Однако князь Святко, безропотно отдавший пленниц старшей жене, вдогонку прислал десяток кметей. Сменяя друг друга, те днем и ночью присматривали, чтобы угрянские гостьи из святилища никуда не делись.
Из низины не была видна луговина, где народ со всей волости собирался на празднование Купалы, но общее возбуждение и пленницам не давало сидеть на месте.
– Мать Чернава, а нас-то пустят на игрища с людьми? – еще утром спрашивала Молинка. – Все веселиться будут, а мы, как мертвые, одни тут сидеть? Как же нам потом замуж выходить, если Лада и Ярила нам благословения не дадут?
– Так вы же не хотите замуж? – посмеивалась над ними Семьюшка.
– Это мы за ваших не хотим! Но на белом свете и другие есть! – уверяла ее Лютава.
– А у вас на Угре женихи остались, да?
– Мой жених всегда со мной! – Лютава показала ремешок с бубенчиком, подвешенный к ее поясу. Семьюшка, дочь волхвы, должна была понять, что это означает.
– Не велел князь вас из святилища никуда выпускать, – со вздохом призналась старшая жрица. – Боится, уйдете.
– Да куда же мы одни уйдем – в лес пешком? Дом-то наш за тридевять земель!
– Да ведь придут за вами. Если не пришли еще.
Лютава опустила глаза. Княгиня Чернава хорошо к ним относилась, но и ей не нужно знать, что Лютава всем существом ощущает близость своего брата Лютомера. Она не сомневалась, что он снарядился в погоню так быстро, как только смог, а теперь находится где-то уже совсем близко. Может быть, где-то в том лесу, что виден, если подняться по тропинке из Марениного лога. Лютаву пробирала дрожь от волнения и нетерпения. Ее душила тоска по свободе, по родному дому, по родичам и особенно по Лютомеру, но внутреннее чувство кричало, что освобождение близко. Она всей кожей чувствовала, что он где-то рядом. Казалось, что стоит обернуться – и она его увидит.
– Ну, матушка! Сестричка родная! – уговаривала Молинка Чернаву и Семьюшку. – Попросите князя, чтобы выпустил нас в хороводах поплясать. Ну куда же мы денемся, ведь народ кругом! У народа на глазах как же мы убежим!
«Очень даже просто!» – мысленно отвечала на это Лютава. Исчезнуть в толпе – совсем не трудно. И все четыре женщины знали это одинаково хорошо, поэтому Лютава избегала смотреть в глаза княгине Чернаве.
А та колебалась. С одной стороны, она, в юности дружившая с волхвой Семиладой, с которой у них были общие предки, всей душой хотела помочь ее дочери. Но с другой – у нее имелся сын Ярогнев. Именно ему князь Святко предназначил в жены одну из угрянских княжон, и вот в этом Чернава полностью одобряла замысел мужа.
– Хорошо, – сказала она наконец. – Увижу князя – попрошу за вас.
День перед Купалой – самый долгий в году. Казалось, уж давно должна наступить ночь, а солнце все еще светило, золотило верхушки берез, палило траву, отражалось блеском в речной воде. И все же темнело, медленно-медленно, будто темнота крадется воровато, не смея показаться солнцу на глаза, понимая, что сегодня она не имеет никаких прав… Ну, почти никаких. И все же Марена тянула невидимые руки, засевала семена тьмы на поле света, зная – пройдет Купала, и настанет Ночь Богов. День начнет убывать, год покатится под горку, до самого дна – где ждет самый короткий день, а за ним настанет пора возрастающего света, называемая Днем Богов… И вечно, пока стоит мир, будет вращаться это колесо, в самих своих противоречиях поддерживая равновесие вселенной.
Святилище Марены опустело – в этот день Темной Матери не приносят жертв, и все ее служительницы ушли на луговину. Теперь веселые крики и звуки пения долетали даже сюда, и две девушки, единственные, кого пока не пускали на праздник, жадно прислушивались к ним, выйдя во двор.
– Пойдем посмотрим, может… – Кивнув сестре, Лютава подошла к воротам и выглянула.
Увы – пятеро отроков во главе с десятником Колосохой честно несли службу под воротами, хотя на лицах отражалась самая искренняя тоска.
– И вы тут, горемыки! – посочувствовала им Лютава. – Сами на гулянье не идете и нас не пускаете!
– Да разве ж мы! – ответил Колосоха и откровенным взглядом окинул стройную фигуру девушки, одетой только в белую рубаху. – Да я бы сам бы с тобой, знаешь… Стал бы я тебя держать тут, кабы сам решал…
– Это точно Колосоха говорит! – поддержал его один из кметей, по имени Гневаш, и тяжко вздохнул. – Люди там гуляют, медовуху пьют, веселятся с девками и все такое. Одни мы тут, точно псы на сене – сами не едим и другим не даем.
– Может, пойдем, погуляем, а? – голосом соблазнительницы предложила Молинка, выглядывая из ворот. – Про нас все забыли небось, не хватятся!
