— Как давно вы находитесь в Ватикане?
— По воле Божией, уже четвертые сутки.
— Тогда, пожалуй, логично, что он ничего не знает, — вмешался архиепископ.
— Но что я должен знать? Для чего меня призвали?
Архиепископ и монсиньор посмотрели на кардинала Кьярамонти, и тот, в свою очередь, бросил на них беглый взгляд, чтобы затем вперить его в брата Гаспара и улыбнуться ему с принужденной любезностью.
— Ваш труд, брат Гаспар, показался нам очень своевременным, особенно учитывая, какие трудные дни мы переживаем, и не один я так думаю. Осмелюсь даже заверить вас, что вряд ли найдется кардинал, который не оценил бы его по заслугам. Кроме того, до нас дошли слухи о том, какие чудеса сотворили вы на поприще экзорцизма совсем недавно.
— Главным действующим лицом этих чудес был не я, а дьявол, ваше высокопреосвященство, — и в продолжение своих слов брат Гаспар склонил голову в знак благодарности за подобное внимание к его скромной персоне — внимание, вне всякого сомнения, преувеличенное.
— Завтра, — без промедления ответил ему Кьярамонти, — вам предстоит аудиенция у Папы. Так?
— Вижу, что земля слухами полнится.
— Тогда глядите в оба.
— Что?
— Приглядитесь к Папе и расскажите нам о своих впечатлениях. Мы заказали столик в ресторане «L’Eau Vive»[3] на завтра без четверти два. Вас устраивает это время?
— Что это такое? — попытался отшутиться монах. — Заговор?
— Заговор? — укоряюще произнес кардинал. — Какая нелепость.
— Ничего не понимаю. Как ни жаль, но я действительно ничего не понимаю.
— Что же вам непонятно?
— Неужели в Ватикане принято так вести себя?
— Отнюдь. Но мы глубоко озабочены.
— Чем же?
— Поведением Папы… Оно кажется нам странным.
— Иными словами, мы подозреваем… — резко вмешался архиепископ Ламбертини.
— Что?
— Ибо написано: «Нечистая сила старается во всем уподобиться Сыну Божьему».
— Вот уже несколько недель, — поспешно вмешался пурпуроносец, — как Папа отказывается видеться со всеми, за исключением нескольких избранных, которые в большинстве своем выглядят довольно зловеще. То, что он согласился переговорить с вами, я назвал бы обстоятельством из ряда вон выходящим, поскольку в данный момент даже мы не имеем доступа к нему — ни мы, ни остальные кардиналы. Государственный секретарь — не знаю, известно ли вам это? — традиционно имел неограниченный доступ к Его Святейшеству, теперь же он вовсе меня не принимает, кроме того, этой осенью были отменены визиты ad limina[4] и, что еще более серьезно, публичные аудиенции по средам, несмотря на то что они необычайно важны, чтобы о нас не забывали. Завтра среда, — пожаловался он, — и снова, к нашему величайшему неудовольствию, мы не увидим ликующей толпы, собравшейся вокруг него на площади Святого Петра, как то было принято с давних, хотя и не незапамятных времен.
— Но что же такое происходит?
— Это мы и сами хотели бы знать, — сказал монсиньор.
— Не скрою, брат мой, мы подготовили материалы, вручая которые вам, мы сильно рискуем. И действительно за этим столом есть люди, по мнению которых нам не следует этого делать. Но я всецело доверяю вам и, судя по тому, что я увидел, не ошибаюсь.
— Доклад о чем? — только и смог вымолвить монах.
— Так мы можем вам довериться?
— Довериться мне?
Кардинал Кьярамонти подал знак монсиньору Луиджи Бруно, который с таинственным видом достал из портфеля желтый пакет внушительных размеров.
— Помимо доклада о Папе, — заявил пурпуроносец, — вы найдете здесь прямой телефонный номер моего кабинета, а также сотовый телефон, по которому сможете оставить нам сообщение в любое время суток. Мы должны действовать одной командой, брат Гаспар, подобно тому, как это делали первые апостолы. Важно, чтобы мы до мельчайших подробностей были в курсе всего, что касается Верховного Пастыря. И не советую относиться к моим словам легкомысленно. Надеюсь, что, внимательно прочитав досье, вы поймете всю серьезность ситуации. И вот еще что: не говорите никому, абсолютно никому об этом пакете, равно как и о нашей беседе, все должно оставаться строго конфиденциальным. Вы никогда здесь не были, и я ничего вам не говорил. Понятно?
