Так я что придумала. Помаленьку экономлю и раз в месяц отправляюсь на рынок. Вырезка за триста рублей – мимо, косточки с мякотью за полторы сотни – мимо. Да эдак важно иду, задрав нос, видела бы ты, Женечка. В конце ряда подносы с говяжьими лытками. Прошу порубить мельче и дома навариваю вёдерную кастрюлю холодца: тугого, стеклянистого, на кончике ножа дрожит. М-м… Вкусно до невозможности, сытно – и для растущих ребячьих косточек полезно. Завтра и тебе сварю.
– Я на диете, – бурчит Женька, – талию берегу. Давайте дальше свое меню.
– Дальше… Дальше, Женечка, можно напасть на вполне приличное мясо. А если почернело и припахивает, достаточно подержать его в марганцовке, в крепеньком, знаешь, растворе. По воскресеньям устраиваю праздник желудка: жарю мойву. Любаша – она в школе годом младше вас шла, сейчас в рыбном отделе – мне всегда крупную оставляет. Жарю каждую рыбку отдельно: до золотистости, досуха, до хруста. Ребятки приходят: «Людмила Серафимовна, соскучились по вашей золотой рыбке…»
…Как постарела учительница! Она всегда держалась чрезвычайно прямо («Как Анна Каренина!» – гордо сравнивала Женька). Сейчас сгорбилась, скособочилась («Как Наталья из «Тихого Дона», – подмечает Женька). До последней пряди поседела маленькая головка. Седина отдаёт благородной, аристократической лёгкой голубизной.
Сто лет назад дед Людмилы Серафимовны, из крестьян, ровеньковский лесопромышленник, ворочал миллионами. А в жёны взял дворянку из старинного разорившегося рода. Так, рассказывали, без сватовства, и выдернул красавицу-бесприданницу с губернского бала. И – под венец, и – в богом забытые Ровеньки, в глушь из глуши.
На столе у учительницы дежурный набор из гастронома: бледный подсохший суфлейный тортик, срок реализации явно подделан. Блюдечко с прозрачно нарезанной куриной колбаской. Сыр самый дешёвый: по виду и вкусу как брусок 5 %-ного хозяйственного мыла.
Нынче зимой Женька прислала Людмиле Серафимовне на её старенький компьютер письмо. Содержание письма привело учительницу в обморочное состояние. Женька сообщала, что в Людмилу Серафимовну заочно, по рассказам и фотографиям, влюбился их знакомый итальянец. Намерения самые серьезные. Чудный старичок: бездетный, очень богатый. Но у них с этим просто: ходит в сэкондхэндовских кроссовках, свитер как застиранный чулок, майки и джинсы с распродаж. Его страсть – международный туризм.
«Людмила Серафимовна, – писала Женька, – вы так увлекательно путешествовали с нами по географической карте! Мы задыхались в африканских саваннах, удирая от хрюкающего свирепого носорога. Замерзали в многокилометровых синих ледниковых трещинах. Отбивали потешных кенгурят от диких собак динго… При этом вы дальше Ровеньков нигде не бывали… Не вздумайте отказать жениху. Вам выпала редчайшая, фантастическая удача… Вы зажмуритесь, ткнёте мизинчиком в атлас – назавтра билет в эту точку будет у вас в кармане».
Людмила Серафимовна от переживаний слегла. У Женьки полгода ушло на то, чтобы электронными письмами осторожно, потихоньку приучать её к блестящим, великолепным переменам в её жизни. Учительница, пользуясь программой «переводчик», начала переписку с итальянцем.
Очень неглупый, душевный дядька оказался. Корни русские, его предки из староверов с Аляски. Даже в шутку вперёд условились насчёт совместной жизни. Четыре месяца молодые будут жить в Ровеньках. Четыре – в провинции Беневенто. А в оставшееся время облазят все закоулки Земного Шара. И так, если Бог даст здоровья, каждый год.
В последнем письме Женька спохватилась:
– Зубы!!! Ради всего святого, Людмила Серафимовна! В Европе зубы – это всё! Там можно ходить в рубище, но чтобы рот был забит 32 жемчужинами. За кордоном простят и поймут всё, кроме запаха изо рта. Кроме запавших от беззубья щёк. Кроме провалившегося пустого рта и съеденных челюстей. Для них это всё равно что гнить заживо… Ваш жених в этом отношении брезглив до судорог!
Людмиле Серафимовне и к зеркалу не нужно было подходить. Зубов у неё практически не было, как у большинства ровеньковских жителей. Плохая вода, отсутствие кабинета стоматологии.
Сколько-то зубов худо-бедно нарастили. Сколько-то осталось своих. Частично обули в коронки – в итоге разноцветную улыбку приходилось прикрывать ладошкой. А в глубине рта ещё жили грубые съёмные протезы. Они натирали до крови дёсны, делали речь невнятной: с брежневским клацаньем и причмокиванием. Завидев живьём гниющую, разлагающуюся Людмилу Серафимовну, белозубый старикашка-итальянец – а вместе с ним мечты о путешествиях, развернутся – и только пятки засверкают.
