При мысли о женитьбе Хвалиславу сразу вспоминалась Далянка, но он не возражал. Жена из рода оковских князей и правда поможет ему добиться всего, а Далянку потом можно взять и второй женой. Главное, чтобы этой весной она не досталась никому другому. Вплотную приблизилась Купала, тот священный день, когда парни находят жен, а девушки – мужей, и мысль о том, что Далянка там, на Угре, будет ходить в купальских хороводах с какими-то другими парнями, без него, жестоко его мучила и не давала заснуть ночью. Ради нее он был готов подружиться с кем-нибудь и похуже Святомера оковского!
Двигаясь вдоль берега Оки, угряне вслед за Лютомером и его бойниками свернули на Зушу. Откуда оборотень ведал, что похищенные девушки находятся именно там, никто не знал, но даже Хвалислав и его приближенные верили, что Лютомер чует след своей родной сестры и не ошибается. Отследить путь двух десятков чужих людей и двух своих ему труда не составляло.
Однажды на рассвете усталый Лютомер вернулся из леса и послал Тощагу предупредить угрян, что сегодня не стоит двигаться дальше.
– Воротынец близко, город Святкин, – пояснил он Толиге и Глядовцу, которые пришли к бойницкому стану узнать, в чем дело. – Там, возле города, Святко войско собирает на хазар идти. И сестры мои там. До Воротынца уже всего ничего. Дальше идти нам не надо, а не то на вятичей наткнемся. Войско еще не ушло, против него мы ничего не сделаем. Наоборот, поглубже в лес забиться надо и выждать, пока Святко воев уведет. А уж с теми, кто останется, мы справимся.
– Сегодня по-всякому с места двигаться не надо! – одобрил Толига. – Сегодня вечер-то какой будет – Купальская ночь идет! Я не обсчитался, а, ребята? – Он вопросительно огляделся, и несколько отроков дружно подтвердили, что нет, не обсчитался, да, сегодня Купала. И все тайком вздохнули: из-за этого похода они лишились возможности повеселиться с девушками ратиславльской волости. А что за веселье их ожидает возле Воротынца, знает только сам покровитель бойников Ярила.
– Кто же на Купалу воюет! – поддержал Толигу и Глядовец. – А мы в лесу, да вода еще рядом! Самое опасное дело! Нет, ребята, нам сегодня уже не воевать, да загородиться как-нибудь надо, чтобы русалки да лешие не тронули. Полыни набрать побольше, пока светло, дедовника, поляну кругом обложить да заговорить покрепче.[15] Костры будем жечь, а не то наутро нас тут ни одного в живых не останется!
– Да, неладно пришли воевать, не вовремя! – приговаривали угряне, когда двое старейшин, вернувшись, сообщили им новости. – Обождать бы лучше да после Купалы в путь тронуться!
– Ага, после Купалы! Скажешь ты тоже, Колошка! После Купалы сено – прикажешь все бросить, а скотину зимой песнями кормить?
– А теперь как бы самих кто не съел! И в своем-то лесу в такое время ходишь – озираешься, а в чужом и вовсе…
– Не тревожьтесь, люди добрые! – успокаивал угрян Лютомер. Несмотря на усталость, он улыбался и выглядел довольным. – Это хорошо, что сегодня Купала. Я уж пригляжу, чтобы вас не тронул никто. А насчет нашего дела – эта ночь самая подходящая. Если все будет, как я думаю, то вам и вовсе головы подставлять не придется. Без драки, без крови сестер вызволим и до зари еще домой тронемся.
Ратники одобрительно загудели: никто не хотел проливать кровь, если можно как-нибудь без этого.
– Что ты делать-то думаешь? – недоверчиво осведомился Домша. Такое легкое и быстрое выполнение задачи их с товарищами не устраивало, потому что грозило перечеркнуть все замыслы.
– Этой ночью все гуляют – и люди живые, и нежить холодная! Если утром окажется, что сестер наших русалки с собой увели – кто же их искать и догонять будет?
– Ты хочешь… чтобы русалки… – в изумлении воскликнул Хвалислав.
Лютомер только усмехнулся, по привычке сузив глаза, и ничего не ответил. А Хвалис подумал, что зря он в это дело ввязался: как они, простые люди, могут тягаться с оборотнем, если не в силах даже вообразить, что он задумал!
– Ну, давай, действуй, – с сомнением проговорил Толига. – Тебя Велес наставляет, стало быть, тебе виднее. А если не взойдет – тогда уж мы с топорами да копьями выйдем, по-нашему, по-простому…
Все исполнение своего тайного замысла Лютомер тоже брал на себя, остальным предстояло только ждать. На ночь снова устроили два стана: Ратиславичи отдельно и бойники отдельно. В другое время они опасались бы только вятичей, но сейчас гораздо насущнее казалась опасность попасть на глаза разнообразной лесной и водяной нечисти, которая в эту ночь непременно выйдет в белый свет поиграть, порезвиться и поискать себе добычи. Еще засветло, следуя мудрому совету Толиги, набрали побольше полыни и окружили ею поляну, на которой расположился стан. Самые старшие из Ратиславичей обошли поляну по кругу, бормоча заговор от нечисти, каждый вынул топор или нож и положил рядом с собой – если заговоренные травы не отпугнут русалок, то уж острое железо поможет.
