– Почему они голые?
На что получил ответ:
– Чтобы им было стыдно перед всеми за их грехи.
– А что с их телами?
– Перед крестом они получают тридцать девять ударов плетью.
– Тридцать девять?
– Римлянам можно бить сорок, но один они обычно оставляют в знак милосердия.
Однако, в этот момент, не только кресты вызывали внутренний страх – боязнь неизвестности, уход от привычного. Это был даже не страх, скорее, робость предвкушения, отчасти даже приятная: ведь она предвещала новизну, приобретение опыта, о котором юноша давно мечтал.
После откровений матери Иоанн знал, что Бог придет в его жизнь. И вот, глядя на помпезные строения Иерусалима, он вдруг почувствовал, что совсем не безразличен Всевышнему, тот явно наблюдает за ним. Иоанн ощутил некий загадочный взгляд с Небес, словно кто-то там имеет на него определенные планы и ожидания. Жизнь перестала быть скучной. Она наполнилась тайной. Сладкой тайной, которую молодой человек жаждал постичь.
При въезде в южные ворота города, Иоанн еще глубже ощутил в себе взрослость. В последнее время он вообще стал часто испытывать что-то впервые. А может, это детская беззаботность и защищенность сменялись пусть еще не осознанием долга и ответственностью, но уже легкой серьезностью.
Ощущение при въезде в город было непередаваемо. Монументальность Иерусалима перестала пугать, и даже появилась благодарность за то, что Господь привел его сюда. В сердце проступили ростки мечты о покорении Израиля, и мысли о временах царя Давида.
– В будущем город ждут перемены, – смело подумал он. И в центре этих перемен он видел себя. Внутри вдруг появилась безмятежность. Грусть о потери мамы ушла. Все будто встало на свои места, и душа окунулась в мир и спокойствие.
Три года Иоанн не посещал этих мест. Последний раз он был здесь с Матфеем и его отцом, когда мать уже ослабла. Теперь же все воспринималось по-новому. Вокруг виделись возможности. В воздухе витала интрига. Да и город не был переполнен паломниками, как в дни праздника. Впервые Иоанн увидел улицы Иерусалима такими спокойными, отчего приближение к Храмовой горе было исполнено таинственности. И хоть неподалеку от города они сделали привал, чтобы лошади могли отдохнуть, теперь им было сложно тащить телегу в гору. Не помогали и большие каменные блоки, которыми была вымощена дорога внутри стен города. Копыта то и дело скользили, колеса повозки проворачивались назад, отчего священнику и юноше пришлось слезть с нагруженной телеги и даже подсоблять лошадям.
Вдоль дороги имелись дренажные канавы, что не позволяло скапливаться дождевой воде. Но по ним же текли и всякие отходы, наполняя воздух вонью. А выше по улице зловоние нечистот смешивалось с духом людской толпы и запахами рынка. Пряности. Специи. Рыбные лавки. Ладан, орехи, диковинные вещи и сувениры из Египта, Сирии и даже Греции. А люди-то! Люди! Самые разные, и одеты бог знает как, и разговаривают на всех языках сразу, галдят, кричат, торгуются! В Хевроне редко увидишь народ в таких цветных одеждах, а тут каких только не было: гранатовые, пурпурные, даже цвета моллюсков, да еще и разноцветными нитями расшитые!
– Это явно город богачей, – подумал Иоанн, – и я должен найти себя здесь, должен стать своим.
Вокруг Храма толпились паломники и сотни рабочих, которые обрабатывали камни прямо у подножья горы. И хоть большинство из них были рабами, работали многие с завидным мастерством и даже увлеченностью, будто и не невольники.
– Ох уж эти бараны, – наконец раскрыл рот Аарон, глядя, как двое мужчин впереди мучились с упрямым животным, волоча его, по всей видимости, в Храм для приношения. И добавил, направляя повозку по другой улице:
– Ничего, так даже лучше.
А Иоанну так еще хотелось побыть в районе рынка, понаблюдать за торговцами и артистами, что плясали на площади. Однако они продвинулись вглубь переулков. В какой-то момент дома перестали быть однообразными почти квадратными монолитными блоками, лишь слегка отличавшимися расположением и размером окон, и они оказались в более богатом районе.
Вскоре путники подъехали к резным деревянным воротам. Дом не выглядел слишком богато, но все же отличался от большинства домов, что не имели внутреннего двора за оградой. «Место, где мне предстоит прожить следующие несколько лет» – мелькнуло в голове Иоанна. Первое, что открылось за вратами, был небольшой, но уютный двор, ухоженный и украшенный цветами, увитый виноградом. Две колонны у арочного крыльца намекали, что в доме живут родовитые люди. Слева был загон для лошадей, рядом лавка с навесом, возле которой росли два гранатовых дерева, и стоял прекрасный дубовый стол с ножками в виде львов. У дерева сидела девушка и мыла посуду в каменном корыте. Справа от дома был еще один домик, видимо, использовавшийся как сарай, и небольшой сад с фруктовыми деревьями.
