— Да-да, — холодно сказал Тротт им вслед, — приношу свои извинения, Ваше Высочество.
Она услышала, но не обернулась, только расправила плечи и презрительно фыркнула. Совсем по-детски.
Алекс подождал, пока закроется дверь, постучал пальцами по опустевшему подносу. Макс лежал с закрытыми глазами, кривился и молчал.
— Макс, не забывайся, — предупредил его Алекс. — Эта девочка пятый человек в Рудлоге и представительница одной из самых могущественных семей в мире.
— Хватит нудить, Данилыч, — инляндец открыл мутные от боли глаза, — сам все знаю. Если она Рудлог, что с ее аурой?
Ректор пожал плечами.
— Самому бы хотелось понять.
— Алекс, ты иди, — попросил вдруг природник глухо. — К себе.
Свидерский покачал головой, встал.
— Я попрошу для тебя обезболивающего.
— Бесполезно, — Макс бледнел на глазах. — Иди, не стой над душой. И еще, Данилыч…, - он вздохнул, сжал зубы, — организуй Поляне регенератор, у Марта должны были остаться.
Уже закрывая дверь, Алекс услышал из палаты друга болезненный, сдавленный выдох и стон.
Служба королевского протокола была в панике. Накануне бала предполагалось, что высочайшие гости переночуют в подготовленных покоях, с утра примут участие в прощальном завтраке и разъедутся по домам. Но проклятое чудовище сорвало все планы, и теперь в срочном порядке нужно было организовывать завтраки, планировать совместный обед, украшать для обеда залы — отдельно для членов королевских семей и отдельно для их свит, думать, чем развлекать и отвлекать аристократов, проснувшихся раньше своих сюзеренов и молиться, чтобы этим изменения в протоколах закончились.
Однако молитвы услышаны не были, и около полудня выспавшиеся Величества решили посетить раненых в лазарете. Шаг был, безусловно, достойный и политически оправданный, но замученные врачи уже даже не находили сил кланяться и приветствовать венценосных посетителей. Впрочем, к этому все отнеслись с снисхождением.
Не остались без дозы сладкого и придворные сплетники. Все отметили, что принц-консорт, как обычно, держится рядом с Ее Величеством, и что улыбается она ему так же мягко и спокойно. Значит, гроза миновала, пусть даже разлад в правящей семье и всколыхнул надежды у отдельных интриганов — ведь если барон впадет в немилость, то возможность получить влияние на королеву становится вполне реальной. Но Байдек по-прежнему возвышался рядом с супругой, как скала, и дураков, не понявших сигнал, не оказалось. Так что оставалось утешаться оставшимися от невостребованного ужина десертами и шепотом обсуждать вчерашнего монстра и произошедший скандал. И трудно было сказать, что взволновало придворных больше. Но пирожные и кексы, пусть чуть подсохшие, уничтожались со страшной скоростью, наглядно демонстрируя действенность сладкого для снятия стресса.
А вот Майло Тандаджи, разлепивший глаза как раз к полудню, сидел на кровати, замотанный в полотенце, и со стоическим видом пил добытый где-то непривычно тихой супругой пенный кумыс. Окна были предусмотрительно занавешены темно-зелеными шторами, и в спальне был полумрак, не так бросалась в глаза раздражавшая хозяина дома яркая обстановка. Таби была с юга Тидусса, а там любили пестроту и разноцветье, в отличие от почти монашеской скромности пригорных районов, где родился Майло. Но за дом всегда отвечала женщина, а он не хотел ее обижать.
Напиток был кисловато-сладкий, и считался в Тидуссе лучшим средством от похмелья. Но голова все равно была тяжелой и гулкой, несмотря ни на принятую таблетку, ни на холодный до ломоты в зубах душ после пробуждения. И как это Кембритч ухитряется постоянно напиваться и оставаться при этом в рабочем состоянии?
Скромно опустившая глаза жена принесла прямо в спальню его любимые оладьи, как бы ненароком погладила его по бедру, и выскользнула из комнаты, матушка вообще не появлялась, и было бы полноценное семейное счастье, если бы не пропущенное совещание. Хотя Стрелковский все-таки дозвонился и отчитался по итогам и текущей работе, ощущение было странным.
Тандаджи, несмотря на протестующий желудок, все-таки протянул руку за оладьей, и, незаметно для себя, проглотил почти полмиски. Сразу стало хорошо и бодро.
На огромной кухне, совмещенной со столовой, шуршала посудой жена, и он вышел, сел на хозяйское место во главе стола, поймал ее взгляд — настороженный, даже опасливый.
— Таби, сделай мне кофе, — сказал он, — побольше и покрепче.
Она обрадовалась, достала зерна, ручную кофемолку — ну очень отличается вкус у вручную перемолотых зерен и готового молотого кофе. Ополоснула большую джезву кипятком, поставила в духовку просыхать. Это был целый ритуал, и Майло почти впадал в транс, наблюдая за процессом.
Первый раз она приготовила ему кофе наутро после брачной ночи. Кофе он тогда так и не допил — потащил смущающуюся новобрачную в спальню, но вкус ее кожи, смешанный с горьковато-жестким, чуть дымным кофейным послевкусием, остался в памяти на всю жизнь.
Сейчас она оставалась такой же стройной и гибкой, и совсем без седины, ухаживала за собой, и кожа была мягкой, и грудь высокой… и наряды она любила такие же, цветные, длинные, тидусские. И так же плела черную косу, только теперь она была гораздо длиннее — ниже ягодиц.
Поскрипывала кофемолка, пахло кофе и кардамоном, вскипала вода в джезве, в которую клалось ровно две чайные ложки гречишного меда, а транс куда-то испарялся, оставляя вместо себя вполне приземленные мужские желания.
— Таби, иди в спальню, — сказал он сурово, и сам, не дожидаясь растерявшейся супруги, встал и пошел в их комнату. Растянулся на кровати, чувствуя спиной прохладный хлопок, прикрыл глаза.
— Ты будешь меня наказывать? — робко спросила жена от двери.
— Великие Духи, Таби, ты о чем? — раздраженно спросил он. — Подойди ко мне. Разве я тебя когда-нибудь бил?
— Но я ведь плохая жена, — сказала она грустно, подходя к кровати.
— Хорошая, — возразил он, сощурившись и наблюдая за ней.
— Старая, — пожаловалась она.
— Талия как у девочки, — и Майло обхватил супругу за эту самую талию, потянул на себя.
— Хотела уйти от тебя…
— Женщина, — произнес он строго и глухо, разматывая жену из ее цветных тряпок, — ты так хорошо молчала все утро. Ну вот, а я уже и забыл с этой работой, какая ты красивая.
С кухни послышалось шипение.
— Кофе, — дернулась она.
— Отставить, — рявкнул тидусс, торопливо сдирая последние тряпки.
— Кухня сгорит, Мали…
Он уже целовал ее оливковые руки, распускал косу — обнаженная, сидящая сверху, укрытая черными волосами, она была восхитительна.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
