Только сейчас до меня дошло, что я голый. Но на мою наготу особого внимания никто не обратил, хотя две девицы вначале похихикали, глядя на мое, скукоженное от холода, достоинство.
Хозяин, поднял крышку лавки, стоявшей у стены достал из глубин рундука старые латаные порты, сунул их мне в руки и попытался похлопать по плечу, но не достал. Я быстро натянул это тряпье и хотел перевязать его все той же березовой лентой, но вепс протянул мне плетеную льняную веревку, и проблема удержания штанов была решена. Больше мне пока никакой одежки не выделили, но для меня сейчас и холщовые драные порты были праздником.
Немного погодя, все сели за стол, хозяйка, натужась, вынула горшок из очага и поставила на середину стола, члены семьи начали по очереди залезать в него своими ложками. Мне тоже выделили убогую ложку, по-видимому, творение кого-то из детей, потому, что есть ей было совершенно невозможно. Но я, попросив нож, быстро сделал конус из бересты и, защепив его палочкой, вместе с остальными начал есть аппетитно пахнущее варево в горшке. Это оказалась пареная до каши - репа, она была чуть подсолена, и вместе с куском черного хлеба, по консистенции напоминающим глину, показалась мне, голодавшему три дня, лучшим блюдом на свете.
После ужина быстро темнело, два маленьких окошка затянутых бычьим пузырем почти не пропускали свет. В женском углу зажгли лучину, и под хиханье и хаханье девушек и их мамаши, послышался шорох веретен и стук ткацкого станка. Немного погодя женщины завели заунывную грустную песню, в которой я, естественно, ни хрена не понимал. Продолжалось это еще около двух часов, затем из-под лавок были раскатаны грубые, сшитые из шкур и тряпок, перины, набитые утиным пухом и потертые, плохо выделанные, сшитые вместе овечьи шкуры. Мне было предложено отдельное место немного в стороне от остальных домочадцев, спавших вплотную друг к другу.
Лучина была задута и наступила полная темнота, буквально через пару минут наступившую тишину нарушило сосредоточенное сопение хозяина, и легкое постанывание его жены. Еще через пять минут они оба, облегченно вздохнув, захрапели.
Я испытывал такой кайф, после двух ночевок голым в полусыром мху, теплая овечья шкура мне казалась верхом блаженства. Глаза уже закрывались, когда я неожиданно обнаружил, что подмышкой появилась чья -то голова, и, с удивлением понял, что рядом со мной лежит обнаженной, одна из хихикавших девчонок. Она робко полезла рукой к моему органу, затем я услышал ее довольное хмыкание, но даже не успел ничего предпринять самостоятельно, как девушка, в прямом смысле, взяла полностью инициативу в свои руки. В этот ответственный момент, рядом со мной опять кто-то зашевелится - это оказалась вторая девчонка, которая, что-то шептала недовольным голосом своей сестре, она, похоже, злилась, что долго ждет своей очереди. После того, как обе молоденькие вепки, наконец, от меня отстали, я заснул мертвецким сном в несколько секунд..
Утро для меня началось тем, что с меня бесцеремонно стащили овечьи шкуры, исполнявшие функции одеяла. Все, похоже, давно встали и занимались делами. Хозяин, которого, как я понял, звали Вейкко, подал мне длинную льняную рубаху с многочисленными дырками. А поверх нее предложил грубый, армяк, сшитый из овечьих шкур и воняющий кислым тестом. Армяк был мне по пояс, руки по локоть высовывались из рукавов, а когда я попробовал его запахнуть, то раздался подозрительный треск. Ну и ладно, решил я, буду пока ходить нараспашку, все равно лучше чем голышом. Мы доели холодные остатки репы, запили их кислым до ужаса квасом с краюхой зачерствелого черного хлеба, потом Вейкко поманил меня во двор, я, не торопясь, замотал ноги выданными мне тряпками и надел лапти собственного производства, надо сказать, что были они, ничуть не хуже, чем у членов вепсского семейства. Когда мы вышли на улицу, я увидел, что там нас уже ожидают трое его сыновей, они были такие же мелкие, как отец, только не такие коренастые. Ну, что же, пришла пора отрабатывать еду, одежду и кров. Мы взяли пару топоров и направились в сторону пала, откуда я вчера пришел в их дом. Парни всю дорогу оживленно болтали, кидая на меня ехидные взгляды. По ним было понятно, что мои ночные приключения, не остались тайной для окружающих, и похоже девушки проделали это с благословения родителей.
Дорога не заняла много времени, когда мы пришли, парни сразу начали сгребать остатки стволов, сучья в кучи и разжигать их снова с помощью еще тлеющих углей. Мне с Вейкко пришлось заниматься более тяжелой работой, корчеванием пней. Мы вначале обрубали корни, а потом на пару, подложив под здоровенную вагу бревно, проверял корни на крепость, Работа спорилась, потому, что я был наверно раза в четыре тяжелее и выдирал пни гораздо легче, чем мой хозяин. Вейкко был доволен и пытался мне что-то объяснять.
Зато к концу дня я уже знал несколько слов вепсского языка и все они, похоже, были нецензурными.
Когда мы к вечеру пришли к дому, я обнаружил, что небольшое, приземистое бревенчатое строение на берегу реки дымится со всех сторон. Дым лез из всех щелей и меньше все в трубу.
