Кошелев предложил выпить «просто так». Компания поддержала.
Андрей проглотил водку и подумал, что не так уж и плохо, что в поселковом магазине не продавали книг новомодных поэтов.
Тем временем Родимов оделил всех желающих автографа и нетленных творений и продолжил читать. Со сцены неслось:
– Здесь величавый дуб, ширяясь ветвями,Зеленою главой над ивами поник.Пасется стадо здесь. Согнувшись над лаптями,Плетет кочадыгом пастух, седой старик.За травами – межи, за дальними полями —Являет месяц свой воспламененный лик,И песня все звенит: то девка молодаяПоет, мила дружка под вечер поджидая…
Продекламировав еще пару подобных произведений, Родимов удалился под бурные аплодисменты.
– «Ширяясь ветвями…» Как образно сформулировано… – задумчиво бурчал себе под нос Меллер.
На сцене снова возник Сакмагонов. Главнокомандующий «Муз» успокоил зал и призвал к порядку. Овации смолкли, и вдруг тишину прорезал голос Лютого.
– Принеси-ка, братец, водки! Сил нет, как выпить хочется, – обратился к половому главный символист.
Сакмагонов поблагодарил столичного гостя за выступление и напомнил еще об одном сюрпризе – дебюте начинающих поэтов.
Николай Михайлович поманил кого-то из зала и объявил:
– Выступит поэт молодой, строго не судите…
К сцене шел парень лет двадцати, в черной косоворотке и аккуратно выглаженных брюках.
– Он, он! Мои кадры пошли! – заорал Меллер и помешал Андрею услышать фамилию дебютанта.
Паренек встал на авансцене, улыбнулся и сказал, нисколько не смущаясь:
– Доброго вам вечера, товарищи поэты и почтенная публика! Раз уж начали читать гомеровские мотивы, я тоже рискну, – он наклонил голову и негромко прочитал:
– Тебя желали и любили,О ты, рожденная волной!Тебя века боготворили,Неся твой образ неземной.Ты – шум прибоя, ветер странствий,Свет глаз прозрачных средь ветвей,Ты – звон мечей, ты – шепот страстныйПорочно-восхитительных ночей.
– Браво! – крикнула Светлана.
Зал взорвался громом оваций.
– Я знал, я ему говорил, что стихи понравятся! – бросал налево и направо Меллер. – Он молодчина, я его знаю, он у меня в картине снялся.
Андрей рассматривал паренька – он покраснел от радости и немного оторопел от неожиданного успеха. Юный поэт был красив – прямой нос, блестящие глаза, вьющиеся темные волосы.
– Вот за такими талантами будущее, – возвестила Светлана и, нахмурившись, спросила Меллера. – Ты где его прятал, чудовище? Откуда такой самоцвет?
– Из университета, Светик. И я его совершенно не прятал, он снялся в моей картине. Я хотел познакомить с ним публику на премьере, да, видно, Ларинцев его притащил, они знаются, – оправдывался Наум.
– Завтра же тащи его к нам в редакцию, – приказал Вихров.
– Непременно! – поддержала Светлана и крикнула пареньку. – Читайте еще, просим!
Дебютант вопросительно взглянул на Сакмагонова, тот рассмеялся и замахал руками:
– Ну же, продолжайте!
Андрей посмотрел на Родимова – столичная знаменитость снисходительно улыбалась, нервно перебирая пальцами по столу.
– У меня, право, немного стихов… Это заслуга товарища Меллера, он меня и подтолкнул писать, – заговорил паренек. – В университете многие пишут куда лучше меня. Спасибо, что поддержали… Что же еще прочесть? Вот это, пожалуй:
Героям Французской революции
Прожорливой толпы побойся, гражданин!Она смела и яростна, как буря.Она сметала бастионы, гильотинНасытила корзины и, ликуя,Бросала на булыжный камень тех,Кого любила накануне.Она прервала рев Дантона и Сен-Жюста смех,И Робеспьера голову склонила в одночасье.Миг смерти неминуемой не знает человекИ роковой судьбы своей всевластье!
И это слушателям тоже понравилось. Поэты выскочили на сцену поздравлять дебютанта: Меллер жал парню руку; Самсиков хлопал по плечу; довольный Лютый крепко обнимал, призывая, однако, помнить о размере; Светлана Левенгауп оставила на пунцовой щеке юного дарования отпечаток поцелуя. Все были довольны и радостны, стали звать половых и заказывать новые порции напитков и закусок.
Пользуясь отсутствием приятелей за столом, Андрей тоже распорядился принести горячих котлет и водки (за его счет).
Глава XVII
Домой Андрей и Меллер пошли вместе. Рябинин шагал, думая о литературном сообществе города, Меллер беззаботно насвистывал что-то под нос. Было уже поздно, однако Андрею не хотелось расставаться.
– Наум, зайдем ко мне? Выпьем чаю, выкурим по папироске, – предложил он.