Суфлейный тортик был с осторожностью ополовинен. Куриная колбаска брезгливо отщипнута. К сыру Женька благоразумно не прикоснулась. Людмила Серафимовна, под рентгеновским взглядом Женьки, смущённо прикрывалась ладошкой. Рассказывала о поездке в областной центр в клинику по вживлению зубов. Один имплант – 60 тысяч рублей. Чтобы набить рот новенькими зубами – назвали сумму, от которой у учительницы потемнело в глазах. На вокзал добиралась вслепую, ощупью, на подкашивающихся ногах.
– Это нереальная для меня сумма. Женя. Ты добрая девочка, но… с Италией не судьба.
Женька слушала и всё время хмуро, задумчиво копалась в сумочке. Наконец, нашла что искала: пластиковую карточку.
– Людмила Серафимовна. Я предвидела такой поворот событий. Здесь сумма, которой вам как раз хватит на идеальные ровные белые зубы. Вы не думайте, это мои личные деньги. Муж к ним никакого отношения не имеет.
Людмила Серафимовна мотнула головой:
– Я тоже была готова к такому повороту событий, Евгения. Если не хочешь унизить меня и сделать мне больно – даже не заговаривай об этом.
В голосе и в глазах Женьки – она и в детстве вспыхивала, как солома от поднесенной спички, – закипели слезы:
– Вы что?! Вы нам всю себя отдавали…
– Евгения, немедленно убери карточку. Иначе… Ты не моя ученица, а я не твоя учительница!
На огонёк заглянул Костик, возглавляющий городскую коллегию адвокатов. Он застал свою учительницу и одноклассницу сидящими в разных углах дивана. Обе тискали и терзали носовые платочки, обе красные и расстроенные. Костик тут же деловито вник в суть проблемы. Расставил всё по полочкам:
– Женька, пора тебе привыкнуть к щепетильности Людмилы Серафимовны. А вы, Людмила Серафимовна, знаете Вахрушку: с ней только гороху накушавшись разговаривать (Женька лягнула его под столом длинной ногой). Предлагаю заключить мировое соглашение. Вы, Людмила Серафимовна, берите денежку и не тушуйтесь. Но берите не как подачку с барского Женькиного плеча, а как партнёр. У вас ведь нет никого родных, Людмила Серафимовна? Вот и завещайте квартиру Вахрушке – дай вам Бог здоровья, еще триста лет вдалбливать знания в тупые бошки наших отпрысков-лоботрясов. Если Вахрушка начнёт пыхтеть, завещание выкрадет и разорвёт, второй-то экземпляр всё равно у нотариуса останется. Ну, миритесь, девчонки.
Девчонки еще подулись. Решили к болезненному вопросу вернуться, когда остынут. А пока стали пить чай. Грызли, обжигаясь – только из духовки – душистые чесночные сухарики и листали школьные альбомы. Они занимали у Людмилы Серафимовны полквартиры. Остальные полквартиры занимали книги и подшивки старых газет и журналов.
– Ага, вот вы где, мои «ашники»… Игорёк по моим стопам пошел. Преподаёт географию, но уже в горном институте. Гена – бизнесмен. А Дима – бери выше – газовый магнат. В программе «Время» часто показывают.
– Это хлюпик Димыч, который на зоологии в слове «паукообразный» вторую букву пропустил? – восторгалась Женька. – Мы его до слёз задразнивали!
– Женечка, узнаешь себя? В уголок забилась, надулась как мышь на крупу. Тогда только областной детдом расформировали, ты в Ровеньках и оказалась. Ох, и с характером! Колючки растопыришь – не тронь нас! Славик… Хирург – золотые руки. Попивать вот начал – нехорошо…
А это наш Веня. Как-то в поход ходили, червей для рыбалки копали. А он возьми и выпусти их из банки. Глазёнки в пол-лица, в них слезищи:
– Червяки ведь тоже хотят жить. И маленькие червяковые дети сейчас плачут и зовут: «Папа, папа, где ты?»
Захворал наш Веня, высох весь. Из больницы не выходит. Давайте завтра, ребятки, навестим его, он обрадуется…
– А Олег? Он в меня по уши в десятом втюрился, помните, Людмила Серафимовна? – нетерпеливо заскакала на диване Женя. – В химических олимпиадах первые места брал. Вузы его наперебой приглашали. Нобелевскую премию еще не отхватил?
– Ой, ребятки, беда, сухарики горят!
На кухне Людмила Серафимовна для вида погремела противнем – духовка давно была выключена. Вдруг сила ушла из ног – тяжело опустилась на табурет. Разгладила на коленях унесённую с собой фотографию. Олежка на ней в первом ряду: густые волнистые волосы зачесаны назад, взгляд в самый объектив – герой из романов братьев Стругацких, которыми он зачитывался.
