Чиледу побежал к своему коню, забыв про дичь. Оэлун заметила, как незнакомец объехал холмик и снова скрылся за деревьями.
— Что случилось? — крикнул Чиледу, подъезжая.
— Я видела какого-то человека там, под деревьями. — Она показала рукой. — Он уехал. Ты бы догнал его и посмотрел…
— А тебя оставил без защиты?
— Он был один, — сказала Оэлун.
— А может, ему хочется, чтобы я погнался за ним У него, наверно, друзья тут поблизости. Пои лошадей и поехали.
Они переправились через Онон и двигались на северо-запад. Чиледу ехал впереди кибитки. Оэлун постегивала лошадь кнутом. Местность была холмистая, и на подъеме лошадь сбавляла шаг.
Повозка со скрипом одолевала склон, поросший травой. Незнакомец не поздоровался с ними, он не вытянул вперед рук, чтобы показать, что не хочет причинить им зла, но, возможно, он не хотел оскорбить Чиледу, дерзко глядя на его неодетую жену.
Но все эти соображения не успокаивали ее. Племена монголов кочевали южнее, и она знала, что они враги мэркитов — Чиледу рассказывал ей об их набегах. От негодования у нее перехватило дыхание. Она бы не беспокоилась из-за незнакомого охотника, если бы Чиледу держал своих людей при себе, а не отправил обратно в свой курень после свадьбы. Ему бы поостеречься, не быть столь уверенным, что сумеет защитить жену в одиночку. Он думал лишь о том, как бы ублажить свою новую жену во время поездки, не мог подождать, пока она не поставит юрту в его владениях.
— Тебе бы надо было догнать его, — пробормотала она, — и выстрелить в спину.
Чиледу молчал. Солнце поднялось высоко, и она стала думать об отдыхе в прохладной тени ив, появившихся вдали.
Она погоняла лошадь, когда послышался далекий топот копыт. Она оглянулась. Три всадника мчались к ним с юга. На мгновенье холмик скрыл наездников, потом они снова появились.
Чиледу привстал на стременах и поскакал на вершину ближайшего холма, пытаясь отвлечь всадников от Оэлун. Она хлестнула лошадь, и та пошла рысью. Повозка стала трястись и раскачиваться. Три всадника проскочили мимо, преследуя Чиледу. Она узнала незнакомца. Он осклабился, его зеленовато-желтые глаза светились свирепой радостью.
Всадники исчезли за отдаленным холмом, на вершине которого находилась обо. Святыня представляла собой небольшую кучку камней с воткнутым в нее копьем. Оэлун бормотала молитву, обращаясь к местному духу, в честь которого была воздвигнута обо.
Чиледу не мог увезти Оэлун на своем коне — с двойной ношей тот наверняка не ушел бы от погони. Спастись Чиледу можно было, лишь ускакав от преследователей. Оэлун из-за собственной беспомощности просто трясло от ярости. Ее подвел муж. А это, видимо, значило, что он потеряет ее заслуженно.
Чиледу выскочил из-за холма — он скакал к Оэлун. Она замерла, а когда он уже был у кибитки, вскочила на ноги.
— Что ты делаешь? — закричала она, когда он резко осадил гнедого, заскользившего копытами по траве. — Я видела их лица, когда они тут пронеслись — они хотят убить тебя.
Молодой человек тяжело дышал.
— Я не могу оставить тебя.
— Не оставишь — погибнешь. Уходи… другую жену ты всегда найдешь.
Так уж получилось, что слова ее были горькими.
— Можешь назвать ее Оэлун в память обо мне… А теперь спасайся!
Он колебался. Три незнакомца показались из-за холма.
— Послушайся меня, — умоляла Оэлун.
Как ей убедить его, чтобы он спасся бегством? Она ухватилась за сорочку, стянула ее через голову и бросила ему.
— Бери на память, будешь вспоминать, как я пахну. Возвращайся к своим и приезжай за мной с подкреплением.
Чиледу прижал сорочку к щеке.
— Я вернусь за тобой, Оэлун. Обещаю…
— А теперь скачи!
Он послал вперед коня и ускакал. Мелькнули косицы на висках, когда он обернулся, чтобы взглянуть на Оэлун последний раз. Преследователи приблизились к Оэлун. Они гикали, окружая повозку. Она было подумала, что они дадут Чиледу уйти, но затем они погнались за ним. Она смотрела им вслед, пока три пыльных облачка не исчезли за горизонтом.
Оэлун опустилась на облучок кибитки. Несмотря на храброе обещание Чиледу вернуться за ней, вряд ли его соплеменники станут беспокоиться из-за какой-то украденной жены. Мэркиты подождут, пока не найдется более серьезный предлог для мести. И тогда отомстят за эту пакость заодно. А к тому времени Чиледу, утешения ради, обзаведется другой женой.