Увидев повозку, девушка закричала:
– Мама, они приехали! – она было хотела броситься к отцу и обнять, но остановилась в смущении, будто не зная, как себя вести.
Из дома вышла женщина в сером хитоне и платке такого же цвета. Уверенность – первое, что бросилось в глаза. Пухлые щеки плавно переходили в шею, оставляя лишь неглубокую складку под подбородком, кожа была гладкой, и лишь немногочисленные морщины у добрых и в то же время каких-то едких глаз говорили о ее немолодом веке. Такие же пухлые ладони, которые она усердно вытирала слегка почерневшей от смога тряпкой, блестели от масла и источали аромат ливанских специй.
– Добрались, мои родные! – громко сказала она и поспешила обнять Иоанна. – Мой бедный мальчик! Как ты себя чувствуешь? Бедняжка, мы позаботимся о тебе, не переживай. Я тетя Бейла, – она говорила искренно, однако юноша чувствовал некоторое смущение – видимо, в голове у нее вертелся одновременно хоровод разных мыслей. – Ты голоден, наверное? Аарон, отведи лошадей! Ты привез фисташек из Хеврона? Наверное, опять забыл. Ладно. Илана, иди сюда! – тараторила женщина, явно привыкшая верховодить в семье.
Иоанн был слишком молод, чтобы сразу разобраться, как себя вести. Он то смотрел на дядю Аарона, то на тетю Бейлу. Священник был спокоен и молчалив. Он улыбнулся парню и, отстегнув лошадей, повел их в хлев. Девушка подошла ближе.
– Это моя дочь Илана, – сообщила тетя Бейла. Иоанн сразу вспомнил, как мама, уговаривая его отправиться к Аарону после ее смерти, рассказывала, что у него три дочери и нет сына, поэтому он с легкостью и согласился принять юношу и обещал позаботиться о нем.
Помнится, мама сказала, что дочек три, вспоминал Иоанн, и старшая уже замужем. Назвала по имени она только среднюю. Как же ее?.. Элла? Эмма? Да, вроде Эмма. Мама еще говорила, чтобы я обратил на нее внимание, хоть она и своенравна. Значит, это младшая.
– Помой руки и помоги гостю умыться с дороги, – обратилась Бейла к дочери и, уходя на крыльцо и продолжая обтирать промасленные руки, добавила: – Веди его в дом потом. А ты, Аарон, неси вещи мальчика!
Девушка взглянула в лицо Иоанну и, захихикав, тут же отвернулась.
– Идем, – кратко позвала она.
Илану нельзя было назвать симпатичной. Нос с горбинкой, да еще и кривоватый, портил лицо худощавой девочки, да и замашки у нее были мальчишеские, никакой женственности. Если бы не платок, покрывающий ее маленькую головку на тонкой, словно виноградная лоза, шее, и не скажешь, что это девушка. В ее возрасте любая особа, знающая, что в гости прибудет молодой парень, оделась бы поприличнее, дабы произвести впечатление, однако Илане, казалось, все равно, что подумает о ней юноша. Зато и вела она себя без робости, уверенно, по-хозяйски. Иоанн же, умываясь, не решился что-либо сказать, чувствовал себя скованно и стеснительно. Илана хоть и была более раскрепощена в движениях, тоже предпочла молчать, ограничившись простыми «давай» и «держи».
Иоанн с любопытством наблюдал за новой для него семьей. Интересно было подмечать, кто какие роли играет, у кого какие рамки и насколько они гибки. В ближайшие годы его жизнь будет связана с этими людьми, с теми традициями что живут в этом доме десятилетиями. И он пытался понять, нет ли здесь чего-то, что ему было бы сложно принять, или от чего ему пришлось бы отказаться ради пребывания в этом месте.
Войдя в столовую и видя суету тети Бейлы, Иоанн понял, что она ожидала мужа с гостем позже и была еще не готова, поэтому переживала. Уставший хозяин дома вошел и прилег у стола. Скамьи были покрыты шкурами. На полу красовалась мозаика с изображением оленя и птиц. Подобные юноша видал лишь в синагогах. Большая ваза в египетском стиле с яркими волнами-треугольниками была заполнена живыми лилиями, видимо, из дворового сада, отчего комнату наполнял приятный аромат свежих цветов.
– Проходи, – пригласил Аарон, – отдыхай.
