Я аж зарделась, как девочка, от горсти рассыпанного жемчуга слов. А Николя продолжал бросать им в меня, не жалея сил:
— Прошу вас — только улыбайтесь! Ваша улыбка может исцелить и оживить любого мужчину, не лишайте меня райского наслаждения лицезреть её!
Меня усадили в кресло, двумя-тремя лёгкими жестами поправили волосы, платье, рюшь, руку. Николя сбежал за мольберт, расчехлил кисть и прицелился ею в холст.
Процесс написания портрета оказался весьма скучным. Я должна была сидеть, не двигаясь, и улыбаться. Уже через десять минут затекли и заболели мышцы лица. Спасала лишь беседа с Николя. Он трепался практически без перерыва, не забывая махать кистью и гипнотизируя меня своим певучим голосом:
— Я узнал, леди Маргарет, в каком трагическом положении вы оказались после смерти вашего супруга! Это ужасно, просто ужасно! Ведь всем здравомыслящим людям ясно с первого взгляда, что вы не способны на подлость!
— О чём вы, мсьё Ларошсюрфо? — сквозь улыбку процедила я.
— О, болтают всякое, в том числе, что вы отравили графа… Но не волнуйтесь, леди Маргарет, я ни на секунду не поверил дурацким сплетням!
— Конечно, конечно…
— Не сомневайтесь! Я хочу вам помочь, леди Маргарет! Я предлагаю вам свою дружбу и даже больше!
Больше дружбы? Что может быть больше дру… Ой! Он хочет меня? Какой напористый художник!
А Николя всё ворковал, ворковал, и эти его движения мерные кистью усыпляли мою бдительность. Я даже принялась поклёвывать носом.
— Мы сядем на корабль в Калансе, и я отвезу вас в свой родовой замок на Лаурре… Из окон открываются чудесные виды на реку и на сады… Вы никогда ни в чём не будете нуждаться, леди Маргарет!
Скрыться от суда и следствия в другой стране, с другим мужчиной…
Я оглянулась на Тимоти, который играл в саду с лопоухим смешным белым щенком в рыжие пятна. Клаус сначала тоже носился с ними, а потом притомился и лёг, вывалив язык, на травку в тени.
— А собак мы возьмём с собой? И сына…
— Собак, ну разумеется, леди Маргарет! Они будут счастливы играть в парке на тысячу акров! А вот с мальчиком… никак не получится, леди Маргарет!
— Как это? Почему?
— Видите ли, он наследник титула и майората, насколько я могу судить. Поэтому Тимоти придётся остаться в Англикерии.
— Жаль…
О чём я толкую? Я уже согласна уехать с этим медоречивым художником-аристократом? Сбежать в другую страну? Да. Прислушалась к себе и уверенно повторила в мыслях: да, я уеду, и гори тут всё синим пламенем. Я сбегу, потому что всё равно тут меня осудят и казнят. А Николя… Он милый и заботливый, не могу понять, почему о нём распускают идиотские слухи…
— Сегодня, леди Маргарет?
— Что?
— Сегодня ночью! Я буду ждать вас в коляске за дальними воротами у лабиринта в полночь!
— А… Да! Я приду, мсьё Ларошсюрфо.
— Зовите меня просто Николя, я умоляю вас!
— С удовольствием.
— Вы не пожалеете, я сделаю всё, что только возможно, чтобы вы стали счастливой!
— Я верю вам, Николя.
Верю? Верю. Как странно… Я сразу не разглядела в нём этой доброты и самопожертвования, готовности помочь абсолютно незнакомой женщине! Ну, ладно, возможно, он влюбился в графиню с первого взгляда и захотел спасти от неминуемого приговора. Надо верить в людей, Тося Семёнова.
— Вы делаете меня счастливым в свою очередь, леди Маргарет!
Я снова оглянулась на Тимоти. Он выглядел довольным. Ничего, ему и с дядей будет хорошо. В конце концов, дядя ему родной, а я… Я просто тело его мамы. Я просто тело. А моя душа — моя душа, и мне нужно её спасать от казни.
— Сегодня в полночь, — повторила я, как будто пытаясь привыкнуть к этой мысли. Сегодня моя жизнь изменится навсегда… Я даже не знаю, смогу ли дождаться полуночи!
Чёрная фигура дворецкого возникла сбоку, будто из ниоткуда. Он чопорно поклонился и объявил отстранённо:
— Миледи, к вам сэр Мортимер Бейгли. Желаете принять?