Оэлун, все еще голая, если не считать сапог, взяла одежду, надела ее и завязала шнурки на поясе. Если бы даже она бежала на заводной лошади, то куда бы она подалась? Ее лук лежал рядом, но она к нему не притронулась. Ну, заставит она незнакомцев пойти на убийство, а что толку в этом. Светлые глаза охотника ясно сказали ей, что он предпочел бы видеть ее живой.
2
Три незнакомца ехали берегом вниз по реке, возвращаясь к Оэлун. Чиледу ушел от них. Если бы они его убили, то забрали бы его коня и оружие, да и голову захватили бы в качестве трофея.
Все трое подскакали к Оэлун. Не справившись с собой, она заплакала. Светлоглазый мужчина расхохотался. Его смех разозлил Оэлун. Когда он соскочил с коня, она замахнулась на него кнутом. Он вырвал у нее кнут, едва не свалив ее на землю, и влез в кибитку.
— Плачь сколько тебе угодно, — сказал он. — Слезы тебе не помогут.
Он силой усадил ее и вырвал вожжи из рук.
— Скажи еще спасибо, — сказал другой. — Лучше быть женщиной борджигийна, чем мэркита.
Он взял под уздцы коня светлоглазого человека. Их речь была совсем как ее родная, она понимала ее лучше, чем северное наречие Чиледу.
— Он вернется за мной, — сказала Оэлун сквозь слезы.
— Я бы вернулся, если бы потерял такую жену, — согласился человек, сидевший рядом с ней. — А этот мэркит не вернется.
Кибитка тронулась. Один из товарищей светлоглазого поскакал вперед, другой трусил рядом с кибиткой.
— Это ты заставил мужа покинуть меня. Он скачет во весь дух, спасая свою жизнь, — запричитала Оэлун. — Я зову его, но он не может услышать меня.
Ее терзало горе, но она все же смутно осознавала, что пленившие ее люди ждут от нее подобных сетований — немногого стоила бы в их глазах женщина, которая забывает о верности слишком быстро.
— Ты заставил…
— Успокойся, — сказал мальчишеским голосом человек, ехавший рядом с кибиткой.
Оэлун вскрикнула; светлоглазый поморщился.
— Мой хозяин Ихэ Чиледу…
— Успокойся! — повторил младший. — Теперь он тебя не может услышать.
— У тебя с ним все кончилось, — пробормотал человек, сидевший рядом. — Я не хочу, чтобы ты все время выла у меня под крышей.
Она возненавидела его еще больше.
— Так ты что, хочешь оставить ее себе? — спросил младший.
— Конечно, — ответил сидевший рядом с Оэлун.
— У тебя уже есть жена.
— Ты хочешь, чтобы я отдал ее тебе? Я увидел ее первый. Найди-ка себе женщину сам, Даритай.
— Ладно, брат, — сказал младший. — А я было подумал…
— Кончайте спорить! — Человек, ехавший впереди, обернулся. — Не хватало еще, чтобы между двумя такими воинами встала женщина.
Итак, у ее нового хозяина есть жена. Она будет второй, с положением пониже. Оэлун огорчила разлука с Чиледу еще больше.
— Мы слишком мало знали друг друга, Чиледу и я. — Оэлун утерлась рукавом. — Мы поженились всего несколько дней тому назад.
— Хорошо, — откликнулся светлоглазый. — Легче будет забыть его.
Она закрыла лицо руками, а потом сквозь пальцы стала рассматривать незнакомца. Он был повыше Чиледу и шире в груди. Рот обрамляли длинные вислые усы. Теперь, когда он был совсем близко от нее, ей показалось, что он не намного старше ее мужа.
— Как тебя зовут? — спросил он. Она не ответила. — Наподдать тебе, что ли, чтобы ты сказала? Как тебя называли?
— Оэлун.
— Эти двое — мои братья. — Он показал рукой на едущего впереди. — Некун-тайджи — старший. — Всадник обернулся с улыбкой, такой же широкой, как у брата. — Даритай-отчигин сбоку. Когда я вернулся и рассказал, какую красавицу видел, они тут же повскакали на коней. А я — Есугэй.
— Есугэй-багатур, — добавил тот, которого назвали Даритаем.
Багатур — храбрый. Оэлун ломала голову, какие подвиги должен был совершить этот человек, чтобы заслужить такой титул.
— Нашим отцом был Бартан-багатур, — сказал Есугэй. — Хабул-хан был нашим дедушкой, а Хутула-хан — дядей.
— Голос Хутулы-хана, — сказал Даритай, — мог заполнить всю долину и достичь ушей Тэнгри. Он мог съесть целого барана и не наесться. Он мог лежать у горящего леса и смахивать с себя горящие сучья, словно пепел. Однажды во время охоты на него и его людей напали, и он упал с коня. Все думали, что он погиб, и наше племя собралось на тризну, но только его жена стала причитать, что не верит в его смерть, как он тут же появился в курене на коне, живой и невредимый, да еще пригнал табун диких лошадей, пойманный по дороге.
