На лестнице кричали двое раненых. Манучар выстрелил в пистолет одного из них, лежавший слишком близко к его владельцу. Они побежали дальше.
– Странный ты человек, – задыхаясь, сказал Манучар.
– Что случилось?
– Не любишь убивать. Гуманист какой-то.
– Поживешь с мое – тоже будешь гуманистом. Пошли быстрее.
Они уже вышли на уровень первого этажа.
Выстрелы разнеслись по всему зданию, и офицеры ГРУ, прибывшие забрать пленников, выхватили оружие. По всему зданию началась суета. Дронго заметил в окно стоявший микроавтобус. Около него никого не было, водитель бросился за остальными, надеясь принять участие в захватывающей погоне.
– Быстро! – приказал Дронго.
Они вылезли в окно, ползком пробрались к микроавтобусу. Дронго сел за руль. Манучар вполз сзади.
– Держись крепче, – попросил Дронго, – я очень плохо вожу автомобили.
От сильного удара ворота разлетелись, и машина выехала на улицу. По двору уже бежали люди, стрелявшие им вслед.
Дронго знал, что автомобильные гонки не его стихия. И знал, как нужно действовать в подобных ситуациях. Здесь следовало не поддаваться общему ажиотажу, общей суматохе. Он резко свернул в переулок и затормозил.
Рядом стоял какой-то «Москвич» с открытыми дверями. Видимо, водитель на минуту зашел погреться в кафе, расположенное напротив. «Москвич» был старенький, и водитель не думал всерьез о его угоне.
– В этот автомобиль, быстрее! – приказал Дронго.
– С ума сошел! – не понял Манучар, только успевший устроиться на сиденье.
– Делай, как я говорю! – почти крикнул Дронго.
Они перебрались в «Москвич», Манучар сел на заднее сиденье. Дронго завел машину и поехал… в сторону «базы».
– Куда? – закричал испуганный Манучар, решивший, что его товарищ потерял голову.
– Пригнись и молчи. – Дронго вел машину на скорости не более тридцати километров в час.
Навстречу им буквально вылетели автомобили «базы». Ни в одной из них не обратили внимания на старый едва ползущий «Москвич». Психологическая атака Дронго полностью удалась. В общей горячке никто не мог даже представить себе, что едущий в сторону «базы» старенький помятый «Москвич» и есть автомобиль с бежавшими узниками.
Они проехали еще несколько километров.
– Выходи из автомобиля, – снова приказал Дронго.
Манучар, уже понявший, что его старший товарищ знает, что делать, молча повиновался. Дронго загнал «Москвич» в какой-то сарай, вновь проломив ворота. Слышались крики женщин, громкий лай собак. Здесь были в основном старые дома.
Мимо шел рейсовый автобус, выполнявший маршрут в центр города.
– В автобус! – крикнул Дронго.
Конечно, в автобусе обратили внимание на грязную, окровавленную одежду Манучара. Но никто не задал лишних вопросов. Их больше не задавали в Москве, ставшей центром всемирной мафии. Не доезжая до центра, они сошли, поймали частника, попросив довезти их до отеля «Марко Поло». Манучар сел сзади, а Дронго – рядом с водителем, и тот не мог видеть избитого пассажира. У самого отеля они вышли. Дронго отдал шоферу чудом сохранившиеся десять долларов.
– Жди в том подъезде, – показал он Манучару.
Ни Юрков, ни его люди не знали истинного имени Дронго. Русакову он предъявлял паспорт Манучара, а второй раз, идя в банк, вообще не взял с собой никаких документов.
Теперь, войдя в отель, он попросил ключ, поднялся к себе в номер, переоделся и вновь спустился вниз. На его счастье, работали некоторые магазины. Зайдя в первый попавшийся, он купил широкий плащ. Позднее, рассматривая его, он понял, что купил женский плащ.
Но этот женский плащ помог Манучару пройти в гостиницу незамеченным. Правда, портье заметил, что плащ был женский, а его обладатель – усатый мужчина. Но в последнее время гомосексуализм активно входил в моду, и портье ничему не удивился. А может, его внимание отвлекла стодолларовая бумажка, забытая Дронго на стойке.
ГЛАВА 20
Сенсационное сообщение из Минска передавали не только каналы российского телевидения. Об этом сообщили и зарубежные средства массовой информации. Си-эн-эн передало репортаж из столицы Белоруссии. По версии телекомментаторов получилась следующая картина. Костюковский вошел в приемную, застрелил секретаря, затем прошел в кабинет и убил прокурора республики, после чего застрелился сам. О мотивах не сообщалось. Показали даже гневно возмущавшегося Лукашенко, твердо обещавшего разобраться во всем случившемся.