Монах утвердительно кивнул, взял пакет, открыл его, достал папку и принялся читать, то и дело останавливаясь. Это напоминало подробный, день за днем, отчет о поступках Папы за три последних месяца, включая отправленные им личные письма и телеграммы высокопоставленным церковным лицам других государств, так же как и свидетельства епископов и кардиналов, недавно видевшихся с Папой.
— Это что, шутка? — возмущенно спросил брат Гаспар.
— Так вы беретесь за это дело?
— Дело? О чем вы говорите, ваше высокопреосвященство?
— Недуги Его Святейшества… — начал было монсиньор Луиджи Бруно.
— Бессонница, — резко прервал его кардинал Кьярамонти.
— Именно.
— Он не пробовал принимать валерьянку?
— Бессонница, и не только, брат Гаспар, — продолжал кардинал. — Бессонница, которая длится дольше, чем может выдержать любой человек, и не будем забывать, что Его Святейшество, кроме всего прочего, человек. Человек, который к тому же, мягко выражаясь, уже не во цвете лет.
— Мы боимся, — вмешался монсиньор, — что бессонница вызывает у него серьезные галлюцинации.
— А врачи? Что говорят врачи?
— Папа наотрез отказывается даже слышать о врачах, — продолжал монсиньор.
— Ситуация безнадежна, — подвел черту кардинал. — Поэтому вы и здесь.
— Я? Бедный монах?
— Оставьте вы ваше притворное смирение, не прибедняйтесь, пожалуйста. Вы начинаете меня сердить.
— Так в чем моя задача? Что я, по-вашему, должен сделать?
— Главное, глядите в оба, постарайтесь заметить даже малейшие признаки одержимости, и в случае если ваше ученое мнение подтвердит наши подозрения, вам придется применить все ваше искусство, дабы изгнать Нечистого. Разумеется, в вашем распоряжении будет все, что вам потребуется, включая содействие папской префектуры, не говоря уже о государственном секретариате. Это и все прочее.
— И все прочее, — как эхо, подхватил монсиньор.
— Не знаю, до конца ли я вас понял. Вы просите меня…
Но он не осмелился закончить фразу.
— Послушайте, брат мой, у нас есть серьезные основания полагать, что в Папу вселился Нечистый.
— Что? Разве такое возможно?
— Вы специалист, — сказал Кьярамонти с улыбкой, в которой брату Гаспару почудилось лукавство, — и это мы хотим от вас узнать: разве такое возможно?
Брат Гаспар задумался, прочистил горло и сказал:
— Нет.
— Нет?
— Да, — поправился брат Гаспар.
— Так «да» или «нет»? — сказал Кьярамонти. — На чем остановимся, брат Гаспар?
— Рискованное предположение вашего высокопреосвященства ставит ряд вопросов, касающихся глубин нашего учения, над которыми следует поразмыслить спокойно и без спешки.
— Не пытайтесь увильнуть, брат Гаспар. Мы говорим с вами серьезно, совершенно серьезно.
— Разве речи вашего высокопреосвященства не покушаются на догмы Святой Матери Церкви?
— Какую догму вы имеете в виду?
— Так, сразу, мне приходит в голову с полдюжины.
— Например?
— Разве мы не подвергаем сомнению прямую связь Папы с Духом Святым? А как быть с догмой о папской непогрешимости? Куда ее девать? В каком жалком положении она оказывается. И разве тем самым мы не противоречим по меньшей мере полдюжине заповедей, составляющих существенную и основополагающую часть вероучения, которому мы посвятили свои жизни?
— Полноте, — был краткий, но удивительный ответ его высокопреосвященства кардинала Кьярамонти.
— Если Папа желает поддерживать сношения с дьяволом, — стоял на своем доминиканец, — в случае если это вообще возможно, такой образ действий наверняка подчиняется промыслу Божьему.
Подобная аргументация вызвала среди присутствующих сильное волнение.
— Что? Раскол в Церкви? Бога ради, брат Гаспар! Мы должны взять бразды правления Ватиканом, поскольку тот, в чьих руках они находятся сейчас…
— …первостепенно важно, чтобы Его Святейшество вновь обрел здравый рассудок, — заявил архиепископ Ламбертини.
— О чем мы говорим: о старческих проявлениях, безумии или одержимости? Еще со времен декреталий Реймсского синода Церковь предупреждала нас о роковой ошибке — смешении одержимости бесом с обычным психическим заболеванием.
— Именно, брат мой, именно, — миролюбиво вмешался Кьярамонти.
— Что «именно»?
— Именно поэтому вы и здесь. Если кто-то и может определить, дерзнул ли дьявол проникнуть в Ватикан, то этот кто-то — вы. По крайней мере мне не приходит в голову никто, кому бы это было столь явно предначертано. Кто, если не вы?
