При появлении в Нью-Йорке он был встречен так, как позже встречали Кошута, а в наши дни адмирала Дьюи. Город был украшен флагами, повсюду в его честь устраивались банкеты, торжества, публичные собрания. Уокер сдержанно относился к этим проявлениям радости и при каждом удобном случае объявлял, что хочет вернуться в страну, президентом которой он являлся и из которой его насильно выдворили. В Вашингтоне, куда он приехал сделать свои заявления, он не получил большой поддержки. Его протест против капитана Дэвиса был отослан в Конгресс, где благополучно заглох.
За месяц Уокер организовал экспедицию, чтобы вернуться в Никарагуа, и, поскольку в новой конституции этой страны он аннулировал закон о запрете рабства, он нашёл у рабовладельцев Юга достаточно денег и новобранцев, чтобы тут же уехать из США. С отрядом в сто пятьдесят человек он отплыл из Сан-Франциско и высадился в Сан-дель-Норте на карибском берегу. Пока он устраивал лагерь на берегу реки Сан-Хуан, один из его офицеров поднялся вверх по реке с пятьюдесятью людьми и, захватив город Кастильо-Вехьо и четыре парохода компании «Эксессори Транзит», почти овладел всеми сообщениями. В этот момент на сцене появился фрегат «Уобаш» и Хайрем Полдинг[160], который высадил войско из трёхсот пятидесяти матросов с гаубицами и повернул пушки фрегата на лагерь президента Никарагуа. Капитан Энджел, который представил Уокеру условия сдачи, сказал ему: «Генерал, мне жаль видеть вас здесь. Такой человек, как вы, должен командовать более достойными людьми». Уокер мрачно ответил: «Если бы у меня была хотя бы треть от того числа, которое имеете вы, я бы вам показал, кто из нас командует более достойными людьми».
Третий раз в своей жизни Уокер сдался вооружённым силам собственной страны.
По прибытии в США Уокер, держа слово, данное Полдингу, сразу же появился в Вашингтоне как военнопленный. Но, хотя Полдинг сообщил о действиях Уокера, президент Бьюкенен[161], не подтвердил полномочия Полдинга, и своём послании Конгрессу заявил, что этот офицер совершил большую ошибку и создал опасный прецедент.
Уокер потребовал, чтобы правительство США возместило его убытки и чтобы оно обеспечило перевозку его и его офицеров прямо к тому лагерю, из которого его забрали. Как и предвидел Уокер, это требование не было принято всерьёз, и с войском в сто человек, среди которых было много его старых соратников, он снова отплыл из Нового Орлеана. Чтобы помешать его возвращению, сейчас с каждой стороны перешейка стояли американские и британские военные корабли, поэтому Уокер, желая достичь Никарагуа по суше, остановился в Гондурасе. В войне с Уокером гондурасцы были столь же неистовы в атаках, как костариканцы. Когда после высадки Уокер обнаружил, что его бывшие враги погружены в революцию, он заявил, что встаёт на сторону слабейшего, и занял морской порт Трухильо. Вскоре после этого в гавани бросил якорь британский корабль «Икарус», и его командир, капитан Салмон заметил Уокеру, что британское правительство имеет свою долю от доходов этого порта и что для защиты интересов его правительства он намерен занять город. Уокер ответил, что он сделал Трухильо свободным портом и что заявления Великобритании больше недействительны.
Британский офицер сказал, что если Уокер и его люди сдадутся ему, то их отправят в США как пленников, а если они не сдадутся, то он будет бомбардировать город. В это время генерал Альварес и его семьсот гондурасцев окружили Трухильо с суши и приготовились нападать. Против таких сил, окруживших его и с моря, и с суши, Уокер был бессилен и решил бежать. Той же ночью он с семьюдесятью людьми оставил город и двинулся в сторону Никарагуа. «Икарус», взяв Альвареса на борт, пустился в погоню. Салмон обнаружил президента Никарагуа в индейской рыбацкой деревушке и отправил на берег шлюпку с требованием сдаться. Уходя из Трухильо, Уокер был вынужден бросить боеприпасы, кроме тридцати патронов на человека, и всю еду, кроме двух бочек с сухарями. На побережье континента нет места более нездорового, чем Гондурас, и когда англичанин пришёл в рыбацкую деревушку, он увидел, что люди Уокера лежат в пальмовых хижинах, охваченные лихорадкой, не имея сил сражаться с британскими матросами, с которыми они даже не ссорились. Уокер уточнил у Салмона, просил ли тот его сдаться британским войскам или же гондурасским, и Салмон дважды «явно и определённо» уверил, что войскам Его Величества. После таких слов Уокер и его люди сложили оружие и взошли на борт «Икаруса». Но по прибытии в Трухильо, несмотря на их протесты и требование британского суда, Салмон передал пленников гондурасскому генералу. Как сейчас потомки Салмона оправдывают его поступок, я не знаю.
Может быть, они уклоняются от этой темы, и версию Салмона мы никогда не услышим, что, пожалуй, несправедливо. Но факт остаётся фактом: он передал своих белых братьев на милость полу-индейцам, полу-неграм, дикарям, которые не были союзниками Великобритании и распри которых были не важны для Великобритании. И Салмон сделал так, зная, что исход может быть только один. Если же он не знал, то его глупость равняется его бессердечности. Салмон хотел использовать своё влияние, чтобы ходатайствовать о помиловании лидера и его верного последователя, полковника Рудлера из знаменитой Фаланги, если Уокер попросит об этом как американский гражданин. Но Уокер, уважая страну, за которую он сражался и жители которой отдали ему свои голоса, отказался спасать жизнь именем той страны, в которой родился и которая его оскорбила и отвергла.
Пути трёх флибустьерских экспедиций Уокера
Даже на пороге смерти, брошенный на полоске земли среди ярких кораллов и зловонных болот, окружённый только врагами, он остался верен своим идеалам.
В тридцать семь жизнь так приятна, многое ещё кажется возможным, и если бы жизнь Уокера была пощажена, он бы увидел более великие завоевания, новый Никарагуанский канал, сеть железных дорог, огромную эскадру торговых судов и самого себя императором Центральной Америки. Но молодой человек с золотыми галунами мог оказать эту услугу только при том условии, если Уокер обратится к нему как американец. Ему было недостаточно того, что Уокер был человеком. Уокера такое условие не устраивало.
«Президент Никарагуа, — сказал он, — это гражданин Никарагуа».
На рассвете его вывели на песчаный пляж, и когда священник поднял крест, он обратился к своим палачам, просто и серьёзно: «Я умираю как католик. Я был неправ, что пошёл на вас войной по приглашению жителей Роатана[162]. Я прошу у вас прощения. Я со смирением принимаю своё наказание. Я бы хотел думать, что моя смерть станет добром для общества».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