Девушка стояла, слегка наклонившись, и взгляд Гневаша сам собой притянулся к разрезу на вороте ее рубахи. В этом вороте, да еще под ожерельем, не много увидишь, но его воображение без труда дорисовывало остальное. И все же парень, тяжко вздохнув, покачал головой:
– Не, девки, не взойдет, и не думайте. Это у вас там батюшка с матушкой и все такое, а я и рода другого, кроме Святкиной дружины, в глаза не видал. От кого родился даже, не ведаю. Мне князь Святко – и отец, и мать, и бабка с прабабкой. Если огневается и от себя прогонит – путь мне в лес до ближайшей осины, идти больше некуда.
– Тяжело тебе, – согласилась Молинка. – И много вас таких?
– Да вся дружина, почитай, – ответил Колосоха. – У нас хазары близко, воюем много, каждый раз ополчение со всего племени собирать князю некогда. Да и мужики, они ж такие – весной у них гарь и пахота, летом сенокос, к осени жатва, а зимой воевать холодно, околеешь на снегу!
– Да и в руках, кроме топора, не держали ничего, – поддержал его еще один из кметей, по прозвищу Комар. – На медведя с рогатиной могут выйти, это да, кто посмелее и покрепче, а с хазарами воевать – это тебе не медведи! Хазары конным строем воюют, а тут ты с топором, стоишь, как дурак! Уметь надо! А мужику учиться когда? Ему работать надо!
– Вот князь и собирает себе такую дружину, чтобы всегда под рукой была, – поддержал Колосоха. – Чтобы, значит, ни пахать, ни сеять, ни жать, а только воевать, зато когда надо, тогда и пойдем, хоть тебе летом, хоть зимой, хоть днем, хоть ночью.
– И чтобы с копьем, с секирой, с мечом, у кого есть, и все такое. Мы все можем!
– У вас на Угре нет дружины такой?
– У нас бойники есть.
– Да бойники ваши! – Гневаш презрительно сплюнул. – Мелкота, мальцы беспортошные. Кому семнадцать-восемнадцать стукнет – обратно домой просится, в род, там мать, бабка, да невеста ждет приготовленная, все такое. Вот мы – другое дело.
– А не скучно – без рода, без жены…
– Без жены, конечно, скучновато, – согласился Колосоха. – Ну, там, холопки у князя есть, нам не запрещают… На праздниках опять же. Мы же – соколы! – Он гордо приосанился, и Молинка улыбнулась. – Нам любая девка рада. На посиделки зимой нас только так зазывают! Угощают еще, только приходи.
Парни заулыбались приятным воспоминаниям.
– А что, мы и жениться можем! – заверял Комар. – Вон, Набежка, Рудояров десятник, женился же! С Нижнего Дона столько серебра привез – избу поставил, корову купил, все купил! Чего же не жениться?
– Да, а коли убьют? – вздохнул Колосоха. – Я вон тоже прошлой осенью хотел, уж больно была Льнянка у Прозябы-кузнеца хороша! Так бы прям и женился! А то подумал – а ну как убьют меня летом хазары, куда она денется? В род назад пойдет – род, может, и не прогонит, а возьмет ее вдовой кто-то за себя? Да еще с дитями! Что ей маяться? Так и не стал…
– Думаю, зря ты… забоялся, – сказал немолодой кметь, до того молчавший.
– Не надо говорить, что убьют, – тихо сказала Молинка. Ей было жаль этих совсем не плохих парней, которые не знали своего рода и почти не имели надежды увидеть собственных детей и внуков, оставить след на земле. – Накличешь еще, ну зачем?
Пока Молинка развлекала кметей приятной беседой, Лютава вернулась во двор святилища. В этот священный для всей земли день ее чувства обострились, и она точно знала, что в ближайшее время что-то произойдет. Она ждала вестей и совсем не удивилась, когда в светлых сумерках мелькнула крупная черная птица. Черный ворон, усевшийся между двух старых коровьих черепов – в память о прежних жертвоприношениях их развешивали на кольях тына, – казался вестником богов, и Лютава смотрела на него с трепетом волнения и радости. Она узнала эту птицу, хотя видела всего несколько раз в жизни.
Соскочив с тына, ворон еще в полете перевернулся – и пал на землю уже человеком! Волна чужой силы пронзила Лютаву, девушка ахнула и ухватилась за стену хоромины, чтобы не упасть, но удержалась на ногах и в восхищении устремила взгляд на гостя. Только сегодня, когда земля и небо щедро изливали потоки благодетельной силы и дарили ее всем, кто мог воспринять, превращение не стоило оборотням почти никакого труда.
Лютава никогда раньше не видела это существо в человеческом обличье, но сразу поняла, что это он – Черный Ворон, старший из трех сыновей Велеса, брат Лютомера по божественному отцу. Это оказался довольно рослый молодой мужчина с явной примесью хазарской крови: об этом говорили высокие скулы и немного скошенные уголки глаз, черная бородка, длинные черные волосы.
