– А за что в такую немилость вляпалась сердечная? – как бы вскользь посочувствовала Яга.
– За длинный нос. Совала куда ни попадя. Супруг только на войну с сирацинами наладился, а она уже шлёп-шлёп и прямо по кровавым следам от прошлой супруги рыцаря к потайной кладовке прискакала. А когда печально знакомилась с бывшими хозяйками замка самолично, Синяя Борода и нагрянул за позабытыми в спешке доспехами. Ей бы, дуре, пройти мимо такого погоста да глаза отвести, она же наоборот, заголосила на весь французский приход, призывая в свидетели сестру Анну, которая о ту пору помогала ей по хозяйству и пребывала в отдохновении возле верхних бойниц цитадели. Синяя Борода тогда дело загладил, объяснив всё распространением чумы и язвы, но как раз на этом балу, под фейерверк и салюты, надумал указать своё место среди прежних жён и седьмой заполошной супруге.
– Ну, за самовольство надо наказать, тут никто возражать не станет, – разумно заметила Яга. – Значит, восточный азиат увёз-таки в свои края бабёнку, укрыв от наказания?
– Даже конца праздника не стал дожидаться. Поспешил трофеем с собратьями поделиться. А вот теперь чистая беда. Борода отдавал Али-Бабе в пользование Трифину всего на месяц, от Сильвестра Курятника до Досифея Гусятника, а потому требует жену назад для справедливого самосуда. Азиат же и думать об этом забыл. Говорит, мол, в ихних краях так к мадам душой и телом народ прикипел, так не нахвалятся её расторопностью и умением, что даже янычар к ней приставили для караула. Дело дошло до того, что сам Али-Баба французский язык выучил, а стражники от Трифины французский насморк по третьему разу даром заполучили. Все сорок разбойников уксусом и молитвой до сей поры предохраняются.
– Во-от какие очевидные невероятности в мире происходят. Во-от какие страсти кипят в подлунном мире, – вроде как мечтательно протянула Баба Яга. – А тебе-то какое дело до всего этого? Пущай сами разбираются посреди таких подарков.
– Так я же слово давал, что возвернётся жёнушка к хозяину. Да и дружбы с Бородой терять не хочется. Вот он Марию-Антуанетту для обмена прислал, тоже красавица да ещё и царских кровей, – и Бессмертный ласково погладил безголовый стан королевы.
– А королева-то согласна? – невольно спросила Яга, глядя в потухшие глаза страдалице.
– Как же, как же! Не только согласна, но и просит восточного убежища. Заел беднягу французский народ и его управители. Видишь, до срока старости головы лишили. Так что отвези ты нас в пустыни Аравийские. Поменяем Марию на Трифину да и дело с концом, – выдохнул облегчённо Бессмертный и приумолк устало, так как такие длинные речи давно не говаривал, а тем более с голым черепом и челюстной его составляющей. Он и сам толком не заметил, как в пылу красноречия вся купеческая личина слетела, словно с яблонь дым. Зато эти его последние слова вернули бабушку в суровую действительность, и она сказала, поджав губы:
– Я бы с дорогой душой помогла, да ступа моя сломалась, чёрт бы её побрал. Нелётная для неё погода уже вторые сутки. Может ты поможешь либо советом, либо рукоприложением к механизму?
– Нет, – отказался сходу Бессмертный, – я специалист по живому материалу. Живое в неживое могу, а наоборот – извольте не гневаться. Тут надобно Федотку с Викешкой кликнуть, они одним своим видом и мёртвого поднимут, – и он свистнул особым образом, то есть просто прогнав ветер через ушные дырки голой черепной коробки.
– Да и ты далеко не отлучайся, – Яга дёрнула Кощея за берцовую кость, – вдруг девка заявится. Только прими божеский вид да чучело безголовое отошли в кусты. А не то невеста до гробовой доски в себя не придёт, не то что в замужество кинется.
– Твоя правда, – немедля согласился Кощей, шуганув Марию-Антуанетту и входя в обличье казака Стеньки Разина.
