– Пойдемте, Алексей Иванович, в зале они.
В большой комнате на полу игрался с чурочками малец лет пяти. За столом сидела чванливая девчонка пятнадцати годов с неприятным выражением глаз. Алешка спросил старосту:- Вы младшей дочери в последнее время делали подарки.
– А как же, в последнюю ярманку красивое платьице ей прикупил, уж как радовалась, горемычная.
Губы его задрожали, глаза подозрительно заблестели.
– Помоги, век за тебя Бога молить станем.
– Погодь, хозяин.
Подойдя в девчонке, которая прикидывалась ужасно занятой вязанием, сказал:
– Ты зачем сестру сглазила, паскуда, смерти ей захотела? – Черная зависть в твоей душе. – Вот тебе мое наказание – с сего момента неделю будешь сидеть истуканом, ни язык, ни другие члены тела тебе повиноваться не будут.
Затем ткнул указательным пальцем завистливой дуре в лоб. Алеша, произнеся сию тираду хотел напугать негодницу, отучить от мерзости, а получил такое, чего сам не ожидал. Девка вдруг округлила глаза и замычала, двигаться она не могла, так статуей и просидела неделю сиднем.
Слух о происшествии быстро разошелся среди народа и некоторые людишки поприжали свои поганые языки, предпочитали обходить мальца стороной.
В начале зимы, после первой ярмарки, на санях, Алешка с обозом купцов, отправился на Урал, в Челябу. Санный обоз растянулся на полторы версты. Паренек всю дорогу решал задачу – чё делать с лошадьми дальше. Их ведь кормить надо и держать где-то в тепле. Приедем на место, там видно будет.
Снежок, набегавшись по льду реки, спал под медвежьей шкурой.
Поправив на носу дощечку с узкой прорезью выданной ему одним из купцов, подивился простому приспособлению, предохранявшими глаза от сверкающего снега.
Дорога по реке оказалась накатанной, сани шли легко и ходко. Алешке, впервые в жизни пустившемуся в столь далекое путешествие, было жутко интересно видеть новые места.
Вечером обоз вставал на ночевку, ставя сани в большой круг, внутри в шатрах располагались путники, на коней накидывали теплые попоны, кормили и поили.
За ужином, у костра, бывалый люд травил байки и сказки. Обоз сопровождали тридцать охранников – молодые парни с несколькими бывшими вояками. Многие с винтовками, были и лучники, но что бросалось в глаза – все при саблях.
Мальчонка отнесся к охранникам спокойно, без особого обожания – у самого отец из гвардейцев. С карабина и ружья батя приучил стрелять его лет в пять – подкладывая к плечу подушку. К десяти годам он бил белку в глаз, на радость отца и на огорчение матери – не нравилась ей тяга парнишки к оружию. Иван научил сына не только стрелять, но и метать боевой нож, а так же пользоваться кистенем. В семь лет стал натаскивать рукопашному бою, Настенька только ахала, видя новые синяки у Алеши, но перечить мужу не стала. Знала, плохому не научит – оно в жизни может пригодится.
У Кургана половина обоза отделилась, затем по зимнику, за два дня добрались до Миасса и через восемь дней прибыли в Челябу. Алешу пригласил погостить один из купцов – Аникей Гончаров, битый жизнью мужик, но живущий по совести.
Купец, приглашая мальца, имел и некоторый интерес – у него второй год недужила жена. Пожелтела вся бедная, мучаясь от боли в животе. Алеша с радостью принял приглашение Аникея – гора свалилась с плеч, есть куда лошадей определить.
Жил купец недалеко от центра города, в Купецкой слободе из трех ровных улиц. Здешние зажиточные хозяева строили широко, с размахом, словно соревнуясь, кто лучший дом поставит, а дома вот диво, большей частью каменные и в окнах не пузырь бычий – стекло поблескивает.
– Дяденька Аникей, неужель в камне люди живут?
– Ума нет потому и живут, вот и мой дом, полюбуйся.
Сани подъехали к высоким воротам, за которыми высился двухэтажный деревянный терем, вдоль забора во дворе росли елки покрытые шапками снега.
Купец скинул дорожный тулуп, слез с саней и, подойдя к воротам, подергал за ремешок, выглядывающий из небольшого отверстия. Через короткое время дверь открыл расторопный работник, сразу заоравший: – Ой, хозяин, наконец вас дождамши, мы тута все глаза проглядевши.
– Федька, хорош дурковать, открывай ворота.
– Чичас сполню.
– Вот засранец – Аникей пояснил Алеше. – Он образование имеет, изъяснятся могет, что твой прохфессор – под конец учебы из бурсы выгнали. – А все из-за девок, пытался послушницу оприходовать в монастыре – попался и оказался на улице, а ведь мог человеком стать – попом, а то и архидьяконом. – Вот Евины дочки, что с нами делают, ты, Алешка, сторожись от них.