Единственным, кто ничего не боялся, был Лютомер. В его присутствии остальные чувствовали себя спокойнее, но он исчез еще до того, как стемнело.
Вскоре издалека стал доноситься протяжный волчий вой. Ратиславичи схватились за обереги: казалось, что это первый отголосок приближающейся опасности. Бойники узнали голос своего вожака, но и им делалось неуютно.
Прежде чем что-то делать, требовалось выяснить обстановку. Соваться самому в вятичский город, где, вероятно, находится князь с дружиной и племенным ополчением, было бы глупо, но Лютомер знал, кого попросить о помощи. Уйдя подальше в лес, он выл по-волчьи, вкладывая в причудливый зов обращение к некоему существу, которое услышит его из любой дали.
У людей, издалека слышавших этот вой, мороз продирал по коже и зубы сами собой начинали стучать: они чувствовали, что сын Велеса разговаривает с иным миром, не человеческим. За способность общаться с Навным миром вождя бойников и уважали, и ценили, и боялись; эта его способность приносила угрянам много пользы, но никто не хотел бы сейчас оказаться рядом с ним. Он звал своего духа-помощника, а встреча с духом постороннему человеку может принести беду.
Лютомер звал не просто духа. Через какое-то время в вышине среди берез послышался шум крыльев, и на толстую ветку перед ним опустился крупный черный ворон.
– Здравствуй, Белый Волк, средний брат! – сказала птица. – Зовешь? Чего тебе не гуляется, не бегается – ведь Купальская ночь приближается!
– Здравствуй, Черный Ворон, старший брат! – ответил Лютомер. – Как дела твои? Что тот воин, за которого мы с лихорадками воевали?
– Плохо. – Ворон нахохлился. – Умер он. Везли, да не довезли живым до места. Видно, не судьба. Зря я тогда вас с младшеньким сорвал воевать. Только зря Кощную Мать разгневали.
– А пока я там воевал, мою сестру из дома увезли. За ней я сюда и пришел. Помоги, старший брат.
– Пока воевал, увезли? Выходит, из-за меня?
– Я тебя не виню.
– Раз так, вдвойне я тебе обязан, средний брат. Говори, чего нужно. Где твоя сестра?
– Да кабы знать! Где-то рядом с князем Святко оковским. Его, Святкин, сын их увез. А где – не знаю, пока совсем близко не подойду. Хотел тебя попросить – слетай, найди моих сестер.
– Может, меньшого попросить? – Ворон склонил голову набок. – Мне как-то не к лицу – к девицам в окошки летать. Это для него самое дело.
– Не хочу меньшого звать – он-то в любое оконце пролезет, да потом как бы хуже не стало! Ты, Ворон, птица вещая, везде бываешь, все знаешь.
– Ну, из-за меня увезли, я и найду! – согласился ворон. – Жди вестей.
Черная птица снялась с ветки и, шумно махая крыльями, скрылась вдали. Лютомер сел на траву и приготовился ждать. Сегодня все решится, как он надеялся, довольно просто – ведь в праздничном разгуле так легко затеряться…
В ожидании, пока их судьба так или иначе определится, пленниц-гостий поместили среди Марениных жриц, живших на краю Марениного лога. В окрестностях Воротынца, как и в любой волости, имелось два святилища – богов верхнего и богов нижнего миров. Поскольку Воротынец ставился как крепость, защищавшая землю вятичей от хазарских набегов, благосклонность Перуна, покровителя воинов и дарителя победы, была здесь совершенно необходима. Его святилище, украшенное черепами жертвенных коней на кольях тына, высилось на пригорке. Но так как никакая битва не обходится без павших, то оковцы нуждались и в милости Матери Мертвых. Святилище Марены расположилось в низине, куда вела довольно крутая тропа. Жрицы ее жили в нескольких избушках, стоявших поодаль от площадки, где сжигали тела, и хоромины, где приносились жертвы и проводились поминальные пиры.
Устроили их в избе, где жили сама княгиня Чернава и ее младшая дочь, Семьюшка. Полное имя Семьюшки было тоже Семислава – ничего удивительного в таком совпадении нет, поскольку и в княжеских, и в жреческих родах, где родовые имена передаются по наследству в разных ветвях, происходящих от одних и тех же предков, часто встречаются тезки. Иной раз это тетка и племянница, иной раз – двоюродные сестры, но попадаются тезки и такие, чье родство теряется в незапамятной древности. Но родовое имя, драгоценное наследие общего предка, напоминает об изначальном единстве и не дает его утратить.