Вскорости прибыли леший с водяным. Оба-два в одинаковых засаленных фартуках и с железом в руках. Зато обличием они оченно разились. Если Федотка был похож на большую сосновую шишку, весь врастопырку, в сучках и задоринках, то Викешка выглядел недельным самоликвидировавшимся утопленником, тронутым не одним уже раком.
– Зачем изволил звать, родимый? – в один голос рявкнули мастера. – В чём непорядок или иной какой огрех?
– А вот в ней-то как раз и всё дело, – отстраняя Ягу могутным казачьим плечом от ступы, вразумительно начал Кощей:– Пока мы с хозяйкой чаи гонять будем, вы этот аппарат наладите, испытаете и нам предоставите в наилучшем виде. Чтоб птицей летал и безо всякого отказа и вывертов при посторонней турбулентности, как говаривают старые летуны. И чтоб до захода солнца всё спроворили!
– Ну, это вряд ли, нам не к спеху, – тут же заключили знающие себе цену механики, – может что и наладим через месяц-другой либо к Яблочному Спасу, а чтоб сей момент, то даже и у литейщиков с Урала кишка будет тонка, – и мастера принялись было обстукивать и оглаживать ступу со всех сторон.
– Не к Спасу, хоть бы и к Медовому, – повысил голос Бессмертный, – а на крайний случай к восходу, а то дружку закадычному, Змеюге Горынычу, подскажу, чтоб свою третью голову после недавнего насморка на ваших болотах и буреломах опробовал. У него после простуды горелки соплёй забились. Вот и будет народу праздник – и осушение болот, и выжигание тайги под пахотные земли. Уяснили, соколы, диспозицию?
– А мы что? – опять в голос ответили умельцы. – Мы и говорим, что улетайте хоть завтра ко всем собачьим чертям и на любой скорости света. Эка невидаль, заморскую хреновину починить! Пейте чаёк да передавайте Горынычу приветы. А уж мы его и клюковкой, и рыбкой в любой час осчастливим, – и с этими надёжными словами Федотка и Викешка начали своё ремонтное дело.
– Зови свою Избушку, приглашай Золушку и пойдём мёд-пиво пить с брусничными шанежками, а ещё лучше – сбитень с овсяным киселём. Видишь, дождь стал накрапывать, – распорядился хозяйски Кощей Бессмертный, поправляя казачью саблю поверх бархатных шаровар и оседелец на опрятной круглой голове.
За стол угнездились втроём, так как Золушке выпадала роль обслуги. На скатерть были выставлены и студень из бараньих голов, и холодец с хреном, и кровяная колбаса с потрохами. Тут же стояли кувшинцы с медовухой и крепкие отвары для хозяев из поганки бледной да сморчка толчёного. Не забыли и про шербет с кутьёй для Марии-Антуанетты, как для дорогой гостьи, хоть и без верхнего этажа. Для себя Золушка сбоку пристроила расстегаи по-скобарски да киселёк из морошки по рецептам сибирских самоедов. И пошёл тогда пир горой с песнопениями на два голоса с рассказами о подвигах Бессмертного и свершениях Бабы Яги.
– Ты бы, старая, на питьё не налегала, – урезонил, было, в полночь Бессмертный Бабу Ягу. – Как-никак, но скоро тебе за руль.
– А мне в полёте никто не указ, – огрызнулась бабушка, – кроме молоньи в руце Ильи Пророка. Токмо он с небес на землю сверзить меня может, да и то если я не на бреющем.
– Это за что тебе такие послабления в правилах воздухоплаванья? – строго вопросил Бессмертный, приосанясь под атамана, так как к столу с его стороны приблизилась Золушка с новой порцией десерта из пареной репы и маковых кулебяк.
– А потому, милок, что весенние дожди идут и у Илюхи зажигалка отсырела, – неумно пошутила Яга и зашлась девичьим рассыпчатым смехом. – Ты, вон, лучше свою королевну приструни, а то она прямиком за воротник заливает. Как бы головушку не потеряла.
Конец ознакомительного фрагмента.
