всё наплевать. Адвокат, наверное, подумал, что Поль — один из «тех самых», ну, вы понимаете, о чём речь. Но, про такого человека, как Поль, ни при каких обстоятельствах нельзя было сказать, что он-де «один из кого-то». Я в таких вещах редко ошибаюсь — не зря ведь доучилась до третьего курса на психолога. Многие, даже довольно умные люди, попадаются в сети «иллюзии общности по интересам»; по национальному признаку, по признаку вероисповедания, по политическим взглядам, по гастрономическим пристрастиям, половым предпочтениям и так далее. Даже я стараюсь избегать нахождения в толпе, даже в толпе из двух человек; Полю было в этом плане ещё легче, — и он избегал нахождения в толпе, и толпа избегала присутствия Поля в себе. «Я не хотел бы являться членом клуба, куда берут таких как я», — не в тему, но почему-то пришло на ум это чьё-то высказывание.
Шла первая неделя его работы в суде в качестве секретаря судебного заседания; в тот день красавчика-адвоката (мы с ним увидимся позже при других обстоятельствах) вызвали на заседание в качестве бесплатного адвоката для каких-то разбойников (два идиота, угрожая ножом, ограбили постояльцев гостиницы, прямо в лобби, на виду у множества людей и камер видеонаблюдения). Дело было безнадёжным: что первый, что второй подзащитный — безнадёжно тупые малые, каждый имел за плечами несколько ходок; старший из них не придумал ничего лучше, чем хамить судье. Адвокату всегда почему-то было стыдно перед другими участниками процесса в такие моменты, хотя все прекрасно понимали, что адвокат не может влиять на мировосприятие подзащитных. За такие вот (по назначению) процессы Красавчику (а точнее коллегии) платили минимальную ставку от шестисот до девятисот рублей за заседание (двести пятьдесят рублей — ознакомление с материалами дела, остальное — за присутствие на процессе). Прошёл слух, что с первого января две тысячи двенадцатого года ставки за назначенные дела будут пересмотрены; надейтесь. В основном Красавчик вёл договорные дела, являлся постоянным адвокатом для одной крупной компании по продаже автомобилей с пробегом (на них частенько подают в суд), для сети минимаркетов (их держат представители кавказской национальности), одно общество с ограниченной ответственностью (его друг детства — легализовавший свой «по выколачиванию долгов» бизнес, бывший группировщик), и один индивидуальный предприниматель (институтский товарищ нашего Красавчика), — сфера интересов которого весьма широка, но в основном недвижимость; наклёвывалась букмекерская контора, но пока ничего от них слышно не было. В семье Красавчика не было юристов, а тем более адвокатов, — Красавчик — первый. Папа Красавчика был врачом. Не старайтесь вникать в трудовую биографию Красавчика, — для понимания сюжета это не важно. Прокурор: «Дайте мне какую-нибудь бумажку для вида». Ей дали стопку тетрадных листов. Она положила их перед собой на столе и скомандовала конвою: «Запускайте».
Вернёмся к Полю. Он как-то сказал: «мы ведём себя по-разному с разными людьми», уж не помню, в каком контексте это было произнесено. Со мной, как я уже говорила, он вёл себя предельно искренне, — мы совершенно без обиняков говорили о погоде, спорте, кино, домашних питомцах, «Российской газете», моих парнях и девушках; хотя я не думаю, что Поль так уж нуждался в доверительных отношениях с кем-либо, скорее напротив — старательно их избегал. Очень сомневаюсь, что у него вообще были друзья. Такие как он не ходят ни на одну из встреч выпускников с момента окончания школы, таким как он никто никогда не звонит по личному делу, разве что родственники, которых он ещё не успел настроить против себя. В последнюю нашу встречу Поль сказал, что не знает человека, за которого готов отдать собственную жизнь, из чего следует, что не может называться кому-то другом; да, в последнюю встречу и сказал… Хотя, мне сдаётся, что за своих попугаев он, не раздумывая, бросился бы в огонь. Было ли хоть двое-трое человек с кем Поль время от времени общался? Едва ли… Верно будет предположение, что никто не мог сказать, что знает Поля (да что там, мы не знаем сами себя); с родителями взаимопонимания не испытывал (готова спорить), — не верил в родственные связи («знаешь, Муся, я не верю в родственные связи»); странно общительный и замкнутый одновременно, мог произвести впечатление недалёкого болтуна и интеллектуала-мизантропа-филантропа (нужное подчеркнуть). Поль хотел жить, зарабатывая писательством (об этом он мне сказал, чуть ли не в первый день знакомства), но понимал, что шанс на этом заработать — ничтожно мал, особенно в России. «Кажется, я почти перестал быть чистоплюем», — скажет Поль позже. Из этой мимолётной фразы можно сделать вывод о том, что он усилием воли придавал гибкость собственной совести, дабы при необходимости не встретить сопротивления с её стороны. Но я-то знаю, что чистоплюем Поль никогда не переставал быть, — не тот случай. За эти без малого пять лет чаще всего в его глазах читалось отчаяние, редко когда пробегал проблеск надежды, но этот проблеск был с такой долей безумия, что мурашки бежали по спине при мысли, что эти самые надежды оправдаются. Отчаяние как предчувствие скорой гибели? Сбавим градус.
Прошу простить мне моё хасидское равнодушие по отношению к прерванной жизни; «…мы все умрём, Мэри Бёрк…» — сказал герой любимого мной фильма, «…мы все давно мертвы», — говорю вам я. Жаль, конечно, что Полю не удалось стать автором многих и многих любимых народом произведений, стяжать славу и почёт, как он мечтал; всё равно его несбывшиеся книги, как и миллионы книг написанных, никого ничему бы не научили. Поль-Поль, мне все эти заморочки нужны как собаке пятый Айфон, но ты мне оказал услугу и теперь я плачу тебе тем же. Природа устремляется за искусством; написанные мною слова отливаются в полудрагоценном металле, — отныне и навеки эту историю будут помнить такой, какой расскажу её Я.
Глава 1
— Да-да, он закончил-таки институт… Кто? Какая специализация? Сейчас. Какая у тебя специ… альность?
— Гражданско-…
— А, не важно… Не важно, иди, погуляй (шёпотом).
Я вышел за дверь бани, оставив её полуоткрытой, чтобы было удобнее подслушивать разговор. Отец продолжал разговаривать по телефону.
— Кем хочет стать? Не знаю, не знаю. Писателем, говорит… (пауза). Нет, не пьёт.
В двадцать пять лет спрашивают о том, кем я хочу стать! В нашей стране принято решать этот сакраментальный вопрос много раньше. Мне близка мысль Чинаски: «…эта жизнь, в которой каждый должен чем-то заниматься; кто-то установил это правило, что все должны быть заняты, должны кем-то быть… Дантистом, пилотом самолёта, борцом с наркотиками, швейцаром, проповедником и так далее. Иногда, я просто устаю от мысли о
