Как-то раз вечером он разговорился об этом с майором Винейблом. Тот просто посмеялся над ним. Майор назвал десять — двенадцать лиц — среди них Уотермана, Дюваля, Уаймана, — которые заправляли большей частью банков в столице. Им были также подвластны три крупнейших страховых общества с капиталом в четыреста или пятьсот миллионов долларов; один из них контролировал крупную трансконтинентальную железную дорогу, которая придерживала двадцать — тридцать миллионов для спекуляций с акциями.
— Если двое или трое из этих господ захотят, — заявил майор, — то они в один день затормозят всю финансовую деятельность страны. Если они поведут наступление на какие-либо фонды, то могут понизить стоимость акций до любых пределов.
— Но как же они могут это сделать? — поинтересовался Монтегю.
— Таких возможностей у них более чем достаточно. Вы заметили, что последний крупный кризис начался при крайней нехватке денег, какой уж много лет не видели на Уолл-стрите. Теперь представьте себе, что эти господа сосредоточили большие финансовые средства и договорились между собой изъять их из оборота в условленное время. Представьте себе, что и их собственные банки, и банки, директора которых подкуплены ими, и страховые общества, которыми они заправляют, сделают то же самое! Можете себе вообразить, как все бросятся добывать деньги, искать займы. И при такой нервозной обстановке, при почти полном отсутствии кредита. Причем это вспыхивает в массовом масштабе, — разве вам не ясно, к чему все это может привести?
— Это похоже на игру с огнем, — заметил Монтегю.
— Опасность, однако, не так велика, как можно предположить, — ответил майор. — Наше спасение в том, что крупные финансовые воротилы не могут поладить между собой. Уотерман, например, добился займа в десять миллионов от казначейства. Уайман, напротив, добивается повышенных цен и берет на Уолл-стрите ссуду в пятнадцать миллионов. Здесь в городе не менее двенадцати крупных банковских трестов.
— И они соперничают друг с другом? — спросил Монтегю.
— Конечно, — отвечал майор, — например, борются за контроль над иногородними банками. Все банки страны отправляют избыточную часть своих капиталов в Нью-Йорк, что составляет около четырехсот — пятисот миллионов долларов, то есть огромную сумму. Многие крупные банки финансируют до двух тысяч различных учреждений, и на этой почве процветает самая отчаянная конкуренция. Короче, происходит ожесточенная схватка.
— Все ясно, — сказал Монтегю.
— Только на одном все банки сошлись, — продолжал Винейбл, — на своей ненависти к независимым банкам. Дело в том, что крупные банки обязаны иметь в наличии двадцать пять процентов своего капитала, в то время как независимые — только пять, благодаря этому оборот средств у последних быстрее, они выплачивают четыре процента по вкладам, широко себя рекламируют и вытесняют монополистов. Их около пятидесяти в одном Нью-Йорке, и в их руках сосредоточивается около миллиарда долларов. И прошу вас запомнить мои слова: из-за этого вскоре прольется кровь.
Монтегю было суждено вспомнить это пророчество.
Через несколько дней произошел случай, который пролил новый свет на положение вещей. Однажды после обеда к Аллану пришел Оливер. Он принес с собой письмо.
— Аллан, — сказал он, — что ты об этом думаешь?
Монтегю взглянул на письмо. Оно было от Люси Дюпре.
"Мой дорогой Олли, — прочитал он, — я оказалась в весьма затруднительном положении, так как одна денежная операция, на которую я рассчитывала, не удалась. Все средства, с которыми я приехала в Нью-Йорк, на исходе. Теперь мое положение довольно тяжелое. У меня имеется вексель на сто сорок тысяч долларов, выданный мне Стенли Райдером в уплату за акции. Он подлежит оплате через три месяца. Мне пришло в голову, что вы, быть может, знаете кого-нибудь, кто мог бы учесть или выкупить этот вексель. Я была бы очень рада отдать его за сто тридцать тысяч. Прошу вас, сохраните все это между нами".
— Как ты думаешь, что все это значит? — спросил Оливер.
Аллан пристально посмотрел на него.
— Право, мне нечего сказать.
— Много ли было у Люси денег, когда она приехала сюда?
— Три или четыре тысячи долларов. А затем она получила еще десять тысяч от Стенли Райдера при продаже своих акций.
— Не могла же она так много израсходовать! — воскликнул Оливер.
— Она могла куда-нибудь поместить свои деньги, — сказал Монтегю задумчиво.
— Да никуда она их не помещала! — воскликнул Оливер.
— Но не это меня смущает, — заметил Монтегю. — Я не пойму, почему Райдер сам не учтет этот вексель?
