В течение долгого времени ничто, казалось, не предвещало трагической развязки. Многое ещё продолжало способствовать воспитанию характера Пера и его воли к борьбе. Часто напряженной работой он хотел победить безволие, иногда добивался успеха. Особенно много дало ему пребывание за границей, где он совершенствовал свои знания. Германия с её турбинами и морем электричества почти всецело поглощает его мысли, она противостоит в его сознании отсталой Дании, «царству бессмыслицы». В Италии Пер тоже не был созерцателем. Именно в Риме, этом «мавзолее мирового духа», он ощутил всю «титаническую силу» народа, воплотившуюся в древних гигантских сооружениях. Античные колоссы убедили его в необходимости совершенствовать свои знания, направили к книгам. Только теперь Пер проникся мыслью о том, что те идеальные характеры, которые он тщетно искал в современности, уже существовали в прошлом — в древней республике, среди «народа-язычника», в «поколении титанов», которому юноша «считал себя сродни». В Швейцарии «общение» с природой, навеявшей мысли о «вечности», напомнило Перу о его собственных чувствах. Вершины Альп, покрытые снегом и освещённые солнцем, представали перед ним «словно видения из первобытных времён».
«Чувство истории», охватившее Пера, помогло ему разобраться и в некоторых вопросах современной жизни, осмыслить те задачи, которые возникали перед ним самим. Правда, во многом ему ещё мешали воспитанные средой индивидуалистические настроения. Как и прежде, ему хотелось с «хмельным задором» пуститься на «завоевание трона» золотого мешка. Реальной и многообещающей была идея осуществления собственных планов, трезвого осмысления происходящего вокруг. Как инженер-практик, он объявляет вызов бюрократам и «кабинетным учёным», считавшим его проект «безумным», а затем и богатым дельцам, разыгравшим роль меценатов, на которых, по их словам, он смотрел «голодным волком». Неприязнь с их стороны вызывала у Пера озлобление, стремление к мрачному одиночеству. Зато малейшая поддержка и похвала воодушевляли его, вливали в него чувство бодрости.
Смерть отца вызвала у него мрачные воспоминания о прошлом. Поездку на родину Пер рассматривал как возможность осуществить заветную честолюбивую мечту — «вернуться победителем в это воронье гнездо, которое было некогда свидетелем его унижения».
В одной из газетных статей технические усовершенствования Пера были названы смелыми «планами будущего», создаваемыми на «благо страны и народа». Но книга Пера о государстве будущего, по-видимому, была во многом ещё незрелой и спорной, убеждала в слабости его как мыслителя. Безусловным было то, что её замысел был искренним. Её автор, выходец из «низов», инстинктивно ненавидел чванливых буржуа, мечтал о «возвращении человечеству утраченной свободы духа».
Проект открытого порта, получивший наконец, независимо от покровительства будущих акционеров, одобрение со стороны крупного специалиста по ирригации полковника Бьерреграва, становился патриотическим начинанием, «делом всей нации». Говорили; что проект «являлся попыткой утвердить экономическую независимость страны по отношению к могучему соседу» Германии. Да и сам Пер в осуществлении своих планов видел жизненную необходимость для Дании. Анализ современной международной обстановки со всей очевидностью приводил к выводу о том, что эта победа станет «более плодотворной по мере того, как европейский центр тяжести благодаря росту политического и культурного значения России будет перемещаться на восток».
Сложность натуры Пера особенно ярко раскрывается в эпизодах, связанных со смертью его матери. Только теперь, в момент тяжелой утраты, он остро ощутил всю глубину своего падения, несправедливость своих поступков в отношении этой женщины-страдалицы. Вставная новелла о часах, повествующая о трогательном чувстве матери к непокорному сыну, воспринимается особенно драматически в момент искреннего раскаяния Пера. Блестящий мастер портрета, Понтоппидан добивается исключительной глубины и убедительности в показе облика матери и сына. Образ Пера особенно ярко раскрывается в психологически напряженном рассказе о поездке его на пароходе с гробом матери. В последние минуты прощания открылись какие-то особенно глубокие тайники горячо любящего сердца Пера, столь непохожего на своих старших братьев с их холодной благопристойностью и неистребимой расчётливостью.