— О господи… — пробормотала я. — Какой-то сумасшедший дом. Николя, давайте на сегодня закончим, хорошо?
— Как скажете, леди Маргарет, — поклонился художник. — Ваш портрет допишем после, если вы не возражаете.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
С таким намёком он это сказал, что я поняла — да, напишем уже в фамильном замке на Луаре… тьфу, на Лаурре! И улыбнулся так, чтобы Нокс не заметил. Я тоже улыбнулась ему. Я поняла, поняла вас, Николя.
Сегодня в полночь.
Сэр Мортимер Бейгли ожидал меня в холле. Я отметила, что его даже в гостиную не проводили, и подумала, что, наверное, этого джентльмена не принимали в поместье. Странно, очень странно. Хотя нет, ничего странного. Не будут же они миловаться прямо под носом у мужа!
А потом я рассмотрела эсквайра и очень удивилась.
Как графиня, которая отличалась холодной аристократической красотой, могла влюбиться в этого грузного краснолицего толстячка с седыми кудряшками волос? И это после отца Тимоти… Я не видела его портрета, но, судя по мальчику, граф уродом не был. Чувство врождённой эстетики во мне икнуло и упало в обморок. Но я мужественно обратилась к сэру Бейгли:
— Добрый день, уважаемый, рада видеть вас.
Походу, сэр Бейгли тоже икнул, но от неожиданности. Вопросы в его глазах так и запрыгали с изумлением. Но эсквайр справился с собой довольно быстро и низко поклонился, шагнул ко мне и завладел моей кистью. Изобразив на ней влажный поцелуй, выпрямился и скорбным голосом сказал:
— Позвольте выразить вам моё нижайшее почтение и соболезнование вашему горю. Господин граф покинул нас так преждевременно, что вся общественность ещё долго будет пребывать в глубокой растерянности.
Эк слова-то как вяжет, как нанизывает! Красавец, что и говорить. Я надела на лицо маску скорби — уж как сумела! — и ответила тихим голосом:
— Благодарю вас, сэр Бейгли. Это и есть причина вашего визита?
— Не только, миледи. Вы знаете, что меня в ваш дом привела любовь…
Ой.
Не надо о любви… Меня сейчас стошнит. Какая любовь с этим… поросёночком престарелым?!
— Мнэ-мнэ, — промямлила неразборчиво. Сэр Бейгли подпустил в голос немного грусти:
— И я сгораю от этого чувства, хоть и разделённого, но невозможного…
— Не желаете ли чаю? — спросила, чтобы сменить тему. Сэр Бейгли сглотнул и пробормотал:
— Смею ли я надеяться…
— Надежда умирает последней, — ляпнула я первое, что пришло в голову, и позвонила в колокольчик. На его звук пришла невозмутимая Сара Джеймс. Я велела: — Сервируйте, пожалуйста, чай в малой столовой для меня и для гостя.
— Сию минуту, миледи, — ответила девушка всё так же бесстрастно и удалилась. А я пригласила сэра Бейгли пройти в гостиную. Он пошёл за мной, чуть прихрамывая. Божечки, он ещё и хромой! Да зачем же я, то есть, графиня, связалась с этим типом? Ради всего святого, скажите мне кто-нибудь!
Устроившись за столом, мы с минуту говорили о каких-то совершенно безликих вещах типа погоды и урожаев в окрестных деревнях, а потом, когда Сара принесла чай и расставила несколько тарелочек с выпечкой, сэр Бейгли помялся и спросил:
— Леди Берти, значит ли всё это, что вы пересмотрели ваше решение?
Эм-м-м… Да я бы, может, и пересмотрела, но знать бы, что за решение! Надо как-то выведать у этого героя-любовника, чего там я решила…
Вежливым тоном ответила ему:
— Не так быстро, сэр Бейгли. Ведь принятое решение нельзя поменять сходу! Вы понимаете?
— Разумеется, миледи. Но я не отступлюсь. Я буду добиваться счастья снова и снова!
Неужели графиня отказала ему? Вообще очень здраво с её стороны. Но тогда чего он таскается сюда? Письма-то, кстати, датированы прошлой неделей. Значит, и правда надеется эсквайр на счастье…
Но что мне-то с ним делать?
— И поскольку вы, миледи… Каким-то образом… Если позволите мне эту грубость… Под судом и следствием…
Гад ты кучерявый, чего тебе надо-то?
Я вздохнула, стараясь замаскировать отчаянье под скуку, но помощь пришла неожиданно и совсем не с той стороны, с которой могла бы.
