Таким образом, Ковнер получил целых два ответа на свое письмо — в печати и лично.
Как видим, свой печатный ответ Достоевский начинает с признания в том, что вообще «еврейским вопросом» он не занимается и озаглавил так этот раздельчик «Дневника писателя» в шутку. Затем наш «шутник» сообщает, что, называя «иногда» еврея «жидом» — словом, подобранным великим и могучим русским языком на восточноевропейской лингвистической помойке, он «не думал, чтоб это было так обидно», и что вообще слова «жид, жидовщина, жидовское царство» он будто бы употребляет для обозначения «известной идеи», а не национальности конкретного лица. И беда в том, что «на деле трудно найти что-нибудь раздражительнее и щепетильнее образованного еврея». Вот сейчас мы и поищем это «что-нибудь»: приведенные выше слова написаны в марте 1877 г., а в июле 1879 г. он сообщает Анне Григорьевне, что рядом с ним в Эмсе «дверь об дверь, живут два богатых жида, мать и ее сын 25-летний жиденок, — и отравляют мне жизнь» тем, что болтают день и ночь, и не как люди (по-немецки или по-жидовски) со «сквернейшей жидовской интонацией» и т. д. После слов нашего «шутника»: «Ах эти проклятые жиды, когда же дадут спать!» дело даже доходит до конфликта. Эта ситуация выставляет Достоевского явным лжецом, поскольку «жидовка»-мать и 25-летний «жиденок»-сын — это явно не «характеристика века», а национальность конкретных лиц. Кроме того, вряд ли во всем мире можно найти «что-нибудь» более раздражительное, чем сам наш замечательный писатель.
Если же вспомнить и о том, как его до исступления раздражали тупые немцы, грязные и глупые швейцарцы, «полячишки», «английские рожи» и прочие, то ближайшим аналогом ему из числа известных исторических личностей будет, пожалуй, бесноватый фюрер Адольф, задыхавшийся от злобы, когда речь заходила о любом народе, кроме, естественно, немецкого. А чтобы завершить эту тему, стоит сказать и об удивительной «деликатности» Достоевского: в том же письме, где он так страдает от соседей-«жидов», он пишет о том, что его мучит «спазмодический кашель ужасный, по получасу и более сряду, и пред засыпанием и пробуждаясь, сильнее, чем бывал зимой». По-видимому, наш «шутник» совершенно искренне полагал, что слушать его «спазмодический кашель по получасу и более» соседним с ним «жидовке» и 25-летнему «жиденку», находящимся «дверь об дверь», гораздо приятнее, чем ему сквозь этот кашель слушать их разговоры «по-немецки или по-жидовски». Впрочем, может быть он считал, что и в мучившем его кашле виноваты «жиды», как «известная идея»? Есть же и такая «логика»!
Остановимся теперь на фразе из личного письма Достоевского Ковнеру: «Я же все мои 50 лет жизни видел, что евреи, добрые и злые, даже и за стол сесть не захотят с русским, а русский не побрезгует сесть с ними». Ну, во-первых, Достоевский вряд ли так близко общался с евреями, чтобы приходить к каким-то застольным выводам. Во-вторых, вероятно будет уместно напомнить слова Достоевского о том, что все мусульмане-каторжники «с любопытством, а вместе и с некоторым омерзением смотрели на пьяный народ» («Записки из Мертвого дома»). Таким образом, не только верующие евреи, но и мусульмане «за стол не захотят сесть с русскими», и это понятно: застолье и в иудаизме, и в мусульманстве регулирует религиозный закон (соответственно — «кошер» и «халяль»), и последователи этих религий всегда будут избегать общей трапезы со всеядными христианами, и если при них, например, будут есть свинину, то они непременно будут «смотреть с омерзением», «потому что у них вера такая».
Особое негодование Достоевского вызвали следующие слова из второго письма Ковнера:
«Неужели творящая сила вселенной, или Бог, так-таки интересуется ничтожными людскими помыслами, народами, даже целыми планетами? Вы скажете, что человек имеет искру Божию, поэтому он стоит выше всех? Но сколько этих людей? Буквально капля в море. Вы должны сказать, что из 80 миллионов облюбованного вами русского народа, в котором думаете находить лекарство, положительно 60 миллионов живут буквально животною жизнью, не имея никакого разумного понятия ни о Боге, ни о Христе, ни о душе, ни о бессмертии ее…»
По мнению Достоевского, изложенному им и в печатном, и в личном ответе, «это слова ужасной ненависти», именно ненависти, так как по его мнению еврей, в данном случае, вышел за пределы своей компетентности, поскольку русского народа он не знает. Достоевский даже не заметил или не захотел заметить, что Ковнер говорил в своем письме о человечестве вообще, а русский народ помянул при этом безо всякой ненависти, лишь для того, чтобы более наглядно выразить свою оценку возможного процента сознательно верующих людей в их общей массе. Достоевский же говорил о какой-то специфической еврейской ненависти, хотя примерно то же писал о людях Лев Толстой: «Разницы между людьми в телесном отношении очень мало, почти нет; в духовном — огромная, неизмеримая», и слова эти относятся ко всем людям, в том числе и к русским. Еще точнее высказался Чехов: «Вера есть способность духа. У животных ее нет, а у дикарей и неразвитых людей — страх и сомнения. Она доступна только высоким организациям». Процент же «высоких организаций» в любом народе, в том числе и русском, надо полагать, действительно невелик. Ну и, наконец, хрестоматийное: «между "есть Бог" и "нет Бога" лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-нибудь одну из двух этих крайностей, середина же между ними ему неинтересна, и он обыкновенно, не знает ничего или очень мало». Думаю, что автор этой сентенции, знавший народ лучше Достоевского, посчитал бы 25 % «истинных мудрецов» (как это оценил Ковнер) цифрой весьма завышенной.
Следует отметить, что на «еврейских» страницах «Дневника писателя» слово «жид» как обозначение еврейской национальности фактически отсутствует, однако вскоре «жид» начал снова и часто появляться в переписке, публицистике и даже в художественных текстах Достоевского, что свидетельствовало об усугублении фобии (в данном случае — юдофобии), о страхе перед надвигающейся мировой «жидовской» опасностью. Толчком к развитию этой фобии послужили и новое прочтение «Книги кагала», второе издание которой преподнес ему в апреле 1877 г. сам автор Яков Брафман, и специфическая русская пресса, откуда Достоевский черпал свои суждения, и мнения «авторитетов». Вот, например, как «наставник царей» Победоносцев отвечал на письмо Достоевского из Эмса от 9 августа 1879 г., в котором писатель сообщал, что «Берлин страшно жидовится» и что жидовский «спекулятивный реализм» «и к нам рвется»:
«А что вы пишете о жидах, то совершенно справедливо. Они все заполонили, все подточили, однако за них дух века сего. Они в корню революционно-социального движения и цареубийства, они владеют периодической печатью, у них в руках денежный рынок, к ним попадает в денежное рабство масса народная, они управляют и началами нынешней науки, стремящейся стать вне христианства. И за всем тем — чуть поднимется вопрос об них, подымается хор голосов за евреев во имя якобы цивилизации и терпимости, т. е. равнодушия к вере. Как в Румынии и Сербии, так и у нас — никто не смей слова сказать о том, что евреи все заполонили. Вот уже и наша печать становится еврейскою. Русская Правда, Москва, пожалуй Голос — все еврейские органы, да еще завелись и специальные журналы: Еврей и Вестник Евреев и Библиотека Еврейская», — писал Победоносцев 19 августа 1879 г. из Петергофа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