Колчин слушал этот репортаж несколько раз, вспоминая, как они с Игорем делили одну комнату в студенческом общежитии, как отдыхали вместе с женами на Алтае. Решил позвонить сейчас же.
– Минск, пожалуйста, – попросил он оператора внутренней связи.
В доме Костюковского долго не снимали трубку. Он уже отчаялся, когда наконец услышал голос Лены, дочери Игоря:
– Слушаю вас.
– Леночка, – закричал Колчин, – это я, Федор Алексеевич! Все это неправда. Слышишь, неправда! Твой отец никого не убивал. Все это подстроено. Я сегодня прилечу в Минск, ждите меня. Ваш папа честный человек.
– Хорошо, – ответила измученная девушка. Обрушившееся на семью несчастье так потрясло ее, что она потеряла способность связно излагать мысли.
Колчин представил себе, сколько корреспондентов и комментаторов теперь осаждают дом Костюковского в надежде на интервью, и содрогнулся. Снова зазвонил телефон. Он поднял трубку.
– Какой ужас! – сказала ему жена. – Как мог Игорь пойти на такое!
– Дура! – закричал на весь кабинет Колчин. – Это сделал не Игорь, его подставили!
Жена, обидевшись, повесила трубку. Раздался еще один звонок.
– Слушаю! – закричал он с каким-то ожесточением.
– Федор Алексеевич… – Он хорошо знал этот ненавистный голос Фогельсона.
– Идите к черту, – сказал Колчин и повесил трубку. Достал оружие, проверил обойму, убрал бумаги со стола и вышел из кабинета.
У Нефедова в приемной было два сотрудника. Он попросил секретаря доложить генералу.
Девушка, уже слышавшая новости из Белоруссии и знавшая, что погибший был другом Колчина, испуганно кивнула головой и скрылась в кабинете.
Через несколько секунд оттуда торопливо вышли два сотрудника, не глядя на Колчина, поздоровались, и только затем вышедшая девушка разрешила ему войти.
Нефедов что-то писал в своем блокноте. Не поднимая головы, он пригласил Колчина за свой стол.
– Слушаю тебя, – сказал он, по-прежнему не поднимая головы.
– Прошу разрешения выехать в Минск на похороны товарища, – как можно тверже попытался сказать Колчин. Нефедов наконец поднял глаза.
– Похорон пока не будет. Ведется следствие, – тихо сказал он.
– Это подставка, товарищ генерал, все подстроено. Костюковский не мог убить прокурора. Я знаю его много лет, могу поручиться за это. Вернее, мог бы, – горько добавил Колчин.
– В любом случае похорон пока не будет. – Нефедов снова начал чертить что-то в своем блокноте.
– Товарищ генерал, эти убийства связаны с моим уголовным делом. Все это звенья одной цепи – ликвидация Иванченко в Минске, Бахтамова в Москве, убийство Крымова, наконец, эта трагедия в Минске. Разрешите мне допросить по делу полковника Фогельсона.
– Не разрешаю, – очень спокойно сказал Нефедов, – у вас нет никаких оснований.
Колчин опустил голову. У него действительно не было никаких аргументов, кроме эмоций. А их нельзя было рассматривать в качестве доказательств.
– Тогда мне остается взять пистолет и попытаться убить кого-нибудь, – невесело заключил он.
– Это вы всегда успеете. – Нефедов встал из-за стола, жестом пригласил Колчина за собой в комнату отдыха.
Только включив на полную мощность радио и проверив работу скэллера, исключавшего возможность работы записывающих устройств, Нефедов обратился к своему следователю.
– Ты был прав, – тихо сказал он. – Сегодня звонил Генрих Густавович из Минска. Иванченко действительно убили, дав ему лекарство, разработанное в лаборатории наших разведчиков. Мы уже договорились с моим коллегой из Минска, что они будут охранять старика. Жалко, если и Шварца попытается кто-нибудь убить, – подмигнул он.
Колчин все понял.
– Спасибо, товарищ генерал.
– Нужно выяснить, что за всем этим стоит, – продолжал Нефедов, – но очень осторожно. Понимаешь, не нравится мне эта активность Миронова и других. Может так получиться, что ничем тебе помочь не смогу.
– Я знаю, – серьезно произнес Колчин.
– И еще. Только для тебя. Кроме Фогельсона, на работу в последнее время был принят подполковник Скребнев. Никуда он не уезжал. Видимо, его убрали, как и остальных. Или спрятали. Но это не Крымов, я узнавал.
– Тогда почему убрали Крымова?
– Это уже задача для тебя. Ты и думай. Мы сделали фоторобот предполагаемого убийцы, но, думаю, его не найдем. Слишком четко и быстро все было сделано.
Нефедов кивнул, и они вышли из комнаты.
