Макс поднял бровь.
– Выходит, она там встретила кого-то. Вот он и есть ваш преступник.
Макс с иронией засмеялся.
– Ну и как же его зовут?
– Я не знаю. Просто предполагаю. Я ничего не видел, понимаете? Потом, там же все были в масках.
– То есть вы хотите, меня убедить, что моя кузина баронесса Роузвейл способна отдаться какому-то незнакомцу на маскараде? – спросил Макс, изображая недоверие.
– Если она в самом деле enceinte,[9] другого объяснения я не вижу.
Макс решил, что Пьер не лжет. Он явно был потрясен, узнав о баронессе. Выходит, она встретилась еще с кем-то. Кто бы это ни был, остается одно – ей нужно выйти замуж. Почему не за Пьера? Он благородного происхождения, но беден, а потому не станет крутить носом из-за ребенка.
– Ваша кузина очень богатая женщина. Женившись на ней, вы обеспечите себя на всю жизнь. Я не понимаю, почему надо отказываться от нее… особенно в вашем положении.
– Я в таком положении, что не могу жениться ни на ком, – твердо произнес Пьер.
– Вы хотите сказать, пока вас не признают графом Пенроузом? – язвительно спросил Макс.
– Я ничего не могу решать, пока не увижусь с Жюли.
– С вашей сестрой?
– Я ничего не могу решать, пока не увижусь с Жюли, – повторил Пьер упрямо, отводя взгляд. Чувствовалось, что он больше ничего не скажет.
Макс недоуменно покачал головой. Пьер отказывается жениться не из-за ребенка, а из-за своей сестры? Странный тип. Ну ладно, сестрой занимается Росс, раньше или позже он привезет ее в Англию.
А пока Максу следовало заняться насущной проблемой баронессы. Если ее секретным любовником был не Пьер, то кто же? Это могла сказать только сама баронесса.
– Я бы с удовольствием поехала с тобой, Эйнджел.
– Не стоит, тетя Шарлот, в этом просто нет необходимости: Я еду домой поправляться, буду побольше гулять, наберусь сил. А развлекаться не собираюсь, так что и никаких сопровождающих мне не нужно.
– Но как же ты будешь одна?
– Милая тетя, я уже не юная девушка, которую нужно опекать на каждом шагу. Мне двадцать пять лет, я вдова и владелица поместий. – Заметив тревогу на лице тетки, Эйнджел с улыбкой добавила: – В своем собственном поместье я буду в полной безопасности, если это вас беспокоит, и обещаю никуда не ходить одна. Буду брать с собой Бентон или лакея.
– А за обедом и по вечерам тебе даже поговорить будет не с кем.
При мысли о благословенной тишине, которая будет окружать ее в поместье, улыбка на лице Эйнджел стала еще шире.
– Не бойтесь, тетя, моя компания меня вполне устраивает, со мной будут мои книги и музыка. Конечно, я буду скучать по вас, – поспешила она добавить, – но вам не стоит из-за этого лишаться лондонских удовольствий.
– Все равно женщине путешествовать одной небезопасно…
– Я ни на шаг не стану отпускать от себя Бентон, так что нет никакого повода для беспокойства. А сейчас, – Эйнджел поцеловала тетку в морщинистую щеку, – пора ехать. – Она натянула перчатки. – До свидания, тетя Шарлот. Наслаждайтесь лондонской свободой. Завтра к вечеру я буду уже на месте и сразу напишу вам. И буду писать каждый день, вы довольны?
– Хорошо, только предупреждаю – если хоть один день пропустишь, я тут же отправляюсь в аббатство узнать, в чем дело.
Эйнджел это вполне устраивало, и она поспешила к карете, прежде чем тетя Шарлот вспомнит еще какую-то причину, по которой ей нельзя находиться одной в Роузвейлском аббатстве.
* * *
Путешествие, такое легкое летом, стало настоящим кошмаром. В первый день было плохо, а на второй еще хуже. К тому моменту, когда остановились, чтобы сменить лошадей, Эйнджел определенно чувствовала себя нездоровой. Ее подташнивало и раньше, но сейчас стало совсем плохо, и Эйнджел испугалась, что ее вот-вот начнет рвать.
Суетливая забота Бентон ничего не давала.
– Хватит, Бентон, – проворчала Эйнджел. – Я постараюсь уснуть.
В последнее время при ней всегда была нюхательная соль. Она поднесла флакон к носу. О господи, стало еще хуже!
Реакция Бентон была стремительной. Она выхватила откуда-то носовой платок и поднесла ко рту Эйнджел, другой рукой дергая шнур звонка, чтобы кучер остановил лошадей. Эйнджел застонала, когда карета резко остановилась, толкнула дверцу кареты, и ее вырвало на дорогу. Потом она со стоном упала на свое место, прижав руки к животу. Зачем только она поехала?!
Бентон стоя поддерживала ее рукой, чтобы она не выпала в открытую дверь.
– Поезжай к почтовой станции в Спин-Хиле, Джон, только медленно, а то леди совсем укачало на этой ужасной дороге. – Бентон закрыла дверь, села на место и стала копаться в своей объемистой дорожной сумке. – Ну вот, нашла!
Эйнджел посмотрела на горничную с подозрением, но это была всего лишь лавандовая вода.
– Спасибо, Бентон… Сама не знаю, что со мной такое…
– Тише, не разговаривайте. Это все Джон виноват, разве можно гнать по такой дороге? Меня тоже начало мутить. Ничего, скоро станет получше, через две мили есть гостиница, полежите, можно даже на ночь остаться, если ваша милость пожелает. Какая разница, когда мы прибудем в аббатство? Днем раньше, днем позже…
Эйнджел осторожно кивнула. Лишь бы избавиться от этой тряски! Теплая постель и чистые простыни показались ей настоящим раем.
Когда Эйнджел проснулась, только-только начало светать. Она посмотрела вокруг, пощупала незнакомую постель… и вдруг все вспомнила. Вспомнила, как ей было плохо, и ее отвели в гостиницу, и хозяйка поила ее напитком собственного приготовления.
Эйнджел села, ожидая уже привычной утренней тошноты. К ее удивлению, ничего такого не было. Эйнджел с облегчением вздохнула, дотянулась до лежавшего в ногах халата и, накинув его на плечи, подошла к окну и открыла его. Она облокотилась на подоконник и замерла, с наслаждением вдыхая воздух, напоенный ароматом весеннего цветения. Как это прекрасно – жить… несмотря ни на что.
Быстро умывшись холодной водой из таза и надев плотное платье прямо на рубашку, она завязала волосы в хвост, сунула ноги в туфли и набросила на плечи дорожный плащ. Если накинуть капюшон на голову, он укроет ее всю и защитит от утренней прохлады.
Уже от двери Эйнджел вернулась и взяла ридикюль с нюхательной солью. Внизу она немного постояла, прислушиваясь, но ниоткуда не доносилось ни звука.
На крыльце Эйнджел остановилась, вдыхая полной грудью свежий утренний воздух. Капюшон она скинула, подставив лицо легкому ветерку. Шагах в двадцати от гостиницы за невысокой оградой белел цветущий сад. С далекого луга доносилось овечье блеянье. Эйнджел радостно улыбнулась миру, который простирался вокруг, и, подняв вверх руки и напевая сама не зная что, пошла в сад. Теперь она знала твердо – что бы ни случилась, она будет жить и жизнь ее будет полной и прекрасной. Она всегда хотела ребенка, и Макс подарил ей его.