— Вот именно! Почему он разрешил Люси пустить его вексель в продажу?
— Возможно, он об этом даже не знает. По-видимому, она держит свои дела в тайне от него.
— Чепуха, — возразил Оливер. — Я ничему этому не верю. Я думаю, все это происки самого Райдера!
Монтегю в недоумении пожал плечами.
— Я полагаю, он пытается учесть свой собственный вексель, — продолжал Оливер, — я не верю, чтобы Люси решилась обратиться к нам ради себя самой. Скорее, она согласилась бы умереть с голода. Она слишком горда.
— Однако Стенли Райдер, — возразил Монтегю, — президент Готтамского треста…
— Это ничего не значит. Это его собственный вексель, а не треста, и, уверяю тебя, ему неоткуда взять денег. Несколько дней назад одна крупная компания приостановила платежи, а я знаю, что Райдер входил в число ее пайщиков. Он пострадал также при понижении курса акций Миссисипской стальной компании, и я готов побиться об заклад, что он рыщет теперь повсюду в поисках денег. Тут-то он и решил использовать Люси. Чтобы выйти из положения, он не остановится перед тем, чтобы забрать у нее последний доллар.
Монтегю некоторое время хранил молчание. Потом он крепко стиснул пальцы и проговорил:
— Я должен увидеть ее.
Люси выехала из дорогого отеля, в котором устроил ее Оливер, и сняла квартиру на Ривер-Сайд. На следующее утро Монтегю отправился туда.
Она встретила его в дверях гостиной. Аллан заметил, что Люси бледнее обычного. Ее лицо отражало следы пережитых волнений.
— Аллан! — воскликнула она. — Я знала, что вы придете. Как вы могли так долго не появляться?
— Я не думал, что вы хотите меня видеть, — сказал он.
Она ничего не ответила и села, не спуская с него глаз, в которых сквозил испуг.
Внезапно он почувствовал, что в душе его что-то оборвалось.
— Люси! — воскликнул он. — Не хотите ли вы уехать отсюда? Уехать, пока еще не поздно?
— Куда? — спросила она.
— Куда-нибудь! Поезжайте обратно домой.
— У меня нет дома, — ответила Люси.
— Уходите от Райдера, — сказал Монтегю. — Он же губит вас!
— Никто не руководит моими поступками, Аллан, — сказала Люси. — Вы не должны винить Стенли, мне неприятно это слышать.
Она замолчала.
— Люси! — сказал Монтегю. — Я читал письмо, которое вы написали Оливеру.
— Я так и подумала. Просила же его этого не делать.
— Послушайте, может быть, вы скажете, что все это значит? Только всю правду.
— Скажу, — проговорила она тихо.
— Я помогу вам, если вы оказались в затруднительных обстоятельствах, но не Райдеру. Если вы разрешаете ему эксплуатировать вас…
— Аллан! — воскликнула она, вспыхнув. — Неужели вы думаете, что он знал о моем письме?
— Да, я так думаю.
— Как вы можете!
— Я знаю, что ему угрожает банкротство.
— Да, и я хочу помочь Стенли, чем могу. Это безумная мысль, но это все, что я могла придумать.
— Ясно, — сказал Монтегю.
— Неужели вы не понимаете, что я не могу его оставить? — воскликнула Люси. — Теперь больше, чем когда-либо, он нуждается в помощи. Все друзья оставили его, и я единственный человек, который о нем заботится… который действительно его понимает…
Монтегю не знал, что сказать.
— Я, конечно, причиняю вам боль, — сказала Люси, — но думаю, вы меня когда-нибудь поймете, а что касается всех остальных — мне до них нет никакого дела.
— Хорошо, Люси, — произнес Аллан с грустью. — К сожалению, я ничем не могу вам помочь и не стану вас больше беспокоить.
18
Прошел месяц. Монтегю был погружен в работу, до него доходило лишь слабое эхо бури, бушевавшей в финансовом мире. Впоследствии он часто с удивлением вспоминал, какое слабое представление имел о происходившем. Он сравнивал себя с крестьянином, который, не поднимая головы, копался на своем поле, в то время как целые армии готовились к бою, и неожиданно очнулся от шума завязавшегося сражения и рвущихся над его головой снарядов.
Новое потрясение охватило фондовую биржу. Стюарт, молодой лохинварец с запада, попытался нанести удар по торговле медью. Распространились фантастические слухи о новом кризисе. Одни утверждали, что какой-то спекулянт скупил всю медь, другие — что произошла ссора между конкурентами. Как бы то ни было, цена на медь упала. Финансовый мир вновь испытал сильнейшее потрясение.
