– с сентября у причала стояли также три «метеора» в ожидании транспортировки в Китай, им особенно было рекомендовано в случае норд-оста переходить и укрываться от ветра на более безопасном причале 23. На «метеорах» отказались выполнять эти рекомендации, сославшись на неработающие двигатели и невозможность взять буксир (буксировочное судно) в портофлоте для буксировки «метеоров». Вскоре встал лагом к трем «метеорам» и четвертый «метеор»;
– некоторое время лагом к четырем «метеорам» стояли еще два, так что их было всего шесть. Но, к счастью, их двигатели оказались в эксплуатационном состоянии, и они вовремя ушли к причалу 23, где благополучно спаслись от непогоды в ожидании погрузки на судно и были отправлены по назначению.
А. Кузьмин и дальше в своей пояснительной записке пишет простые и понятные любому неморяку вещи: «Ряд судов, стоящих на рейде или у причалов и несших должным образом вахту, исполняя обязательные постановления по порту Новороссийск и Инспекции портового надзора касательно безопасности в портовых водах, даже 10 ноября, не дожидаясь испытания судьбы штормом и ветром в 40–50 метров в секунду, оставались зрячими и здравомыслящими, имея ответственность за безопасность судов и людей, и уходили из портовых вод в море и даже 10 ноября перед массовой катастрофой судов, оставшихся в порту Новороссийск».
Но все это будет после катастрофы на акватории новороссийских портов в ночь с 10 на 11 ноября. А сейчас Палыч Выдренков заканчивает регламентные работы и проворачивание механизмов на «Кемале». Дежурного матроса с «Армана» у него еще не отобрали, и они вдвоем скалывают лед штормовым инструментом (кувалда, топор, лом) с надстроек.
5
14.00. Выдренков остается на борту один
Морской сектант
14.00. Обедали на ПТР «Нури Исмаилов», который стоял ошвартованный с внешней стороны гугля причала № 35. Позже, когда бора совсем разгулялась, «Нури» страдал меньше всех – из-за положения корабля ветер не отрывал его от причала, как все остальные суда в ковше 35-го причала, а прижимал и наваливал на причальную стенку. Обед был обычным – украинские щи и котлета с гречневой кашей. После обеда Палыча пригласили сыграть в шеш-беш. Игра была не из интеллектуальных, но удобна тем, что позволяла вести неторопливую послеобеденную беседу. Палыч от игры отказался. Переговариваясь с обедавшими в кают-компании, он, которому, в отличие от других, не предписывалось вести круглосуточное дежурство (проверил механизмы и свободен), заметил вслух, что всерьез не завидует тем, кто остается дежурить на судах в эту ночь – бора, скорее всего, покажет всем нынче «кузькину мать».
Вскоре последовало приказание капитана «Армана»: Палычу оставаться на «Кемале» и заступить на суточное дежурство. Такой оборот дела для Палыча был полной неожиданностью. Но капитан есть капитан. Он кэп каравана, а значит, и его кэп. Палыч молча принял приказ. Приходилось влезть в шкуру всех тех экипажей, которым придется сегодня здесь переночевать. И он молча влез в шкуру их общей теперь судьбы. Все как-то объединилось в его голове – кэп, задачи и судьба. С этого момента все началось: общая судьба, общее море, общая ночь, он разделил все перед лицом надвигающегося ужаса со всеми и принял безоговорочно. Палыч стал серьезен, и в нем начался некий отсчет, активация прежнего морского опыта.
Все, что было с ним прежде в его северных широтах, о чем он уже давно забыл, стало быстро заполнять память. Странно было применять эти знания здесь, на юге, где растут пальмы и магнолии. Здесь ведь не суровые северные моря, а ласковое, гостеприимное Черное море, казалось бы, не бывает больших волн… Палыч как-то весь выпрямился, взгляд его заострился, движения и походка изменились, стали плавными и одновременно угловатыми, как у каменного краба. «Так дак так, ну что ж, надо значит надо; ничего себе – сходил на работку, ничего себе, поднялся ветерок».
Палычу было больно. Он понимал, что не его, а его семью сейчас взяли и подвергли большой опасности. И никто особенно об этом и не задумывался, все тут в одинаковых условиях, вот и Палыч теперь тоже… И его маленькая жена и десятилетний Мишка… Асфальт в детстве был чистым… Он сел на кнехт, смотрел вдаль, и что-то сказало ему: «Ну, теперь жди…»
Команда каравана была его командой, его семьей и его братством. Он разделил с ними судьбу сегодняшнего дня и был рад этому. Рад, не рад, скорее это можно назвать некоторым оттенком слова «удовлетворен». Такие решения – остаться или не остаться, разделить со всеми лишения дня или не разделить – в городе не принимаются самостоятельно; здесь вообще ничего не принимается голосованием или большинством голосов. Это все бред про демократию. В городе все решения происходят командным, если не сказать, насильственным, императивным путем. Потому что когда «нас» много, в силу вступают законы муравейника, армии. Все в городе немного служат в армии, просто само количество нас, здесь живущих, обязывает к этому. Так и в случае с Палычем: хоть приказание остаться и было в ущерб его семье, но это его работа. Час быка пробил, и время пошло. Как позже бы сказали умные: такое бывает только раз в жизни… И никто не произносит конец фразы, что «такое» бывает столько раз в жизни, сколько распорядится Бог человеку через «такое» пройти.
