мне, а своей труппе, я просто пала жертвой показательного воспитательного процесса. На подобное можно было и не обижаться. — У нас тут дом, понимаете? — продолжила режиссерша и, похоже, её слова достигли цели. Актеры согласно закивали.
— Так, кому там надо было уходить? — громогласно прорычала режиссёрша, возвратившись на свое место в первом ряду, — Кирилл и Ксения, работаете пластический эпизод в гостиной, — два силуэта отделились от толпы актеров и кинулись выставлять на сцену какие-то декорации, — Остальные — в зале. Стас, давай фонограмму.
Я мельком глянула на Настасью. Ребенок был явно в восторге. Горящие глазёнки, прикованные к сцене, просто пожирали всё происходящее. Но не это главное. Плеер, который Сестрица вынимала из ушей только в самых крайних случаях, обычно просто приглушая звук во время разговоров с окружающими, сейчас лежал, позабытый, на соседнем сидении. Кажется, Сестрице и впрямь были интересны театральные репетиции.
Зазвучала музыка. Длинноволосый, немного сутулый Киррил и коротко стриженая воздушная Ксения, оба неестественно напряженные, заняли исходные позиции. Обтягивающие одежды делали их фигуры еще более хрупкими.
— Стол подвиньте! — закричала вдруг режиссёрша, так, будто от месторасположения этого самого стола зависела судьба всего мира, — Стол подвиньте, сволочи!
Актёры переглянулись, Кирилл набрал полную грудь воздуха, явно намереваясь возмутиться. Потом обреченно махнул рукой, мол проще выполнить, чем спорить и пододвинул стол чуть левее.
— Убрать музыку! — зарычала Зинаида Максимовна, — Ну что ты двигаешь? — накинулась она на покусывающего губы от необоснованности претензий Кирилла, — Что ты двигаешь?! Не первый же день работаем! Вы должны меня понимать! Если я говорю, «подвиньте стол» — значит, я просто оговорилась! Надо двигать стул. Неужели непонятно?!
Зинаида Максимовна грозно сверкнула глазами в ответ на мой сдавленный смешок, после чего быстро стащила с ноги тапок и, не целясь, запустила им в нарушителя тишины. Стоптанный розовый тапочек просвистел прямо у меня над ухом и приземлился чуть дальше. Настасья восхищенно кинулась его искать. Честно говоря, я уже ничего не понимала в происходящем.
— Ксения? Ты же Героиня! Где твоя лёгкость? У… коровище!
Последнее высказывание меньше всего можно было отнести к тоненькой девочке на сцене. Я собиралась даже поделиться своим возмущением с Настасьей… Но тут Зинаида Максимовна, быстро скинув второй тапок, легко влетела на сцену, привстала на носочки, невероятно легко несколько раз обернулась вокруг собственной оси, после чего, подобрав свободной от пепельницы рукой подол широченной кофты, нависающей поверх спортивных брюк, опустилась на продольный шпагат. В зале зааплодировали. Я немедленно забыла о запущенном в меня тапке и восхищенно следила за режиссершей.
— Вот! — аккуратно сбивая пепел с мундштука, пробасила режиссёрша, — А ты что делаешь?!
— Зинаида Максимовна, — Ксения, явно после долгих внутренних мучений, решилась заговорить, — Я хотела сказать… Ребята, — обратилась девушка ко всем, — Зинаида Максимовна… Я ухожу из театра, — в глазах у Ксении мелькнули слёзы, — Мне отец не разрешает сюда ходить…
— Ты что? — чуть слышно проговорил Кирилл, хищно хватая девушку за руку — Не выдумывай…
— Пусти! — Ксения резко врывала руку.
По залу прокатилась почти физически ощутимая волна напряжения. Зинаида Максимовна молча встала. Обулась, даже не поблагодарив Настасью за доставку розового тапка. Спустилась в зал. Тишина становилась невыносимой. Кажется, никто в зале не дышал.
— Что ж. Я не в силах тебе препятствовать. Уходи, — очень серьезно произнесла, наконец, режиссёрша, — Странно. Мне казалось, в двадцать лет люди могут самостоятельно принимать решения…
— Могут, — чуть слышно произнесла Ксения, — Это и моё решение тоже, — девушка говорила, не обращая внимания на бегущие по щекам крупные капли, — Я боюсь, Зинаида Максимовна. Боюсь этой роли, боюсь этого театра. Да что греха таить! — Ксения перешла на крик, — Все здесь боятся. Неужели вы думаете, что одного вашего указания: «Работайте и не бойтесь», может хватить, чтобы привести всех нас в нормальное состояние?! Я не могу больше. Извините. Я ухожу.
Девушка быстро сбежала по ступенькам в зал, схватила откуда-то с первых рядов свою сумочку, швырнула на гладкую поверхность фортепьяно измятую ученическую тетрадку с надписью «Роль» и бросилась бежать к выходу. Зинаида Максимовна молча проводила глазами соскользнувшую с фоно на пол тетрадку.
