И вот когда он почти готовый потерять сознание, из последних сил держался за поручень, двери газовой камеры распахнулись, и людской поток вынес его на улицу. Когда прошли последние круги перед глазами и чьи-то тяжелые ботинки по его ногам, Искатель понял: вышел не там. Злость на Писателя, мелкий холодный дождь, пустынный промышленный район. И никакой надежды дождаться следующего трамвая. От избытка чувств Искатель пнул мусорную урну, чем до безумия напугал мирно спящую дворнягу. Пройдя какое-то время пешком, он вспомнил, что через лесной массив, отделяющий город от автострады, когда-то была прямая тропа. Но с учетом застройки она могла исчезнуть.
В лес вело множество тропинок. Искатель шагнул на ближайшую. Мрачное, угрюмое местечко. За время своих скитаний он обнаружил несколько ночлежек, оборудованных бомжами, дыр в заборе близлежащего завода. Пристанище наркоманов, усыпанное использованными шприцами. Он все – таки вышел к шоссе неподалеку от нужной ему остановки.
Путь на маршрутке занял немного времени. И вот помятый, мокрый, злой и уставший, он предстал перед роскошным рестораном, вход к которому был выложен из белого мрамора.
– Стоять! – гаркнуль появившийся в дверях здоровяк в строгом костюме. – Ты ботинки свои видел? Не видишь: чисто, куда шлепаешь? Мы милостыню не подаем, так что иди отсюда.
Искателю стало обидно. Его, без пяти минут признанного гения отечественной литературы, чуть ли не за шкирку выкидывает кретин, который не то что книгу написать, букварь – то прочесть не сможет. Обезьяна!
– Ну ничего, ты мне на этот мрамор еще дорожку красную постелешь! Хмырь! – подумал Искатель, а вслух произнес: – Здесь у Вас, мой друг отдыхает. Попросил вот меня забрать его.
Примат тут же сменился в лице. Потупив взор, явно почувствовав себя неловко, он спустился на встречу Искателю.
– Вы извините, конечно, творческого человека часто можно с бомжом спутать. На вас же не написано, художник вы или поэт. Частенько всякая шваль пытается прорваться внутрь. Кто под наркотой, кто в пьяном угаре. У хозяина была идея, построить ресторан: подальше от города, вот только город становится все ближе. И это… Ноги помойте, пожалуйста, уж больно они у вас грязные.
– Осень… – буркнул Искатель, повинуясь просьбе.
– Ну да, ну да…
– Скажите, а давно он здесь гуляет? Просто по телефону ничего не понятно было…
– Да с ночи. Собрал всю творческую элиту города и…
– Что и?
– И начал репетировать свои похороны. Вас, творцов, сам черт не разберет. Чего вам для счастья надо…
– Да если б мы сами знали…
Ресторан встретил их теплом и богатым убранством. Посередине зала находился гроб, возле которого, в черном костюме, будучи изрядно пьяным, стоял Писатель. Держа в одной руке фужер шампанского, в другой – листок бумаги, он читал монолог покойного.
– … Когда я уйду, все заметят. Все поплачут, скажут красивые слова, выпьют хорошей водки, закусят отменными блюдами. И, может, даже процитируют мои лучшие книги. Дерьмовые, лучшие книги. Но это будет недолго. Неделя. Может, чуть больше. Надо заранее проплатить уход за могилкой. Вы же никто не явитесь. Травинки не дернете, цветка не положите. Да оно и не надо. Важен сам факт. Кто мы? Кто мы? Я вас спрашиваю! Кичимся своими титулами, боясь пошевелиться. Мы достигли всего, чего хотели, и больше ни к чему не стремимся. Но почему? Почему, будучи живыми, мы ведем себя как мертвые? Зачем тогда мы мучаемся?
Да вы пейте, пейте не стесняйтесь. Я никого не хочу обидеть. Я вас всех люблю – ведь вы мои друзья. Это шоу, дурацкое и некрасивое, я сделал сам, так как мог. Может, я неплохой сценарист, но как режиссер – некудышний. Это факт.
Так вот! Давайте представим, что я все – таки мертв. Сейчас я даже лягу в гроб для наглядности, – Писатель действительно лег в гроб, украшенный белыми розами. Пара десятков, собравшихся, с интересом наблюдала за спектаклем.
– Вот! Я лег! Здесь жестко, но, думаю, мне будет все равно. Хотя подстилочку надо будет поменять. И розы. Как думаете, оставить или заменить?
– Оставить… Заменить… – послышались разделившиеся мнения.
– Ладно, оставлю! Мне тоже нравится. Так вот, я лег, точнее сказать, умер. Вот нет меня. Представьте, что сейчас крышку закроют и повезут на корм червям. Ваши чувства? Ощущения? Ну?
– Жалость… Тоска… Страх…
– Жалость никчемна! Тоска излечима! Страх – это хорошо! До тех пор, пока смерть не явится за вами. Потом нет смысла бояться. А до этого бойтесь! Это полезно.
