class="p1">Итальянский интервьюер непонимающе сказал: «Но ведь само имя Понтекорво было под запретом, у него были телохранители, ему было запрещено даже родителям сообщить о своем местоположении. К чему было все это, если не для выполнения особо секретных заданий?»
Сейчас трудно, а может, и невозможно, объяснить логику требований секретности. Но засекречено было все, связанное с работами на установке «М», независимо от содержания. Мы уже приводили выше выдержку из типичного постановления того времени, может, вам теперь станет легче расшифровать следующий отрывок из отчета, направленного товарищу Берии о работах на установке «М» в первом полугодии 1950 г. [75]:
«На установке “М” выполнены все первоочередные работы, предусматривающие использование двойных элементов и 1-го расхода, и поэтому появилась возможность перевода установки в режим ускорения элементов. В процессе работы получен ряд новых реакций центров систем».
Курсивом выделены условные обозначения, которые вписывались в машинописный текст от руки, чтобы машинистки не могли догадаться. Врагов должны были ставить в тупик шифрованные термины: двойной элемент обозначал дейтрон, 1-й расход – альфа-частицы, ускорение элементов – ускорение протонов, а центры системы – ядра.
А как вам такое примечание [75]:
«Печатал лично Ю. Харитон[26] в 2 экз. на 6 листах каждый. Черновики и копировальная бумага уничтожены. 9 февраля 1951 г. Машинка № 134/3-оп».
Совершенно фантастическую историю про секретность той поры рассказал один из старейших сотрудников ОИЯИ Игорь Михайлович Василевский [91]. В 1953 г. он делал диплом в ЛФТИ[27] по регистрации частиц в фотоэмульсиях. Как-то директор принес ему для работы обычную фотопластинку, но когда студент Василевский начал ее просматривать, то увидел на ней инвентарную надпись фиолетовыми чернилами «протоны, 480 МэВ». Молодой человек сразу сообразил, что надпись на русском языке означает, что в Советском Союзе заработал ускоритель протонов на 480 МэВ. А поскольку студент исправно посещал лекции, то хорошо помнил, как совсем недавно директор ЛФТИ рассказывал им, что самая большая энергия в мире, достигнутая на ускорителе США составляла 450 МэВ. Он радостно побежал сообщить директору об успехе советской науки, но тот от этой новости почему-то совсем не обрадовался, быстро стер надпись и вызвал начальника первого отдела. Оказалось, что факт существования такого ускорителя считался тайной высшей категории секретности. Начальник первого отдела должен был взять у дипломника подписку о неразглашении секретных сведений по категории «Особая папка», но у него самого не было допуска к такой категории секретности[28]. Как обладателю допуска уровня «Совершенно секретно» взять подписку о неразглашении информации по категории «Особая папка»? Он же не имеет право знать такую информацию?
Вот это настоящий логический парадокс, который подкинула советская жизнь! Что там брадобрей, который бреет всех мужчин, кроме себя! Конечно, парадокс был разрешен типично российским способом: если нельзя, но очень нужно – то можно.
Но уже то, что просто факт существования дубненского ускорителя даже в 1953 г. считался важнейшим государственным секретом, многое объясняет.
Чем же занимался Бруно Максимович в пятидесятые? Секретные отчеты, спасенные его секретарем И. Г. Покровской, дают четкий ответ.
Поиски водорода-4
Первая запись в секретном логбуке Бруно датируется 1 ноября 1950 г. А уже 3 ноября он задается вопросом:
«Можно ли детектировать 4Н внутри камеры (ускорителя)? Использовать магнитное поле ускорителя для того, чтобы искривить электроны».
4Н – изотоп водорода с четырьмя нуклонами: протоном и тремя нейтронами. Мы знаем изотоп водорода с двумя нуклонами – дейтерий. Есть изотоп водорода с тремя нуклонами – тритий. Как долго может продлиться эта считалочка? Тем более, что система из 4 нуклонов – 2 протона и 2 нейтрона – существует. Это хорошо известное ядро гелия-4. Могут ли 4 нуклона в конфигурации протон плюс 3 нейтрона связаться вместе и образовать стабильное ядро, которое распадалось бы только за счет слабого взаимодействия?
Эту задачу хотел решить Бруно. Причем оригинальным образом. Обычно магнитное поле ускорителя используется для того, чтобы удерживать ускоряемые частицы, а Бруно предложил использовать его для того, чтобы отклонить электроны, рождающиеся в процессе (9), и направить их в регистрирующие детекторы. Предполагалось расположить детекторы прямо в камере ускорителя, что было еще одной красивой идей, которая могла осуществиться только из-за аномально больших размеров ускорительной камеры дубненского ускорителя.
Опыт, схема которого показана на Рис. 28-1, выглядел таким образом: протоны бомбардировали углеродную мишень, и если бы из нее вылетал 4Н и испытывал бета-распад (9), то магнитное поле ускорителя завернуло бы электрон, возникающий в результате распада, в систему пропорциональных счетчиков. Счетчики устанавливались непосредственно в камере ускорителя и были настроены на тройные совпадения. Элегантность постановки опыта была еще и в том, что, повернув счетчики на 180 градусов относительно пучка протонов, можно было регистрировать позитроны.
Рис. 28-1. Схема опыта по поиску 4Н.
Результат эксперимента оказался отрицательным – не было найдено ядер с бета-распадом ни электрона, ни позитрона. О чем в 1952 г. был написан отчет, который в 1955 г. был опубликован в Докладах академии наук СССР [92]. Результат, который получил Бруно, полностью соответствует нашим сегодняшним теоретическим представлениям: система из протона и трех нейтронов не должна быть стабильной. Все последующие эксперименты по поиску 4Н тоже окончились безрезультатно.
Казалось, что еще можно извлечь этого сюжета? Но Фрэнк Клоуз разворачивает эту запись как доказательство работы Бруно над водородной бомбой по заказу Сталина (!) [4]. Для водородной бомбы нужен тритий, но у Советов в то время был недостаток трития, и они подрядили Понтекорво для поисков «супертрития» – изотопа водорода 4Н.
За такую трактовку красивого эксперимента просто обидно. Один из главных тезисов Бруно, который он всегда утверждал: «Я никогда не работал над бомбой, ни на Западе, ни в Китае, ни в России!».
Думаю, это абсолютная правда.
Изучение процессов рождения и взаимодействия π – мезонов
В начале пятидесятых годов Энрико Ферми ушел из американского атомного проекта и занялся измерением сечений взаимодействия π-мезонов с протонами. Это привело к открытию первого резонанса в системе (πp) – знаменитого ∆33(1230) состояния, которое ответственно за мощный пик в сечении π + p рассеяния при энергии π-мезонов в районе 180 МэВ. Тем же самым в те годы занимался и Бруно Понтекорво в Советском Союзе.
Первый отчет, датированный мартом 1952 г., посвящен экспериментам по поиску реакции перезарядки
π– + 11B → π0 + 11C (10)
по измерению радиоактивности 11С. В отчете от сентября 1952 г. описаны опыты по образованию π0-мезонов в np- и nd-взаимодействиях (https://t.me/bruno_pontecorvo_photo/17).
Надо сказать, что экспериментальные возможности в то время были сильно ограничены тем обстоятельством, что отсутствовала необходимая радиационная защита для экспериментальных установок. Они должны были работать в том же зале, что и ускоритель. Как вспоминает В. А. Жуков, работавший в те годы вместе с Бруно [83]:
«В