– Курить я не курю, как вы, наверное, заметили, а вот чайку – пожалуй! – тряхнул пушистым чубом Меллер.
Они дошли до двадцать восьмого дома, зашли в парадное. Андрей заглянул в почтовый ящик:
– Наум, у меня наверху девушка, сам не ожидал, что она зайдет. Впрочем, вы не стесняйтесь, она покладистая и нам нисколько не помешает.
– Ах, Андрей, всюду вы успеваете, прямо завидки берут, – хихикнул Меллер. – Ну идем, идем…
В ожидании Андрея Виракова читала журнал. На скрип двери она обернулась:
– Андрюша, что же так поздно? Ой, с тобою гости! – Надежда покраснела.
Рябинин втащил в комнату Меллера:
– Добрый вечер, Надя. Знакомься – мой добрый приятель, Наум Оскарович Меллер, поэт и кинематографист.
Меллер молча поклонился.
– А я – Надежда, приятно познакомиться, – представилась Виракова.
– Надя, нельзя ли нам чайку соорудить? Обратила внимание: я купил чайник, посуду и вот! – Андрей указал на комод.
– Я видела, – кивнула Надежда и, подойдя к нему, шепнула. – Завтра на работу – по гудку, мне домой пора, мама ждет. Да и как я ночью-то на кухню пойду, не ровен час, соседи заметят, будут сплетни сводить.
– Домой я тебя провожу, а на кухне сейчас никого нет, не волнуйся, – тоже шепотом успокоил ее Рябинин.
Виракова поджала губы, нашла чайник и вышла из комнаты.
– Присаживайтесь, Наум, – пригласил Андрей.
Меллер присел на краешек стула и стрельнул глазами в сторону двери.
– Красивая девушка. Она твоя невеста? – выдавил он.
– Нет, обычная знакомая. Работает на нашем заводе, навещает меня как… член бюро ячейки.
– А-а! – протянул Меллер.
Вернулась Надежда, объявила, что поставила чайник на огонь, и присела к столу.
– Где пропадали? – с улыбкой спросила она.
– Посетили литклуб, поэтов послушали, – ответил Андрей.
– Интересно было?
– У нас всегда интересно, – выпалил Меллер, опережая приятеля.
Виракова с любопытством посмотрела на гостя:
– А вы, товарищ Наум, тоже в поэтах?
– Он – один из лучших, – Андрей подмигнул Меллеру.
– Ух ты! – всплеснула руками Надежда.
Меллер стал пунцовым от удовольствия.
– Ну… один из лучших – это, знаете ли, чрезмерное… преувеличение, – опустив глаза промямлил он. – Гм, Андрей шутит… но и мы кое-что создали… М-да.
– Ой, я так люблю поэзию! – обрадовалась Виракова. – Маяковского люблю, Демьяна Бедного и «Двенадцать» Блока.
– Это титаны! – провозгласил, поднимая указательный палец вверх, Меллер. – Мы – таланты меньшего масштаба.
– А вы, товарищ Наум, о чем пишете? – не унималась Надежда.
Меллера вопрос немного озадачил:
– О чем? Да обо всем понемногу.
– О войне? О любви? – допытывалась Виракова.
Меллер уперся глазами в потолок:
– И о войне есть, особенно ранние… Ну и о любви тоже найдутся. Стихотворения пишутся о чем?
О том, что в сердце творится. По воодушевлению, так сказать, – ему было нелегко говорить.
– Надюша, поди посмотри чайник, – выручил Наума Андрей. – Забудем – может и пожар случиться, – он улыбнулся Меллеру.
Виракова поднялась и исчезла за дверью. Наум посмотрел ей вслед и быстро заговорил:
– Андрей, Надежде ведь домой надо, да?
– Так.
– Позвольте, я ее провожу, ну пожалуйста! Ведь вы сказали, что она вам не невеста! А мне она приглянулась.
– Буду признателен, Наум, ежели вы это сделаете. Я и сам хотел вам предложить. Девушка она видная, посмотрите, какая стать! Раз приглянулась, попробуйте завести с ней знакомство, – серьезно ответил Андрей.
– Вы и вправду не против?
– Определенно.
Меллер схватил его руку:
– Благодарю, вы – совершенно мне симпатичная личность! – Он хлопнул Рябинина по колену. – Давай на «ты», а?
– Идет, – согласился Андрей.
Меллер наклонился ближе и заговорщицки зашептал:
– Не говори Надежде о нашем уговоре, ладно?
– Не скажу, Наум, – засмеялся Рябинин.
Удовлетворенный Меллер уселся поудобнее, завертел головой, разглядывая комнату.
– Неплохо ты обжился. Мещанством, смотрю, обрастаешь. – Он указал на комод.
Андрей пожал плечами и закурил. Меллер взял журнал Надежды:
– Ишь ты, «Клуб»! Московский. – Он взглянул на обложку. – Ну да, последний номер, я его видел. Твой?