-Неужели баню топят!- с надеждой подумал я. И действительно обе девушки, сегодня ночью побывавшие у меня под одеялом, суетились у дверей предполагаемой бани. Там же горел еще и костер, из которого они периодически, деревянными щипцами доставали небольшие округлые камни и кидали их в ушата с водой, оттуда раздавалось громкое шипение и поднимались столбы пара, я еще подивился, как с умом выбраны камни, которые не трескаются от такого издевательства. Мы посидели на крыльце, ожидая, когда протопится каменка, и нагреется вода в деревянных ведрах, и вскоре хозяин доброжелательно замахал мне руками, приглашая мыться. Когда я, скинув одежку, залез, согнувшись в три погибели, в мыльню, на полке уже сидели хихикающие девчонки, светясь в полутьме своими белыми прелестями, Тут меня осенило, и я, накинув армяк, выскочил на улицу и, подбежав к ближайшей березе, начал ломать ветки. Поздние, начинающие желтеть листья, конечно, были уже совсем плохие, но все же мне удалось связать удовлетворительный веничек и с ним, я вновь уселся рядом с девушками. Они с недоумением смотрели на веник, а когда я подкинул горячей воды на каменку, завизжали и кинулись на пол. Я же с удовольствием охаживал себя веником со всех сторон, чувствуя, как с меня сползает вся грязь, которую собрал, шляясь трое суток голым по северному лесу. Девчонки постепенно оклемались и вновь уселись рядом со мной, и даже дали похлопать себя веником по всяким соблазнительным местам, когда же я, возбужденный таким зрелищем, захотел большего, то мне отказали, показав знаками, что все еще впереди. Потом я лег на скамейку лицом вниз а одна из девушек усевшись на меня яростно терла спину лыковой мочалкой, периодически смачивая ее в горшке с разведенным щелоком . Когда мы красные и распаренные, отмывшиеся щелоком до скрипоты вышли из темного банного нутра, нам навстречу уже шли, давно ожидавшие этого момента, оставшиеся члены семейства. После бани я впервые за эти дни почувствовал себя человеком. А наутро все началось снова, тяжелая работа, скудная еда, и пни, пни во сне и наяву.
В такой работе прошли две недели, становилось все холоднее, по-видимому, уже была вторая половина сентября. На будущем огнище мы полностью выкорчевали все пни, и оставили всю древесину сохнуть до конца зимы, чтобы весной полностью сжечь высохшие древесные остатки. А на золе, оставшейся после пала, после посева вырастет новая рожь. Пройдет два года и новый пал пройдет уже в другом месте. И подобный способ земледелия будет в этих местах еще несколько сот лет, пока, наконец, огнищане не перейдут на более прогрессивные методы земледелия. Я за это время смог выучить несколько десятков слов и мог кое-как общаться, тем, более, что словарный запас у лесных жителей был не очень большой. Меня, кстати, заинтересовало, почему Вейкко с семьей не живет, как обычно вепсы в небольшой веси на три четыре двора, а на отшибе в глубине леса, но задавать такие вопросы я попросту постеснялся. Начались уже первые заморозки, Реку с берегов уже сковывало льдом. По безыскусному чертежу Вейкко, нарисованному им прутиком на пепле костра мне стало понятно, что вышел я, оказывается, в своих странствиях на приток Свири, так, что до средневековой цивилизации отсюда было совсем недалеко. Хотя, по правде сказать, какой сейчас год, я абсолютно не представлял. И есть ли цивилизация на самом деле. Но железные топоры и ножи в хозяйстве подтверждали, что, по крайней мере, железо эта цивилизация знает. Я втянулся в тяжелую работу и не уставал так сильно, как в первые дни, и теперь часто, вечерами, задумывался о своей судьбе. Совершенно не хотелось провести всю жизнь в северных лесах, занимаясь убогим сельским хозяйством. Однако, мне казалось, что, не зная ни языка, ни обычаев покидать гостеприимный дом вепсов очень неразумно. Но, все равно, надо было готовиться к встрече с жестоким миром, лежащим за лесами. И скоро все семейство, с удивлением, следило за моими упражнениями. Я бегал, прыгал, восстанавливал все навыки, утерянные за много лет кабинетной работы, когда надо было шевелить только мозгами. Мое молодое тело с удовольствием откликалось на тренировки, а растяжку я смог вскоре сделать такую, что довольно легко садился на шпагат. К, сожалению, у Вейкко совсем не было оружия, поэтому учится работать с мечом, не получилось. Незаметно за заботами пришла настоящая зима. Вокруг дома засверкали белизной сугробы, еще не разбавленные сернистыми выбросами заводов северной Европы. Я уже смирился с тем, что зимовать буду с семейством вепсов. Рожь и ячмень были убраны, сено, накошенное на узких лесных прогалинах, ждало вывозки, дров для очага было завались. В общем, живи и радуйся. Однако Вейкко ходил чем-то недовольный и вздрагивал от каждого постороннего шума, а его жена часто ходила с покрасневшими от слез глазами. Когда я начал, со своим хилым знанием языка, выяснять в чем дело, то узнал, что Вейкко ушел из деревни несколько лет назад, и не платил несколько лет пошлины Белозерскому князю, считавшемуся хозяином этих мест. А зимой по рекам, так и разъезжают в поисках таких одиночек мытники, которые рады раздеть и разуть любого встреченного на пути. И если на них наткнутся этой зимой, что очень даже возможно, семья может оказаться у разбитого корыта.