За этим монологом они въехали на большой двор, по которому деловито бегали работники – топили баню.
– Пойдем, Алеша, без нас лошадьми займутся, эй, народ, товар в дом занесите.
Алешка, ухватив с саней длинный сверток с оружьем и сидор с сундуком, устремился вслед за хозяином, в домашнее тепло.
Купца, с рюмкой анисовки на подносе и краюхой хлеба с солонкой, встретила девушка, как потом оказалось дочь.
– Как доехали, папенька, все ли ладно? – защебетала она.
– Слава Богу, все хорошо, удачно съездили – и Аникей, сняв бобровую шапку, перекрестился на образа.
Хлопнув рюмку, зажевал отодранной корочкой с солью, после этого, обняв дочь, поцеловал ее в щеку.
– Знакомься, Любаня, – это Алексей с Казани, что на Тоболе. – Он расхохотался: – Представляешь, они свое село Казанью назвали. – Га-га-га.
Девушка улыбнулась.
– Вы раздевайтесь, Алеша, сейчас банька готова будет, помоетесь с дороги.
Любаня понравилась мальчику своим радушием и простым обхождением – в дальнейшем они стали большими друзьями.
После бани напарившись, сидели за столом в предбаннике и отдуваясь, пили холодный квас с брусничным листом.
Аникей поведал – у него трое детей, два сына женились и живут отдельно, с ними младшенькая Любаня, девчонка на выданье – ей уже пятнадцать лет.
– Эх, Алешка, годочков тебе вдвое – ей Богу отдал бы за тебя Любаню. – Она у меня умница, рукодельница, а какие пироги печет, пальчики оближешь.
Очередной раз попарившись, поныряли в сугробе – ух, хорошо – не спеша ополоснулись и одевшись в чистое, выкатились из бани.
За круглым столом сидели втроем – жена Анисья, не вышла, хворала. Угощенья радовали глаз, Алеша внес свою лепту, вытащив из сидора половину медвежьего окорока. Купец с дочкой одобрительно переглянулись – паренек-то не жадный. Алешка быстро наелся до отвала, его потянуло в сон и он сидел, клюя носом.
Аникей распорядился:
– Любаня, отведи дорогого гостя в комнату, устал с дороги сердешный.
Мальчик не помнил, как укладывался и, проснувшись солнечным утром, обнаружил себя на кровати с периной, полностью раздетым. Он невольно покраснел, обругав себя тюхой – позорище, девчонка раздевала да спать укладывала, словно какого немощного и убогого – нехорошо Алексей Иванович, несолидно. Так покритиковав себя, выскочил на ноги, оделся и на улицу в нужник.
Прибежав с морозца, умылся, потом тихонько прошел в комнату и достал из своего сундучка книжицу, взялся за чтение, за этим делом и застал его купец Гончаров. С подстриженной бородой и усами Аникей помолодел лет на десять. Пожелав ему доброго утра, Алеша заметил:
– Вы, дядя Аникей, если бороду сброете совсем молодым вьюношей будете, ей Богу.
Купец, подойдя к зеркалу, висевшему на стене и, попялившись на собственную морду лица, скривившись, молвил:
– Может и вправду сбрить, на кой черт она мне, плачу за нее в казну кажный год десять рублев? – Но опять же, засмеют, да и в нашем купецком сословии, не принято бритым ходить, чай не вармии. – Пошли завтракать, Алеша, дочка накрыла уже.
За завтраком Аникей порасспросил парнишку о его житье, а узнав, что тот совсем сирота, преисполнился жалостью.
Проведав о дальнейших планах и желании продолжить учебу в кадетском корпусе, заметил:- Вот жаль какая, у нас в Челябе корпуса нет, но может тебе следоват эту зиму в обычную школу пойтить, а в кадетской корпус следующим летом поедешь. – Нынче-то опоздал, поди.
Алеша доводы Аникея счел убедительными и согласно кивал.
Попив сбитню, Аникей спросил:
– Алеша, у тя бумаги-то казенные есть?
Парнишка быстренько сбегал за сундучком и достал нужные документы, Аникей долго читал, водя пальцем и шевеля губами, потом изрек:- Пенсион тебе полагается, до исполнения шешнадцатилетия. – Пенсион особый, как сыну гвардейца, унтер-офицера – о – купец многозначительно поднял указательный палец.- А по случаю потери кормильца пенсион само собой, согласно Государеву уложению – дай Бог ему здоровья. – Одевайся, сейчас поедем к Наместнику, он человек справедливый, сироту не обидит.
Конюх расторопно запряг четверку лошадей в возок и через полчаса они лихо подлетели к помпезному дому Наместника.
По случаю понедельника был приемный день. Боярин Никифор Москвин, майор гвардии в отставке по ранению, оказался крепким мужчиной лет тридцати пяти со шрамом во всю щеку – от виска до подбородка.