К Искателю подошел официант, спросив, будет ли он что – нибудь заказывать, ибо человек, который сейчас в гробу, платит за всех. Искателю очень понравилось последняя фраза официанта, и он заказал бутылку красного вина и пасту. Пока готовилось блюдо, Искатель решил начать с вина. Его невероятно затягивало представление, устроенное Писателем. Тот, в свою очередь, уже выбрался из гроба и, бегая вдоль столов, уговаривал гостей выпить еще.
– Друзья! Имейте в виду: я не остановлюсь. Я буду творить даже там! – многозначительно подняв указательный палец вверх, Писатель осушил свой фужер и вдребезги разбил о пол.
– Уже десятый, – мрачно заметил амбал, все это время стоявший за спиной Искателя.
– … Я, конечно, еще не придумал, как именно буду переправлять свое творчество сюда, но, думаю там разберусь… А вы закусывайте, закусывайте! Репетиция должна быть максимально приближенной к реальности. О! Мой друг, пожаловал, ну слава Богу! Слава Богу!
Услышав эти слова, Искатель подавился. Вилка звонко стукнула о тарелку, заскользив по мясному соусу, проследовала на пол, чем привлекла всеобщее внимание.
Почувствовав себя неловко, Искатель хотел встать, но тяжелая ладонь амбала, возложенная ему на плечо, заставила опуститься на место.
– Вот! Посмотрите – юное дарование. Снизошел до старика, предложил мне соавторство. И, знаете, что? Я согласился! Никогда не пробовал. Ведь, я как думаю, соавторство – это как спор. А в спорах, как известно, рождается истина.
Я думаю, этот спектакль можно сворачивать. Все выпито и съедено. Покойник жив, а значит, мерзнуть на кладбище вам сегодня не придется. Возраст у многих уже не тот. Обжились ревматизмом, а он, как известно, холода не терпит. Все, родные, давайте расходиться. А то ощущение, что я, действительно, сейчас помру…
И люди вставали из – за столов, подходили к Писателю, жали руку, целовали. Сытые и пьяные, они уходили улыбаясь. Один старичок подошел к столику Искателя и, наклонившись, шепнул ему прямо в ухо:
– Вы очень смелый, молодой человек, если решились на такой шаг. Но учтите, вам будет очень не просто, – откланявшись, он поспешил за основной массой.
– Уфф… – Писатель сел на стул. – Что-то я вымотался! Видимо, староват стал для таких постановок.
– А зачем это все? Для чего так себя мучить?
– Тебе знакомо такое понятие, как Перфоманс. Вот! Все, кто здесь были, думают, что это он и был. А я сегодня действительно умер. Здесь. В этом зале. Тот, прежний Я. Который ни за что бы не согласился на соавторство ни с тобой, ни с кем-то другим. Понимаешь? Умер, а как был дураком, так и остался. Но тот прежний я – еще больший дурак. Не способный идти на компромисс, эгоист и сноб. Как и все, кого ты видел здесь… Цвет культуры! Тьфу, сборище жлобов. Приди ты к ним с улицы – сожрут и не подавятся… Тот еще контингент. Да и черт с ними! Поехали домой: здесь за все уплачено…
Писатель вовсе не был таким пьяным, каким казался на первый взгляд. Некая доля опьянения, конечно, была, но не сильная. Спустившись с крыльца и дойдя до края дорожки, Писатель обернулся и помахал амбалу. Тот, в свою очередь поднял, здоровенную ладонь и сразу опустил, при этом не меняя сурового выражения лица.
Такси резво тронулось, и через несколько минут они были на месте. Роскошный особняк Писателя был великолепен: двухэтажный с большими окнами, приятного бежевого цвета, окруженный соснами, он был не вероятно большим и в то же время, аккуратным и удобным. Войдя во внутрь, Искатель подумал, что попал в музей, вкотором к стати, в последний раз был еще в школе. Картины, скульптуры. Дорогая мебель. Никакого сравнения с его жалкой лачугой.
– Ты что, здесь один живешь?
– Один! Иногда, конечно, привожу девиц, но это так, чтоб не забыть, что я мужик. Похулиганим в бане, изомнем постели да диваны и хватит. Никто ни на кого не в обиде.
– А семья?
– Не сложилось. Пробовал несколько раз, да кто ж меня, такого, выдержит? Раньше, когда всей этой роскоши не было, а был я, голодный студент, мечтающий стать журналистом, без денег, квартиры, машины, да еще и тративший всю стипендию на книги по эзотерике! Тот еще жених! Были, были попытки, но все не то. Сейчас от невест отбоя нет, только на хрен они мне нужны? Им всем деньги подавай. А я так считаю, если жить, то по любви. Только вот сколько книг я написал, столько раз пытался ответить себе: что такое эта самая ЛЮБОВЬ. И не смог. Что им всем нравится, я так и не понял. Ну, наврное, всяко что-то большее, чем деньги, так? Если за любовь платить, то это и не любовь вовсе, а товарно-денежные отношения!
