Нет, паять «левые» номиналы он не стал – такой промах был бы тут же замечен ОТК с единственно возможным оргвыводом: расстрел на рабочем месте. Андрей действовал тоньше. Он предусмотрел в программе логическую цепь, оценивающую величину электрического шума вокруг платы. Это означало, что процессор электронного блока распознавал: работает он самостоятельно на испытательном стенде или совместно с другими блоками внутри какого-то устройства. В результате, на тестировании, платы были идеальными. Но в компании с элементами неизвестной конструкции они инвертировали импульс – давали правильную абсолютную величину выходного сигнала, только с обратным знаком.
– …равенство? Они затеяли войну только потому, что знали: умирать будут не они. И не их дети. Точки нанесения ядерных ударов определены с учетом долговременных климатических прогнозов. Ветер не понесет радиоактивные облака к их личным островам посреди океана. И цикл развития человечества замкнется: через тысячу лет с острова Пасхи на материки начнут возвращаться люди. Дивясь мертвым останкам былого величия рухнувшей цивилизации. Все вернется на свои круги…
Схватить Полозова за руку никто не мог. Программу, зашитую в чипе, прочитать нельзя, – это определено архитектурой микроконтроллера. Найти на самой плате участок цепи, который определял величину шума рядом стоящих блоков, – тоже невозможно: в детекторе шумов использовались штатные элементы, утвержденные принципиальной схемой. Только из текста программы следовало, что электрическая цепь помимо генерации сигнала тестирует шумы и, в соответствии с проверкой, оставит знак выходного импульса без изменения или поменяет его на противоположный.
Еще был компьютер и программатор. О последнем говорить нечего – ему безразлично, какую программу с его помощью залили микрочипу. У него в «башке» после прошивки ничего не остается. А компьютер… уж здесь-то Полозов был и вовсе спокоен: «дайте мне комп, и через час можете разбить об него голову, – без меня он больше никогда работать не будет».
Закончив со сверлениями, Андрей окунул плату в активатор и опустил ее в гальваническую ванну для металлизации отверстий.
– Слухи о живых мертвецах – наглая ложь, нелепые басни, которыми в последнее время столь богата наша высоконаучная община. Генералу следует расстреливать паникеров: и в порядке пресечения вредных фантазий, и в назидание тем, кто еще почему-то держится… держаться любой ценой! Ради светлого будущего… как наши предки сражались: ради жизни стояли насмерть!
Глядя на качалку, в которой плескался электролит с гетинаксом, Полозов задумался. О «приключениях» минувшей ночи он не забыл, но для душевного равновесия старался о них не думать. Объяснить воскрешение Маныча можно было только неправильным диагнозом: в трупы записали крепко спящего человека. Это предположение казалось хорошим объяснением, но в него не вписывалась готовность капитана к такому обороту и фантастическая живучесть «покойного». «Три обоймы! С трех шагов!» Перед глазами встали руки Маныча, согнутые в локтях «не в ту» сторону. Полозов тряхнул головой, избавляясь от наваждения.
– …будущее в обособленных социумах. Люди будут жить в оазисах, разделенных радиоактивными пустынями, бактериологическими плешами и химическими пустошами. Это будет светлое время. Эпоха добра, справедливости и чистого неба над головой. Мы сможем снова любоваться звездами!
Андрей поежился и уменьшил ток: если поспешить с металлизацией, то травление плат придется начать до обеда, и свидание с Варварой отложится на двое суток.
– …Звездная чехарда – результат повышения концентрации пыли и фотоактивных веществ в верхних слоях атмосферы. Над нами гигантская линза, искажающая привычные очертания созвездий. Не нужно быть астрономом, чтобы это понимать. Достаточно вспомнить школьный курс химии…
По части химии мнение Судакова заслуживало доверия: он быстрее всех находил замену подходящим к концу запасам реагентов, необходимых электронщикам.
Убедившись, что плата надежно закреплена в зажимах, Андрей посмотрел на часы: до обеда оставалось сорок минут, можно было поработать для души.
Он достал из ящика стола кусок паранита, над которым трудился третий месяц. Гибкая пластина зеленого цвета уже давно приобрела форму кленового листа. Работа была закончена неделю назад, но Андрей продолжал оглаживать заготовку фрезой, пробуждая ее к жизни. Лоскут паранита все больше и больше напоминал лист дерева, с прожилками и бугорками, с немыслимо сложным рельефом, заставляющим поверить, что в руках не кусок пластика, а осколок живого…
– …Победа или смерть? Чушь! Смерть придумали взрослые, чтобы пугать детей. А потом испугались сами. Смерти нет. Есть переход в высший, справедливый мир, в котором православные праведники жарят на костре исламистов-грешников. Глумление над святынями…
Половодье воинствующей глупости неожиданно иссякло: Судаков упал лицом на стол и, нехорошо ударившись головой о край тумбы, скатился на пол. Замер.
«Вот это да! – заторможенно подумал Андрей. – Решил, значит, не мешкать. Отправился жарить исламистов. Ну, а кто теперь за него будет мотать трансы?..»
Он выключил бормашину, спрятал лист пластика в карман куртки и нажал красную кнопку вызова охраны.
* * *
Волосы Вари пахли сиренью.
До войны одеколон считался пережитком прошлого. Предпочтение отдавалось гелям, спреям и прочей парфюмерии, требующей для своего изготовления высокотехнологического оборудования. И вот он – возврат к простой и ясной старине. Божественный аромат! А как иначе должны пахнуть волосы любимой?!
– …Из женского отделения пятерых утром вынесли. Вот напасть-то! Говорят, Новицкий жатку включил, а выключить не может. Вот она и косит всех без разбору. Странно только, что мертвецов не складывают в морге. Несут в котельную или в крематорий…
Андрей выловил из литровой банки очередную тефтелину, густо покрытую зернами гречневой каши, целиком отправил ее в рот и зажмурился от наслаждения.
– Все напуганы: злые, ругаются. В общаге вчера до ночи скандалили. На Ленку наехали, черножопой обозвали. Час ревела. Я даже в лазарет за успокоительным бегала. Подслушала, как генерал у начмеда спрашивал, все ли у Новицкого в порядке с головой, если он считает, что машина не работает. Как же не работает, если трупы складывать некуда?
«Конечно, не работает, – сыто отдуваясь, подумал Андрей. – И не будет работать! Аминь!» Он с хрустом надкусил консервированный помидор и высосал разложившиеся от маринада внутренности, потом приложился к хлебу.
«Жизнь удалась! Рядом женщина, еда… а что умер кто… отстрелялся, значит. И молодец. Хуже, если умер, а потом ожил. Это никуда не годится. Это неправильно. Во всем должен быть порядок: если уж отмучился, то навсегда».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