15.00. 4 градуса мороза, ветер северо-восточный 30–35 метров в секунду (порывами – 38 метров). На борту «Армана» Палыч доложил об окончании проведения работ второму помощнику судна. Тогда же приказом капитана «Армана» он был лишен своего единственного соратника – матроса А. Рактовича. Палыч опешил. Внутри него пробежал холодок страха. Стало невыносимо тоскливо и одиноко. Страх, противный страх поселился и засосал под ложечкой. Такого Палыч сам от себя не ожидал. Он спокойно и медленно выматерил себя за трусость, и все вернулось к нужному ему порядку вещей. На это ушла всего одна доля секунды. И только после Палыч поднял глаза на капитана «Армана». Он знал, что кэп сто раз подумал, прежде чем сказать ему такую вещь… Эти слова были равносильны объявленному смертному приговору и реально позволяли Палычу покинуть судно. Ведь команда покидает корабль при реальной опасности жизни людей… Кэп отвел глаза в сторону. Они поняли друг друга – Палыч мог быть свободен и отправляться домой.
Выдренков так и не понял сам для себя, как и почему он остался на «Кемале» один, а не пошел к жене и сыну. Возможно, сработало какое-то глубинное мужское начало, которое является главным в науке побеждать. Или, может, это было глубинное «то», что-то звериное в каждом мужчине, что не дает ему покинуть поле боя, даже когда он остается один, «то» толкает его в одиночку идти в горы, на скалы, ночью, в море, чтобы смотреть в желтые глаза смерти…
Не был ведь Выдренков экстремальщиком, не страдал тягой к сумасшедшим и рискованным предприятиям или азартным видам спорта. Но и трусом он никогда не был.
Черт знает, что бывает и как оно все случилось, но Палыч не покинул борт «Кемала»… Он слегка подал тело вперед и быстро скатился вниз по узкому трапу, где двое человек не могут разминуться.
Объяснить этот приказ было невозможно, и Выдренков его себе не объяснял, долгая жизнь на море научила его действовать теми силами и ресурсами, которые у него в данный момент имелись. А были у него сегодня с ним его голова, его руки и вверенный в единоличную ответственность совсем немаленький теплоход «Кемал». И еще одному его научило море: «не моргать», все время следить за обстановкой, не давать себе поблажек. Поэтому в эту ночь он не пропустит момент, когда «Кемал» начало отрывать, и заметит один за другим торпедирующие «Кемал» оторвавшиеся «метеоры». Поэтому ему удалось не получить критического обледенения, сохранить остойчивость «Кемала» и не перевернуться, вовремя заметить береговую стенку, развернуть «Кемал» и не разбить судно о нее…
Перебираясь после своего доклада с «Армана» на «Кемал», он еще не знал, что больше не ступит на палубу «Армана», да и вообще ничья нога уже не ступит на палубу живого «Армана».
Еще трижды приходил матрос с «Армана»: вдвоем проверяли концы, завели дополнительные за шахту румпельного отделения, проводили авральные работы по скалыванию льда. Матрос был толковый и работящий. Погибнет он через 6 часов, когда «Арман» перевернет обледенение. Погибнет вместе со своим капитаном, помощником капитана и судоводителем. Никому не удастся спастись в бушующих волнах.
6
18.00. Современное морское отношение к имуществу. «Кемал» отрывает от швартовых концов. Постановка «Кемала» на якоря
Якорь на набережной – символ г. Новороссийска, обледеневший во время боры
18.00. Катамаран «Ирбис», ошвартованный перед «кометами», ближе всех к стенке форумной площади, снят со стоянки двумя буксирами и переведен в безопасное место на второй причал. Ветер достигал 34–40 метров в секунду, мороз – 6 градусов. Матрос приходил в последний раз, скалывали лед. На просьбу оставить второго члена экипажа в помощники капитан «Армана» вновь отказал. В нарушение руководящих документов на судах велась двойная (на два судна одна) вахта. Этот факт был закреплен приказом по СП от 12 октября 1993 года, но инструкции, отражающей новые возникшие взаимоотношения между судами, в том числе по обеспечению безопасности обоих судов, для капитана «Армана» и вахтенной службы судна по каравану разработано не было. Поэтому капитану «Армана» А. П. Решетову и нечего было нарушать. Он ничего и не нарушил, записав Палыча в смертники и бросив «Кемал» и Выдренкова на нем.