Склонный к самоанализу, Пер пытается отдать себе отчёт в своих поступках. Однако теперь в его характере несколько неожиданно проступают и черты Сидениуса. Перед ним вновь встают острые проблемы поисков своего пути в жизни, просыпается даже чувство веры.
Вопросам религии в романе отведено довольно значительное место. Воззрения самого Понтоппидана на религию претерпели известную эволюцию. Несколько пассивное отношение к религии в начале творческого пути и объяснение её смысла с точки зрения морально-этической сменяется у писателя осуждением церкви и вероучения в разных его проявлениях, критикой как официальной церкви, так и различного рода сектантских учений, чрезвычайно распространенных в Дании и оказывавших тлетворное влияние на общество.
Пер знакомится с представителями различных религиозных течений. В лице своего отца он увидел служителя церкви, верящего слепо, отдающегося своему делу с самозабвением, порою даже доходящим до фанатизма. Но среди церковников он увидел и немало своеобразных реформаторов. Пастор Бломберг, последователь грундтвигианского учения, казался ему борцом «за так называемое более человеческое отношение к божественным вопросам». Как человек дела, далёкий от религиозного энтузиазма, Пер был склонен идеализировать Бломберга, видел в нём какого-то «викинга-христианина», протестующего против эпохи пара и железных дорог и отстаивающего наивную «веру в природу». Недаром Перу казалось, что в его проповедях «было много такого, что напоминало датский ландшафт». Любопытна в романе и фигура «неверующего» пастора Фьяльтринга, справедливо утверждавшего, что религия превратилась в своего рода «рыночный товар». Все они способствовали формированию бунтарства Пера и его критического отношения к церкви.
Занятия математикой и естествознанием способствовали выработке у Пера объективного взгляда на природу. Но последовательным и сознательным атеистом он всё же не стал. Со времени вступления в брак с Ингер, дочерью пастора Бломберга, его сознание как бы раздвоилось. Внешне все чаще проявлялись в нём черты, свойственные Сидениусам. Он начинает даже цепляться за веру, как за якорь спасения и источник «духовного возрождения», наивно считая, что величие человека заключено в страдании. Гораздо более сложным — и это очень важно — был процесс его внутренней эволюции. До конца жизни в нём сохранится протест против религиозных догм. Он не останавливается и перед открытым признанием своего безбожия, понимая, что это грозит ему разрывом с женой и утратой семьи. Показательно, что завещание Пера было составлено в пользу «свободной от религии школы Якобы Саломон».
Падение Пера обусловлено, однако, не только его размолвкой с Якобой и отказом от многообещающего брака с ней. Трагичность его образу придаёт то обстоятельство, что он приходит к выводу о ложности избранного им ранее пути, распознаёт преступность капиталистических хищников, на которых делал свою ставку. Привыкший действовать смело, идти прямо «к осуществлению своей воли через Рубиконсомнений», он отказывается от таких приемов, как ложь и лицемерие, от закулисной борьбы против своего конкурента, инженера Стейнера, который в конечном счёте способствовал его падению.
Герой Понтоппидана сохраняет критическое отношение и к целому ряду других уродливых порождений капиталистической системы — таких, например, как национализм, унижение человеческой личности (проявляющихся нередко в форме антисемитизма), война и жестокая конкуренция во имя обогащения. Однако автор романа отнюдь не отождествляет своей позиции в этих вопросах с суждениями Пера.
Понтоппидан бережно руководит им, тонко и вовремя подмечает его промахи, нередко с юмором говорит о его заблуждениях. Пер часто действует в одиночку, на свой страх и риск, но никогда его образ не предстаёт изолированным от окружающего, от жизни. Временами он инстинктивно тянется к людям науки и искусства, казавшимся ему самобытными по мысли и отважными в делах. В больном поэте Эневольдсене, авторе «маленьких шедевров с тончайшей резьбой», он видит в чём-то родственную себе одинокую натуру. Подлинное же изумление и Даже зависть вызывали у него люди активного действия. К таковым он относил молодого живописца Йоргена Халлагера, «бунтаря и анархиста», а также журналиста и комедиографа Реебаля, называвшего себя «последним эллином» и стремившегося «преобразить мир» в духе идеалов античности.
